Страница 40 из 99
В дверях, в опустевшем салоне – администратор каким-то чудом выставила зевак, – стояла Эля.
Эля! Эля! Эля!
Огромные синие глаза смотрели с нескрываемым ужасом! Мертвецки бледная, лишь васильковые всполохи выдавали жизнь на лице. Всё такая же худая, те же ключицы, изящная шея, яремная ямка, пухлые губы, кричавшие о наслаждении, которое только они могут подарить. Тонкие руки, подёргивающиеся длинные пальцы, налитая грудь в разрезе форменной белой блузки. Порочная. С ног до головы порочная.
– Я-то, ясно, шалава, – Дамир услышал спокойный, глубокий голос, который не мог принадлежать этому существу с васильковыми всполохами в глазах. – Мне что один мужчина, что пятьдесят. А вот как тебе, такой невинной, хорошей девочке принимать своего мужа после шлюхи Натки? Или ты этими губами целуешь только детей, а член оставляешь Иванушкиной?
Эля полыхнула взглядом по Дамиру, резко рванула к двери, пока окружающие приходили в себя, и побежала по вестибюлю к выходу.
Дамиру было достаточно одного рывка, чтобы перехватить Элю, вцепиться в плечи до синяков, встряхнуть, приподняв над землёй, так, что голова на тонкой, изящной шее едва не оторвалась. Всматривался в размытые под ледяным ливнем черты, лакал их, сжирал жадным взглядом и не верил, не верил себе, не верил в происходящее.
Она плакала, по щекам катились слёзы, перемешиваясь с ливнем, плечи в руках Дамира тряслись, должно быть, ей было холодно, сам он холода не ощущал.
Воздуха не чувствовал. Дождя не видел. Только васильковые глаза и горечь, горечь, горечь…
Кто-то вырвал Элю из его рук. Он остался стоять, как Щелкунчик, вынужденный наблюдать, как крысиный король убивает его принцессу. Равиль сунул Элю в такси, что-то крикнул водителю, сунул купюру и хлопнул дверью машины.
– Что ты наделала, дура малолетняя! – Дамир скатывался по стене, усаживаясь прямо в лужу, опираясь на стену, краем сознания отмечая крики друга. – Он же чуть не сдох тогда, чуть не сдох! Ты хочешь повторения?!
Дамир никогда не видел, чтобы Юнусов Равиль повышал голос на свою жену, свою «маленькую», на мать своих детей. Тот был готов умереть за них. А сейчас он попросту орал, как ополоумевший гиббон, игнорируя слёзы Каримы.
Должно быть, Дамир Файзулин действительно выглядел паршиво – оживший Влад Цепеш, реагирующий на единственный раздражитель, способный заставить чувствовать… Ужасающее зрелище.
А ливень шёл и шёл, хлестал по спине и ногам, потом пошёл снег, кружа и тая, не подлетая к земле.
Глава 27
Эля. Насши дни. Южное побережье
Эля сидела на эргономичном переднем сидении просторного салона Ауди. О том, что это именно Ауди, а сидение эргономичное, сообщил Дима. Можно подумать, ей интересно.
– Ты попала! – прокричала Марина в трубку телефона, когда Эля уже ехала в такси.
В машину её затолкнул Юнусов, вырвав из стального захвата Дамира. У неё зуб на зуб не попадал, едва ли от холода – от страха. От ужаса, сковавшего всё тело. Не могла пошевелить ни рукой, ни ногой, соображала и то с трудом. Звонок бы не услышала, не прокричи таксист: «Девушка! Девушка, вы слышите? Телефон!». Позже Эля увидела пять пропущенных от Марины.
Скандал дошёл до Димы, он потребовал крови – увольнения. Всё понимает, но кто такая Эля, а кто клиентка. Пробил по своим связям, узнал, спорить с такими людьми он не собирался, даже в случае каприза эгоцентричной, избалованной дамочки.
Пусть увольняет, думала Эля. Меньшая из её проблем, всё равно надо уходить, уезжать из города, убегать. Почему? Почему? Почему, чёрт возьми?! Что они делают в этом месте? Не столичный, даже не областной город. Файзулины и Юнусовы… Какого хрена происходит?! За что?!
Она старалась изо всех сил забыть, исчезла из их жизни навсегда, спряталась, не собиралась возвращаться никогда. Что бы ни произошло – не возвращаться. Даже в мыслях, в воспоминаниях не возвращаться к событиям тех дней и к этим людям.
Господи! За что ты так суров? А есть ли ты вообще? Или бог – всего лишь квинтэссенция несбыточных людских чаяний о справедливости?
Хорошо, что Серафимы не было дома, гостила у Музы. В одиночестве Эля могла обдумать дальнейшие действия. Просто хватать ребёнка и тащить неизвестно куда – не выход. Нужно жильё, нужна работа, необходимо как-то продержаться первое время. Садик, опять же. В некоторых городах даже частные садики переполнены. И, как, как ей объяснить дочке стремительный отъезд из города? Как сказать, что она не будет играть Снегурочку, когда уже сшит костюм из голубой парчи, с прозрачными, как сосульки, пуговицами?
Достала из-под половицы железную коробочку, где хранила деньги. Сверху лежало обручальное кольцо – то самое, надетое ей осенним днём… остальные украшения, щедро подаренные молодым мужем, были проданы. Она бы и кольцо продала, но в ту пору финансово стало легче, вот золотой ободок и уцелел. Пересчитала купюры – не густо, если переезжать… Совсем не густо. Тем более – накануне нового года, хозяева сдают жильё посуточно, найти на долгий срок в предпраздничные дни сложно, и в гостинице не отсидишься – всё зарезервировано заранее.
Муза Серафиму привела в полдевятого вечера, хотела задержаться, но, глянув на девушку, передумала. Эля благодарно кивнула головой – это всё, на что она была способна. Быстро искупала малышку, убедилась, что та сыта, забыв поужинать сама, уложила дочь и всю ночь кряду просидела в интернете в поисках нового места жительства. Ничего не выходило, не выстраивалось, Эля вздрагивала от каждого шороха за окном, порыва ветра, лая собственной собаки.
Как он вцепился в неё, как смотрел! Она чуть не умерла от ужаса. И любви, любви, черти его раздери! Или шайтаны? Дамир мусульманин, пусть его дерут шайтаны! И всю его семейку…
Она была уверена, что пережила это чувство, выплакала слезами, отчаянием, страхом разоблачения. Изнуряющей работой, недосыпом, голодом. Любая привязанность должна стереться, а любовь трансформироваться в равнодушие. Нет! Не стёрлась, не трансформировалась.
Дамир сжимал плечи Эли до сильной боли, а она не могла отвести взгляда от его лица. Старше, даже старше, чем она себе представляла. Густую щетину сменила борода, стал шире в плечах и, кажется, выше… Такое невозможно, разве люди растут после двадцати шести лет? Или просто забылось, каково это – быть рядом с ним? Но главное осталось – её сердце всё так же отбивало рваный, нездоровый ритм рядом с ним. Кости плавились, она таяла, исчезала, испарялась, превращаясь в биомассу из желания быть с этим мужчиной.
И этот безумный, безумный взгляд, как хорошо она запомнила его! Взгляд, от которого озноб простреливал по позвоночному столбу, и выворачивало душу.
Нет, она не хотела больше видеть Дамира Файзулина. Не желала слышать о нём, знать, что он существует. В её мыслях он жил довольной, сытой жизнью где-то на другом континенте, там, где никогда не оказаться Эле. Вот пусть там и живёт, а о том, что она видела… она забудет. И не такое забыла, пришлось.
Утро вечера мудренее, как говорят. Дима верил в народную мудрость. Он появился в салоне до того, как пришла Эля. Помимо расчёта, на который девушка надеялась, нужно было забрать личные вещи. Вчера она выскочила даже без куртки, с утра пришлось надеть пуховик, а на улице плюс семь.
– Он зол, – тут же заявила Марина. – Но у тебя есть шанс получить свои деньги.
– Шанс? – уставилась Эля на администратора салона, как первый день на свет родилась.
– Да, шанс. Дима не хочет тебе ничего выплачивать. Вообще ничего, ни зарплату за месяц, ни то, что полагается при увольнении.
– Но я заработала эти деньги! – по инерции возмутилась Эля. Хрен с ними, с частью отпускных и всем, что положено при увольнении… Хорошо, если не запишут статью в трудовую книжку. И угораздило же устроиться официально! Но деньги, которые она заработала, её законный процент почти за месяц – это её честный заработок.