Страница 90 из 118
Уильям выглядел так, будто ему хотелось горячо поблагодарить Кроули за согласие — будто это Кроули предложил ему крышу над головой, а не наоборот. Он неуверенно улыбнулся.
— Кажется, я никогда не простил бы себя, если бы промолчал, — тихо сказал он.
Он дёрнул плечом, положил руку на стол. Потянувшись, накрыл руку Кроули. Осторожно, будто всё ещё опасался, что всё неверно трактует. Кроули не стал отстраняться. Просто кивнул.
Три года спустя
— Ангел, я дома! — позвал Кроули.
Он пинком закрыл за собой дверь, придерживая в руках объёмный бумажный пакет с покупками.
— Ты едва не опоздал! — Уильям выскочил из гостиной. — Сейчас начнётся!..
Кроули глянул на часы.
— Они начнут через две минуты.
— Господи, я так волнуюсь, — признался Уильям, нервно улыбаясь. — Это… это просто какое-то чудо. В голове совершенно не укладывается. Я рассказал Генри, что сегодня мы будем слушать Карузо, который будет петь в Метрополитен — он мне не поверил!.. Ты же знаешь Генри, он не верит в науку, он бы скорее поверил в существование фей, чем в радио.
Кроули снял шляпу, привычным жестом повесил её на вешалку. Передал Уильяму пакет, тот автоматически переставил его на столик, даже не заметив — настолько он был поглощён нервами.
— Сам не знаю, почему так волнуюсь, — со смешком сказал Уильям. — Можешь себе представить, как это изменит мир?.. Передавать голос по воздуху!.. Нажав кнопку, можно оказаться в совершенно другом месте — в опере, в театре, в совершенно другом городе! Услышать человека, который находится по другую сторону океана!..
Кроули, коротко улыбнувшись, похлопал его по плечу.
В гостиной, тесноватой, но уютной, на столике перед камином стоял громоздкий деревянный ящик — радиоприёмник. Уильям порывисто шагнул к нему, остановился.
— Я не стал включать его без тебя, — торопливо сказал он. — У меня всё равно никогда это не получается, — он торопливо глянул на каминные часы. — Думаю, уже пора.
Кроули присел на корточки перед радиоприёмником, покрутил ручки, пощёлкал тумблерами. Проверил, вставлена ли вилка шнура в розетку. Подёргал за неё для надёжности.
Это было чудом, разумеется — что примитивный, громоздкий, первобытный радиоприёмник без каких-либо усилий мог принять передачу из Нью-Йорка. Но Уильяму знать об этом было необязательно.
Лампочки засветились, аппарат загудел. Динамики выдали треск статики. Уильям нервно вздохнул, опустился в кресло. Снова бросил взгляд на часы.
— Сейчас начнётся, — прошептал он.
Пару минут слышался только треск и пощёлкивание. Уильям затаил дыхание. Кроули покрутил пару ручек, постучал радиоприёмник по гулкому деревянному боку.
— …транслировать музыку с помощью передатчиков, размещённых на сцене Метрополитен Опера, через радиостанцию на крыше театра… — вдруг заговорил громкий мужской голос. Кроули, поморщившись, подкрутил громкость. Уильям, сложив ладони, поднёс их к губам. — …практически в любой дом в окрестностях Нью-Йорка. Вскоре это станет возможным во всех крупных городах. Радиостанции будут доставлять в каждый дом церковную музыку, лекции, газеты, спектакли!..
— Боже, — тихо прошептал Уильям.
Голос прервался. Началась увертюра к «Сельской чести». Кроули пересел на подлокотник кресла рядом с Уильямом, тот схватил его за руку, сжал чуть влажными пальцами.
— У меня мурашки по коже, — шёпотом сказал он.
— Тшшш.
Они оба молчали, слушая голос Карузо. Голос человека, который находился в тысячах миль от них — на другой стороне океана — слышимый так, будто он пел у них в гостиной. Кроули думал, что, даже если отбросить в сторону его демоническое содействие — это всё-таки чудо. Удивительное, невероятное чудо, сотворённое человеческим разумом.
Он обхватил свободной рукой спинку кресла, склонил голову набок. Они молчали, не шевелясь и не двигаясь. Кроули даже не слышал, как Уильям дышит. Слышал только его пульс — потому что Уильям изо всех сил стискивал его руку.
Люди всё время придумывали удивительные вещи. Граммофоны, подземные поезда, радио… Кроули было немного жаль, что однажды всё это закончится. Может быть, совсем скоро. Он не знал, сколько времени им ещё осталось. Он ничего не мог с этим поделать — этот мир обречён, осталось только дождаться его конца.
В конечном счёте, Кроули был рад коротать время в обществе человека, который был к нему искренне привязан.
Ответить ему взаимностью Кроули и не мог, и не хотел. Ему нравился Уильям. Он был хорошим — до странности. Кроули порой мерещился в нём какой-то подвох, но как он ни разглядывал его душу, не мог обнаружить в ней ничего дурного. Уильям не был святым, он, как и все, иногда совершал ошибки, делал то, чего позже стыдился, он испытывал страх, гнев, уныние. Но всё это была пыль, которую легко можно было смахнуть.
Единственным, насчёт чего Кроули волновался всерьёз, была их связь. Уильям не знал, что он спит с демоном, но там, наверху, не будут разбираться, знал он или не знал. Эта связь обеспечивала ему прямую дорогу в Ад, а Уильям такой судьбы не заслуживал. Поэтому строжайшим условием, которое Кроули выдвинул ему, были воскресные походы в церковь. Каждую неделю, без отступлений, Уильям обязан был совершать человеческий ритуал покаяния и получать отпущение грехов — даже тех, о которых он не догадывался. Кроули надеялся, что такое регулярное соблюдение ритуала ему зачтётся. Люди смертны, иногда смертны внезапно. Но даже если Уильяма застигнет внезапная смерть — он будет готов к ней.
Уильям шумно вздохнул, отпустил руку Кроули. В гостиной стояла тишина, из динамиков доносился только треск статики. Трансляция кончилась.
— Удивительное ощущение, да, Тони? — шёпотом спросил Уильям.
— Да, — коротко отозвался Кроули. — Давай ужинать, Ангел.
Ему нравилась эта жизнь. Тихая, незаметная. Очень простая. Как будто он залёг на дно, как будто он залёг на дно на дне океана, и ни один шторм не мог до него добраться.
Возвращаясь с работы, Уильям приносил домой газеты для Кроули. Они ужинали вместе за маленьким круглым столом, и Уильям рассказывал о своих пациентах — кто шёл на поправку, кто умирал, кто свалился с лестницы, кого покусала собака. Уильям убирал со стола, Кроули ставил пластинку, и они танцевали посреди маленькой гостиной, обняв друг друга за пояс и медленно покачиваясь на одном месте.
Они жили в тихом, красивом пригороде Лондона, сняв дом у вдовы средних лет, миссис Робин. Уильям завёл практику поблизости. Иногда он предлагал Кроули выбраться в город, в Большой Лондон, как он это называл, но Кроули неизменно отказывался, отговариваясь тем, что толпы народа на улицах вызывают у него меланхолию.
Когда Уильям был занят с пациентами, Кроули проводил время, глядя в окно на дорогу, проходившую под окнами, или при свете окна листая принесённые Уильямом газеты. Его не особенно интересовало то, что происходит за пределами этого дома, но он всё равно читал их, потому что так делали люди.
Огромный мир, в котором он жил прежде, сузился до нескольких комнат и пары улиц. И ему этого вполне хватало. У него было всё, в чём он нуждался. У него был покой.
Он чувствовал себя старым. Даже нет — древним. Ему хотелось забыть свою древность, выкинуть из головы все прошедшие века один за другим, и жить настоящим днём. По утрам завтракать кофе, намазывать джем на горячий тост. Разговаривать с Уильямом о пустяках — о собаке, лающей за окном, о погоде, о необходимости подлатать перчатки или купить запас свечей, о ценах на хлеб и газ, о рассказах Артура Конан Дойла, о новом сборнике Киплинга. Ни о чём не мечтать. Ничего не желать. Просто быть.
Открывая утром глаза, знать, что сегодня день не принесёт ничего нового. Он будет таким же, как тысяча дней до него.
Видеть в этом спокойствие.
Ждать конца.
Не думать. Не вспоминать.
Это было труднее всего. Кроули гнал от себя воспоминания, но они возвращались, назойливо бились в голову, как мухи в стекло. Почему. Почему?