Как приручить Обскура

Ты особенный, — говорил Гриндевальд.

Ты уникальный, — говорил Персиваль.

Он закрыл глаза. Языками обскура потянулся к зеркальной глади. Она пружинила, колыхалась, как плёнка воды. По ней пробегали волны, рябь, она волновалась, морщилась, искажалась. Криденс погладил её. Мягко толкнулся — но преграда не пропустила. Ему не хватало ключа.

Как тихое озеро. Как вода. Как миллионы капель воды, собранных вместе. Дождь падает вниз, туман поднимается вверх. Одна и та же вода — внизу и наверху. Каждая капля дождя, частица тумана, пар изо рта, снег, лёд — всё одна и та же вода.

У Криденса закружилась голова, он задохнулся. Гриндевальд не понял… Это было не Зеркало Путешествий. Это было Зеркало Бесконечности. Каждая поверхность, отражающая свет, будь то поверхность озера, капля росы, серебряная ложка, отполированый до блеска носок сапога, круглый бок чайника, осколок бутылки, лужа, льдинка — всё это, вся эта бесконечность содержалась в одном зеркале. Оно могло привести куда угодно откуда угодно, потому что во всех этих отражениях оно было — едино. Роса высыхала на траве, и зеркало становилось на часть бесконечности меньше, а потом падал дождь, разливались лужи, и зеркало становилось на бесконечность больше. Серебряные приборы прятали в ящик — и оно становилось на бесконечность меньше. Мальчишка, играя, шлёпал по лужам, и в веере брызг оно становилось на бесконечность больше. Оно дышало, пульсировало, как живое сердце. И где-то там, в этих бесконечных отражениях, была бесконечность отражений Персиваля. В этой бесконечности у Криденса был один-единственный шанс узнать ту самую сдержанную улыбку и те самые лучики морщин возле самых глаз.

И если он ошибётся, Персиваль умрёт.

— Криденс! — закричал ему кто-то.

Он обернулся, будто выныривая из-под воды, через силу вдохнул.

Тесей стоял на пороге разгромленной комнаты, за ним держался Талиесин. Гриндевальд с усмешкой отступил от зеркал, усмехнулся, размял запястье.

— Там мистер Грейвз, — шепотом сказал Криденс. Сам себя не услышал, кашлянул, повторил: — Мистер Грейвз заперт в зеркале! Я иду за ним.

— Иди, — отозвался Тесей, не спуская глаз с Гриндевальда. — Мы тут справимся.

— Я бы не был в этом настолько уверен, — прошептал Талиесин.

Отвернувшись от них, Криденс туманом расплылся в воздухе, обнял бесконечное зеркало и потянулся ко всем его отражениям, уходя не в отдельное место — уходя в лабиринт, в мутный коридор зеленоватого стекла, в тишину, уходя в пространство всех-отражений-сразу.

Гриндевальд смотрел ему вслед, изумлённо и разочарованно.

В разбитом окне вдруг возник ещё один человек. В грязном серо-коричневом пиджаке, замызганных брюках, припорошенный белой пылью.

— Ньют! Где ты был! — Тесей рванулся было к нему, но Гриндевальд, очнувшись, бросил Петрификус Тоталус. Тесей, окаменев, завалился назад, Талиесин поймал его на руки:

— Фините Инкататем! — и Тесей запоздало прикрылся щитом, освобождённый от чар.

Коротким прыжком аппарации Ньют оказался рядом.

— Я был на корабле, — бросил он. — Криденс его… сломал. И я выбрался.

Гриндевальд ударил опять, его заклятие пробило три выставленных щита и ударило в Ньюта.

— Фините Инкататем! — бодро скомандовал Талиесин, поймав Ньюта. — У него Старшая палочка.

Гриндевальд раздражённо улыбнулся

— У Альбуса слишком длинный язык. Что же он сам не пришёл?.. Побоялся?..

Он не спешил нападать, будто наслаждаясь предвкушением близкой победы. Усмехался, поигрывая палочкой, переводил взгляд с одного лица на другое.

— Что нам делать? Командуй! Ты тут аврор! — выдохнул Талиесин.

— Не кучкуйтесь, здесь тесно. Гоните его наружу, — отозвался Тесей. — Если разобьём зеркала…

Он не закончил, но это и не потребовалось. Если зеркала разобьются — и Криденс, и Грейвз просто не смогут вернуться.

Ньют аппарацией прыгнул за спину Гриндевальда. Тот развернулся мгновенно, ударил ветвистой молнией, но не попал. Хлипкие стены туалетных кабинок смяло, они обуглились, вспыхнули. Талиесин, пьяный и смелый от ужаса, залил их потоком воды.

— Аппарируйте! — Ньют на мгновение возник рядом с ним и снова исчез, объявился в разбитом окне.

— Аппарировать! Как? Взявшись за руки? — Талиесин с отчаянием бросился в другую сторону. — Я не аврор! Я дипломат! Я не умею так быстро!..

— Он один, а нас трое! — бросил Тесей. Он обстреливал Гриндевальда Экспеллиармусами, но тот отбивал их все, заслонившись щитом. — Врассыпную! Двигайтесь!

Ньют мелькал перед глазами, как бешеный заяц. Его аппарация была такой быстрой, что казалось, он делает новый прыжок, не закончив прежний. Талиесин побоялся, что в любую секунду Ньюта просто размажет по площади.

Раньше, когда Грейвз был рядом, Талиесин думал, что у него хватит смелости подойти к Гриндевальду и плюнуть ему в лицо. Как это было смешно! Сейчас он отчётливо понимал, что ему здесь не выжить. Он не аврор, превосходно владеющий боевыми заклятиями. Он не учёный, привыкший уворачиваться от драконов и прочих тварей. Он обычный, заурядный министерский клерк, и он будет убит здесь этим старым, некрасивым безумцем. Потому что единственное заклинание, которое он знал в совершенстве, было — Акцио.

Воздух звенел и трещал от разрывов и вспышек. Гриндевальд обстреливал их гроздьями белого пламени, но даже ему было трудно попасть по резвым мишеням. Палочка давала ему преимущество, но его заклятия не умели наводиться на цель.

— Ты! — он окликнул Талиесина. — Я знаю Скамандеров! А ты ещё кто такой?..

— Я никто! — отчаянно крикнул тот. — Меня тут вообще не должно было быть!

От паники у него дрожало всё сразу: голос, руки, ноги, сердце прыгало то в желудок, то в горло. Он швырял в Гриндевальда осколки фаянса от расколотых раковин, камни, стёкла, рулоны бумаги, халаты, тапочки — всё, на что падал взгляд. Он был бесполезен в бою, но зато он мог помешать ему попасть по Скамандерам, и он делал то, что умел лучше всего. Создавал шум.

Тесей получил удар в спину, споткнулся, взмахнул руками.

— Инсендио!

— Акцио! — бросил Талиесин, и Тесея через всю комнату швырнуло ему прямо в руки из-под мощного сгустка огня.

Швырнуло, да не дошвырнуло — Тесей аппарировал прямо в полёте, укрылся за грудой камней.

Они кружили, как карусель, вокруг Гриндевальда, и, казалось, это не кончится уже никогда. Он был как будто всесилен. А по лестнице в башню уже бежала толпа старшекурсников, которую вёл фон Шперинг. Заполнив разгромленную гостиную, они сомкнулись, приняв боевую позицию. Выставили вперёд посохи, будто копья.

«Нам конец», — обречённо подумал Талиесин.

***

Он слышал это весь день. Он видел знаки. В зерне, рассыпанном из мешка. В разговоре воды, льющейся из кувшина. В тенях, которые ложились на землю от могучих деревьев. Он слышал зов.

Ночью он ушёл за пределы стойбища. Разжёг костёр в бледном свете луны, затянул длинную песню для духов. Колотушка, украшенная лентами, била в козлячью шкуру шаманского барабана. Он танцевал и пел. Он знал, что его песня слышна по обе стороны мира, что она станет дорогой тому, что хочет прийти. Он пел и кружился вокруг костра. Дорога из мира духов — непростая дорога. Сколько шагов шаман сделает вокруг костра — настолько сократится путь духа. Он будет идти по его следам, он будет идти, держась за голос, за длинную песню, длинную, как верёвка, протянутая в тумане.

И когда он пришёл, шаман остановился. Ноги гудели от ударов пятками в землю, горло дрожало, устав выпевать дорогу. Возле костра стоял дух. Молодой мужчина, одетый, как воин из тех, что стоят на страже зари. Совсем молодой. С глазами, тёмными, как густая лесная тень, в которой не видно тропы. С лицом, как рябь на воде.

— Сойка, — сказал он. — Сойка Летящая Через Дождь.

Сойка кивнул и протянул духу свою трубку в знак уважения. Он не удивился, что в мире духов известно его имя. Он был шаманом уже четверть века. В мире духов у него было много друзей.