Призвание

— Магическая природа, — вставил эльф, тяжело переводя дух.

— Второе: существо явно магическое по природе. Слабо ощущается магами и не может преодолеть магический барьер.

— Присасывается к голове жертвы, — продолжила Пантея.

— Погибает только при сочетании Ирдена и Игни — значит, как у призрака, у неё основное состояние бестелесное.

Записав всё нужное, Эскель хотел закрыть книжицу, но маг его остановил:

— Надо название.

— Да… надо дать этой твари какое-то рабочее название.

— Мозгач! Она присасывается к голове и действует на мозги, — предложила девочка.

Не придумав ничего лучше, Эскель сказал:

— Ладно, назовём пока так, — и записал в книжку. — Пошли освобождать остальных.

К вечеру удалось избавить от паразитов всех обитателей лечебницы. Сестра милосердия пришла в себя и узнала от ведьмаков с магом о том, что свело с ума жителей города. Поглядев на лужицы на месте гибели тварей, девушка перепугалась:

— Больные есть и в городе: всех в больнице разместить не удалось! Неужели вам придётся обойти весь Калькар?

— Придётся.

— Вы устали — вижу. Вот что: пойдёмте ко мне, я вас хоть накормлю. Поспите — а утром уже пойдёте в город. Только… что с больными делать, которым вы помогли, как мне?

— Они оклемаются нескоро, видно. Запри их пока на ночь здесь. Утром попробуй убедить, что им пока опасно выходить на улицу: твари могут прицепиться опять. Отпустишь их только тогда, когда мы придём и скажем, что управились.

Очистка города от «мозгачей» заняла в общей сложности три дня. Люди, пришедшие в себя, смогли вернуться к прежней жизни, а когда стало известно, что город спасли трое чужаков, глава города распорядился выделить из казны неплохую сумму, чтобы отблагодарить спасителей.

Пока А’рса готовился открывать портал обратно в крепость, Пантея жевала пряник и размышляла вслух:

— Вот А’рса не ведьмак? Не ведьмак. А чудище помог одолеть? Помог. Так кто он тогда?

— Ведьмаг, — улыбнулся Эскель. — Втроём, конечно, охотиться здорово. Только вот о чём надо подумать: в одном Калькаре «мозгачей» было завались, а сколько их теперь везде? И только ли они пришли в наш мир после этого треклятого Сопряжения?

«Как они жить со старый тварь», — подумал ещё про себя маг, предполагая симбиоз старых и новых чудовищ.

— Ты к тому, что нам нужно будет разделяться?

— Не только, Пань. Надо придумать, как нам, ведьмакам, создавать магические барьеры без помощи А’рсы. Его же не порвёшь на всех. Плюс — старое оружие никуда не годится против этих тварей. Надо бы усовершенствовать его.

— М-да… сколько же работы предстоит… — вздохнула девочка, не доев пряник.

— Сколько надо узнать… сколькому научиться… Интересно, как там Ламберт? С чем он встретился?

========== Какого лешего? ==========

Прошло несколько лет жизни в новом мире. Пантея вытянулась, оформилась и стала достаточно миловидной девицей (она пошла больше в Роше, чем в мать). Увы, бесплодной, о чём говорило отсутствие естественного напоминания каждый месяц. Увлёкшаяся ведьмачьими делами, она пока не понимала, что с ней что-то не так. Да и где ей было понимать, когда она сама ни разу ни с чем таким не сталкивалась (ведьмачьи мутации прошли до первого женского «звоночка») и росла в сугубо мужской компании?

Она успешно прошла Испытание Медальона, дойдя до Круга Стихий и наполнив свой ведьмачий медальон магической силой. В каком-то смысле ей было проще это сделать: уже не было в пещере Старого Грота, про которого мальчишки-ведьмаки сочинили стишок: «Чутко дремлет Старый Грот: кто разбудит — тот умрёт», — ведь его убили Ламберт и Геральт. Зато пришлось встретиться с парой вилохвостов и стайкой гарпий.

Изучение новых видов чудищ продвигалось в естественном темпе, естественно текла и жизнь. Только однажды ранней осенью А’рса чуть не погиб от лап лешего, когда пошёл собирать в лес нужные для исследований травы.

— А’рса, да на тебе лица нет! Что стряслось?

Пока Пантея промывала эльфу рану, он рассказал о своей встрече с лесным чудовищем. Выслушав его, Эскель и Ламберт, который вернулся из странствий с очередной порцией сведений о новых тварях, тут же собрались и вдвоём убили лешего.

Спокойная жизнь продлилась ровно неделю: леший неожиданно для всех ожил и даже стал появляться ближе к крепости. Эскель увидел его из окна башни и признал по форме рогов и размеру.

— Ламберт, ты погляди! Этот лешак живой!

— Как это живой? — не поверив, товарищ тоже высунулся в окно. — Какого лешего? ***! И впрямь! Значит, ***, метку на ком-то из нас поставил.

— Помню, Весемир рассказывал мне об одном похожем случае, — сказал Эскель. — Он привёл сюда очередного мальчишку, чтобы сделать из него ведьмака, а его возьми и избери себе леший, который расхаживал по окрестностям. Пришлось нашему старику мальчишку навсегда отпустить домой, и тогда лешего уже можно было убить.

Ламберт фыркнул.

— Что ж меня, ***, никакой леший не избрал!

— Чтобы ты вернулся домой к пьянице-отцу? — устало съязвил Эскель. — Сколько лет уже ворчишь на этот счёт!

— И буду ворчать, ***! Хм… А с нашим стариком редкий случай произошёл. Лешие, ***, баболюбы: чаще на девках метки ставят.

Оба ведьмака посмотрели на Пантею, которая была в башне с ними, и та сглотнула, поняв, что метка поставлена на ней.

— Ого… — только и смогла она сказать. — Но… когда же?

Эскель задумался.

— Я вспомнил: Корвус был вороном лешего. Я видел лешего, когда мы впервые с тобой уезжали из крепости. Холера… Это ж тот самый леший! Получается, оставив ворона в живых, ты показала, что не будешь губить природу просто так, и леший посчитал, что ты сгодишься для его метки.

— Значит, он пометил меня, пока я ещё не была ведьмачкой, — девушка нахмурилась. — Так вот чего меня волки не трогали, когда я бывала в лесу… Это он берёг меня.

— Он не тебя берёг, а свою метку. Чуешь разницу? — вставил Ламберт.

— С чего он вдруг буянить начал? — Пантея почесала правую щёку на месте, где был шрам от когтей кладбищенской бабы. — Столько лет всё нормально было…

— Натура у них, ***, такая, — пояснил Ламберт. — Звериная. Как у кота: сначала ластится, а потом, ***, за ногу кусает — просто потому что зверь.

— От нас же кошки шарахаются, откуда тебе знать?

— По детству помню. Кошак у нас дома жил. Веником звали. ***, сейчас вспоминаю — как не со мной всё было, — Ламберт смачно плюнул на пол.

Пантея опечалилась: она всегда любила кошек, а теперь, выходит, никто никогда на коленях мурчать не будет.

— Что с лешим-то делать будем? — продолжил рассуждать Эскель, почёсывая шрам. — Обычно помеченных людей изгоняют, и тогда его можно убить. Но изгнание должно быть настоящим, а не на время.

Ведьмачка посмотрела на него очень грустно и вместе с тем с решимостью покинуть крепость, если так будет надо.

— Есть у меня ещё одна мысль, — Эскель взглянул на девушку так, что ей стало понятно: второй вариант ему не нравится. — Никогда ещё я не сталкивался с тем, чтобы метку ставили на ведьмака… вернее, на того, кто им сначала не был, а потом стал. Интересно, если бы ты выступила против него сама, то смогла бы его убить окончательно? Но он силён. Иначе бы не освоил искусство метки людей. Поэтому надо порыться в книгах снова: может, я упустил ещё какой способ убийства лешего?

Пока Эскель и Ламберт искали старые записи о леших, Пантея уже приняла самостоятельное решение и, подготовившись, пошла в лес.

Над высокими елями хрипло закаркали вороны. В кустах послышалась волчья возня. Фигура лешего, тощая и длинная, появилась из облака тумана, которого больше нигде в лесу не было.

Пантея посмотрела в глаза монстру, который не собирался на неё нападать.

— Ты знаешь, зачем я пришла, — сказала наконец девушка, вынимая из ножен меч, смазанный маслом против реликтов. — Ты не хочешь уходить. Но ты угрожаешь моим друзьям в их доме. И моём доме.