Страница 13 из 17
– Чью же? – с тревогой спросил Рэтленд.
– Могилу талантливого, популярного и самого вспыльчивого на свете драматурга – Кристофера Марло (1564–1593), – ответил Нортон.
– Но ведь он был убит в 1593 году в городе Дептфорд в какой-то потасовке и там же похоронен! – воскликнул граф.
– Да. Но сегодняшние исследователи, то есть моего времени, считают, что это была имитация убийства и что Марло продолжил свою жизнь и творчество под именем Шекспира и под крылом начальника полиции сэра Томаса Уилсингэма, чьей креатурой, оказывается, он был. К тому же стиль некоторых пьес Марло и Шекспира, как установили ученые, очень совпадает.
– Всего этого я не знаю, – промолвил граф, нахмурив брови и сжав губы.
Нортон, помедлив, сказал:
– Вот ещё один весомый аргумент в пользу Марло. Он исчезает в 1593 году, и в этом же году свою литературную деятельность почти официально объявляет Шекспир, объявляет в посвящении поэмы «Венера и Адонис» вашему другу юности графу Саутгемптону, – Нортон скосил глаза на графа и мягко улыбнулся.
Последний был в полном смятении. Во-первых, сэр Томас Уилсингэм по материнской линии был родным дедом его жены Елизаветы Сидни; во-вторых, известие о том, и это самое главное, что потомки объявляют Марло Шекспиром, не только смутило, покоробило всю душу Рэтленда, оно её чуть не разорвало и, не выдержав, он горячо, почти с вызовом спросил у Нортона:
– А что же Гилилов? Кого он определил Шекспиром?
– Вас, – просто и твёрдо ответил Нортон.
Бедный граф! При этих словах он споткнулся, повернулся в сторону скамейки и Ниобеи, стал смотреть по сторонам, как бы чего-то или кого-то испугавшись, и, вообще, растерялся и даже сник; снял шапку, стал её мять. Нортону было жаль его до глубины своего мягкого и прекрасного сердца. Он водрузил шапку на каштановые кудри графа, взял его под руку, и они пошли к кустам форзиции и к плачущей Ниобее. Оба молчали. Наконец, граф тихо, но уверенно глуховатым голосом сказал:
– Хорошо. Пусть так. Но как я, именно я попал в поле зрения Гилилова и оказался в числе главных претендентов на имя подлинного Шекспира? Есть ли для этого основания, доказательства?
– Безусловно, есть, – ответил Нортон, – и я приведу несколько.
В поле зрения Рэтленд
Они замедлили шаг и остановились. Набежали облака. Подул довольно прохладный ветерок, но собеседники словно не заметили перемен в природе. Стоя друг против друга, безмерно взволнованные, они как будто ожидали чего-то особенного от тех слов и признаний, которые должны уже в ближайшие минуты произнести. Нортон пояснил графу, что он попал в поле зрения шекспироведов ещё в ХIХ веке. «И произошло это, во-первых, потому, что по сумме своих знаний вы, пройдя, кроме домашнего, ещё несколько университетов, могли обладать тем феноменальным лексиконом, который особо отмечен в произведениях Шекспира: общий насчитывает до 30 тысяч, а активный – 22 тысячи слов; повторю: этим мог обладать гений и человек необыкновенного ума, начитанности и учености со знаниями нескольких иностранных языков. Это утверждают учёные нашей эпохи. Таким требованиям более всего из претендентов соответствуете вы, Роджер.
Второе фундаментальное основание считать вас подлинным Шекспиром, – продолжил Нортон, – вытекает из вашего путешествия по континенту в 1595–1597 гг. Всё, что вышло из-под пера Шекспира в ранние годы и позже, связано с этим путешествием. Совпадения потрясающие – не только общие, но и в деталях. И они обнаружены исследователями. Почти каждое место пребывания лорда Рэтленда в Италии, во Франции отмечено пьесами Шекспира. Поговорим об этом подробнее. Прибыв в Италию через Бреннерский перевал, вы оказались в Вероне, затем – в Мантуе. Почти как истовый учёный сразу стали изучать историю этих городов, архитектуру, жизнь людей, литературные предания. В результате мир знакомится с такими произведениями Шекспира, как „Ромео и Джульетта“, „Два веронца“, оба связаны именно с этими городами, с их особенностями, что нашло отражение в пьесах. И Гилилов это показал и доказал. Вас влечёт Венеция, где вы утонули в многоязычности и в многоликости людских толп, в безумной их красочности, в легендах этого города. Вы изучаете её историю, посещаете ярмарки, театры, карнавалы. И вот из-под пера Шекспира выходят „Венецианский купец“, „Отелло“.
Но ещё больше вас влечёт Падуя, где ваш прекрасный портрет был написан французским художником Исааком Оливером. Здесь создаётся одна из лучших комедий Шекспира – „Укрощение строптивой“. Всё действие происходит в Падуе, а один из главных героев, Люченцио, сюда, в „наук питомник“, прибывает из Венеции. Он прибывает учиться, как и вы. Ибо ваша, Роджер, страсть к знаниям, учёбе резко выделяется на фоне ваших же современников. Об Уильяме Шакспере, который в это время прибивается к каким-то актёрам в Лондоне в качестве Джона-фактотума, то есть умельца и дельца, мы просто молчим. Здесь даже нет поползновений к учёбе, к знаниям, здесь только требуется выжить около кого-то или чего-то, что естественно для этого человека в его жизненной ситуации.
Возникают ещё восхитительные комедии Шекспира: „Двенадцатая ночь“, „Много шума из ничего“, которые прямо связаны с любимой Рэтлендом Италией. А вот и „Буря“! Просперо – Миланский герцог, в образе которого Шекспир предстаёт перед зрителем в эпилоге своей творческой деятельности. Все эти пьесы связаны с вами, с вашим путешествием по северной Италии! Не так ли? Нужно полагать, что Шакспер из Стратфорда-на-Эйвоне об этих городах, их истории, культуре ничего не слышал. Вряд ли он знал, что на белом свете есть Италия и где она находится. Вот главное основание, в результате которого вы попадаете в поле зрения учёных, литераторов, ищущих подлинного отца брошенных детей-пьес. Но у Гилилова, – продолжил Нортон, – есть и другие прочные основания, теоретически и эмпирически подтверждающие рэтлендианскую теорию в шекспировском вопросе. Об одной обмолвлюсь: он, единственный в мире, раскрыл тайну поэтического сборника „Жертва любви“, ведущую исследователей к хозяину замка Бельвуар как к подлинному Шекспиру, то есть ведущую к вам».
– Как! Неужели тайна «Жертвы любви» раскрыта и раскрыта им?! – почти вскричал граф. – Но в Феникс мы вложили много ума. Этого быть не может!
Слова Нортона просто потрясли графа. Александр Генрихович пожалел, что сказал об этом, поэтому постарался увести разговор в несколько иную плоскость:
– Роджер, то, что я вам скажу, крайне интересно и важно. Вы только послушайте и вдумайтесь. Рэтлендианскую теорию масштабно начали разрабатывать немецкие и голландские учёные в начале ХХ века. В этом они добились больших успехов. Позже к ним присоединились и русские. Англо-саксонский шекспировский «истеблишмент» всё это напрочь игнорирует: они даже не переводят работы этих учёных на английский язык, называя их ересью. У американцев, вы их не знаете, сложилась мощная школа по бэконианской теории, остальное они просто не слушают и не читают. Такие умные! В самой Англии, на вашей родине, Роджер, в качестве подлинного Шекспира признают графа Оксфорда (1550–1604). Конечно, был, остаётся и процветает традиционный Шакспер из Стратфорда-на-Эйвоне. Он тоже главный в учебниках, энциклопедиях и в Московии. Вот, в общих чертах, такая ситуация пребывает в решении шекспировского вопроса в мире литературы в моём времени, – этими словами Нортон заключил свой рассказ.
Граф был ошеломлён всем услышанным. И хотя информации было много, он быстро отреагировал на Оксфорда:
– Этот человек, который, как и другие, писал пьесы, стихи, но под своим именем, умер в 1604 году. Как же его могут считать подлинным Шекспиром?
Нортон засмеялся:
– С ним поступили, как и с Марло. Последнего после смерти воскресили в качестве Шекспира, а Оксфорд якобы до 1604 года, то есть до своей смерти, написал шекспировские произведения, которые после кончины графа выпускались его агентами и родственниками под именем Великого Барда, то есть Шекспира (Shake-Speare).