На звук пушек

— Покажите на карте! — приказал Бурбаки.

— Тут, напротив Аманвилье IX корпус Манштейна. Мы его изрядно уже потрепали. В его тылу, в качестве резерва III корпус Альвенслебена, понесшего огромные потери два дня назад у Вьонвиля. Поэтому-то его и держат его в резерве. Дальше к северу прусский гвардейский корпус, потерявший к настоящему моменту около половины своих сил. Еще далее к северу саксонцы. В резерве у гвардии и саксонцев стоит X корпус. Это полки из Ганновера, Вестфалии, Ольденбурга, Брауншвейга и Фризии. В основном это ландвер при устаревшей дульнозарядной артиллерии. Опрокинув ослабевших гвардейцев Пруссии, вы легко рассеете малоопытные войска северогерманских князей и ударите в тыл саксонцам. А генерал Ладмиро атакует Манштейна, обеспечив вам фланги.

— Я должен это увидеть, — заявил Бурбаки, но приказал Императорской гвардии готовиться к выступлению[4].

Дорога к Аманвилю пролегала через густые леса. Собственно лес был один, тянувшийся по долине с севера на юг. Но так как с давних времен он принадлежал различным владельцам, при Старом режиме феодалам, затем просто собственникам, за каждым участком леса было закреплено собственное название, отражённое и на картах, и на местности межевыми столбами.

Гвардейцы шли на север, а навстречу им двигалась на удивление многочисленная толпа раненых. Среди них шли и на вид вполне здоровые солдаты, утверждавшие, что они отстали от частей, заблудились и тому подобное. Некоторые, увидев кавалькаду генералов, бросались в лес. Другие продолжали идти с безучастным видом или мрачно смотрели на блестящих гвардейских офицеров. Это встречное движение замедляло продвижение гвардейцев, и Бурбаки пришлось забыть о милосердии и приказать тяжелой кавалерии следовать в авангарде, расчищая дорогу.

Бурбаки удивило, что все встречные шли пешком, не организованно, предоставленные сами себе. В то время, как при Вьонвиле, он хорошо это помнил, большую часть раненых увозили с поля боя скорые кареты и повозки Красного Креста.

Вырвавшись из леса свита командующего Императорской гвардией выехала на возвышенность, откуда он мог наблюдать в лучах заходящего солнца картину битвы.

[1] Гвардия умирает, но не сдается! — фраза приписываемая генералу Камбронну при Ватерлоо. По другой версии, на предложение сдаться он ответил коротко «Merde!»

[2] В реальной истории приказ наступать разреженными построениями Будрицкий отдал позже, в бою при Ле-Бурже, где сам пошел а атаку во главе батальонов.

[3] В прусской армии, как и армиях других германских земель, адъютанты носили вместо аксельбанта, принятого в российской армии, специальный адъютантский шарф (аdjutantenschaerp) в цветах той земли, которой принадлежало подразделение.

[4] В реальной истории Бубраки отправил к Ладмиро одну дивизию и гвардейскую артиллерию.

Глава 18. Бойня номер три

Франция, Лотарингия, Гравелот — Сен-Прива-ла-Монтань, 18 августа 1870 г

Полководец без армии. Вот кем себя чувствовал генерал Штейнмец. Собственно, почему чувствовал, он и был командующим армией, но без этой самой армии, которая или частью легла по дороге на Сен-Юбер, или частью бежала и теперь не была ни на что пригодна.

После фиаско в долине Моне Штейнмец отправил донесение в Резонвиль, в Главную квартиру, большую часть которого составляли просьбы к королю послать еще подкрепления. Но подкрепления не шли. Тогда он отправил адъютанта, и еще одного… Но пока безрезультатно.

Из корпусов еще не вступивших в бой и остававшихся в резерве, ближайший к Гравилоту, где находился штаб Штейнмица, был III-й корпус Альвенслебена в Верневиле. К сожалению, этот корпус принадлежал Второй армией. И командующий Первой армией никак не мог придумать причины, по которым можно было бы затребовать себе чужие войска.

К тому же, Мольтке, одержимый идеей флангового обхода, наверняка препятствовал в отправке этих частей в распоряжение старого генерала, которого явно недолюбливал. Эта неприязнь имела корни еще в 1866-м году, когда какой-то доброхот передал начальнику прусского Генерального штаба искреннее удивление Штеймеца тем фактом, что у Пруссии, оказывается, есть какой-то Генеральный штаб, возглавляемый неким Мольтке. Быть бы старому воину в опале и отставке, но он пользовался уважением и поддержкой у генералов и офицеров.

Штейнмец нервничал и накручивал себя, а ответа все не было.

Но вдруг…

Ох, уж эти «но вдруг», «неожиданно» и «внезапно»! Как с ними ни борются во всех штабах, тем не менее составляют важную часть жизни военных.

Одним словом, ответа все не было… Но вдруг неожиданно очередной адъютант, отправленный в Главную квартиру узнать: ну что там с резервами, привез сообщение, что видел приближающийся к Резонвилю II-й корпус генерала Франзецкого в составе четырех дивизий с артиллерией.

Новенький свеженький корпус, еще не побывавший в боях! Конечно, свежим его можно назвать условно. Как ни как назвать корпус проделал долгий многодневный поход. Зато прямиком с Германии! Не потерявший ни одного солдата, кроме тех, что натерли ноги в переходах. Да уж как-нибудь до Сен-Юбера дойдут. Войны выигрывают ноги! Поэтому и судьба солдата шагать, куда прикажут генералы.

Ободрённый известием, но до крайности раздражённый долгим ожиданием и необходимостью опять упрашивать и ждать, Штейнмец хотел лично отправиться в Главную квартиру, чтобы лично встретиться с королем. Но получил, наконец, личное послание его величества.

Вильгельм I тоже пребывал в дурном расположении духа. Его совсем не радовали потери в прусской гвардии, где он лично знал множество офицеров. И это он еще не знал о том, что происходило в Сен-Прива на закате! Это раздражение было настолько сильным, что ощущалось даже в нервном почерке королевского секретаря, которому была надиктована записка. Послание было коротким, всего несколько слов, и довольно путанным: «Поскольку высоты когда-то удерживались нашими войсками, а затем были потеряны, необходимо предпринять все возможное для их возврата». И размашистая подпись, напоминающая штормовые волны в бурлящем море.

Мольтке, присутствовавший в тот момент, когда король диктовал секретарю свое разрешение на новую атаку, промолчал. Хотя и ожидал от этого наступления еще большие потери, чем раньше, с тем же нулевым результатом. Он не стал вмешиваться и возражать двум старикам, известных своим раздражительным нравом. Придворная или политическая интрига часто нуждается в не меньших жертвах, чем военные операции. Штейнмец возглавлял армейскую оппозицию лично ему, Мольтке. И все убитые и раненные должны были лечь в копилку неудач строптивого генерала, и когда-нибудь свалить его своей тяжестью. Зато Мольтке одобрил решение короля, отправится в Гравилот и лично наблюдать сражение. Это вполне отвечало целям начальника Генерального штаба.

Получив разрешение на атаку, Штейнмец приказал командующему VIII корпусом генералу Гёбену[1] собрать в кулак все имеющиеся резервы, всех уцелевших в предыдущей бойне и вновь отправить их по дороге на Сен-Юбер, не дожидаясь прибытия II корпуса. Тем более французские батареи и стрелки замолчали, и у командующего I-й армией вновь появилась надежда, что противник отступил.

Гёбен возмутился. Он был уверен в бесполезности нового наступления. Более того, так же как Мольтке он считал, что атака опять обернется катастрофическими потерями. Но в отличие от Мольтке он молчать не стал.

— Мы посылаем их на бойню! — заявил генерал прямо в лицо командующему армией.

— Выполняйте! — рявкнул в ответ Штейнмец, взбешенный таким неуважением к его чину и стратегическому таланту.

И Гёбен отправился выполнять приказание.

К этому времени прибыла артиллерия II-го корпуса. Но на склонах Гравилота, плотно заставленных пушками, нашлось свободное место только для двух батарей. Извещенный об этом Штейнмец одобрил предложение своих штабных сменить часть батарей на свежие, а те, что освободились, отправить на усиление атакующей пехоте. Тем более, что в Сен-Юбере, у удерживающих этот пункт подразделений оставалось всего три орудия при единственном передке и почти иссякшем запасе снарядов.