Страница 50 из 55
Будрицкий вздохнул. Товарищи то они товарищи по оружию. Но прусских гвардейцев Аьберт жалел явно меньше, чем собственных солдат.
Однако, так или иначе, идти в атаку придется.
— Передайте генералам фон Кесселю и фон Кнаппштадту чтобы начинали атаку, — распорядился Будрицкий.
*
— Экономим патроны, подпускаем поближе! — кричал сержант Дюпон. — Вы слишком щедро палили в начале боя! Стреляйте, когда только будете уверены в том, что сможете попасть!
Главное превосходство винтовок Шасспо, которым гордились французы, дальность и скорострельность, по мере уменьшения боеприпасов уже не казались Гаспару таким уж достоинством. А еще его раздражала необходимость менять резиновые прокладки в затворе.
Неожиданно для Гаспара кладбище Сен-Прива превратилось в один из ключевых пунктов обороны. Местность вокруг напоминала лунный пейзаж, как его описывал месье Жюль Верн в одном из своих романов. Безжизненная пустыня, на которой то там, то здесь изрыгают пламя вулканы. Все здания вокруг были превращены в щебень, не закрывая больше горизонт и давая возможность вести огонь в любом направлении. А вот строения вокруг погоста более или менее уцелели. Хотя теперь снаряды падали и среди могил, но потери у лейтенанта Гренье были терпимыми. (Теперь в роте Гренье! Во как!) Не сравнить с теми, что несли другие роты полка. И это казалось подлинным чудом.
А где чудо, там и паломники. На кладбище поодиночке и небольшими группами потянулись солдаты из других подразделений. Те, чьи роты погибли под снарядами, а их командиры погибли. Сюда, как в более безопасное место относили раненых. Тех, кого не было надежды спасти, и тех, чьи ранения были с солдатской точки зрения не слишком тяжелыми. Тех, кто нуждался в помощи врача, отправляли в церковь Святого Георгия, в двухстах метрах к юго-востоку. Германские орудия в начале обстрела сбили колокольню, на которой находился наблюдательный пункт, да разрушили крышу храма, после чего оставили церковь в покое. Все-таки они тоже христиане, хоть и боши. Впрочем, христиане они или нет, Дюпону это не помешает стрелять в них, когда пруссаки подойдут поближе. Ну а потом помолится за упокой их душ. Хотя для солдата нанесения смерти или вреда врагу не грех.
Неожиданно из-за пригорка во фланг бошам выскочила французская конница. Два эскадрона французских драгун. Против полка, или даже двух, прусских гвардейцев — не велика сила. При первых же выстрелах кавалеристы развернулись и исчезли, оставив после себя недоумение как у атакующих, так и у обороняющихся. Но свое черное дело эти два эскадрона сделали. Среди гвардейцев центра и правого германского фланга, не видевших этой атаки, послышались крики: «Кавалерия!», и вымуштрованные пруссаки тут же, как на плацу, сомкнулись в каре.
Французы воспользовались моментом в полной мере! Не ожидая команды, они открыли огонь по плотным рядам, и каждая пуля находила цель. Ожили молчавшие до этого уже несколько минут митральезы, захлёбываясь от азарта стрельбы.
Атака была отбита. Прусские гвардейцы дрогнули и откатились назад, и их левый фланг смешался с подходившими в плотных колонах батальонами XII корпуса. Возникло столпотворение. Саксонцы не могли выстроиться в атакующие колоны, а прусские гвардейцы отойти в тыл, так как дорогу перекрывали батальонные коробки саксонцев.
И все это время, скопление людей в мундирах поливали огнем французские митральезы, которые, казалось, были установлены повсюду. Хотя на самом деле на всем участке фронта у Сен-Прива держали оборону всего две батареи митральез, команду над которыми принял подполковник Шеварди. Теперь батареи не торчали на виду неприятеля, как это было в обычае. Расчеты митральез использовали все укрытия, которые им предоставляла местность: дома, сараи, ограды, сады, часто оставаясь невидимыми для противника вплоть до начала открытия огня. А как только возникала угроза артиллерийского обстрела — тут же меняли позиции.
Когда через несколько минут стрельба стихла и дым развеялся, стало видно, как пятятся от кладбища оставшиеся в живых гвардейцы. А перед позицией на тех местах, где стояли каре, остались лежать груды тел. Там, где поработали митральезы, тела лежали друг на друге, почти правильными квадратами. Пули пробивали по два, а то и три тела. Никто даже не успел отреагировать. Огонь был столь плотен, что ближайшее к кладбищу каре было уничтожено практически мгновенно до последнего солдата.
Воздух наполнили стоны, крики боли и ругательства раненых.
Казалось, после такого бой будет остановлен.
*
Мощный опорный пункт.
Хорошо подготовленная в инженерном плане позиция.
Доминирующая над местностью высота, идеальная для обороны.
Крепкие дома, способные выдержать артиллерийский обстрел.
Сен-Прива, с высокими крепкими зданиями и узкими улочками, скорей напоминала крепость или средневековый замок, чем обычное селение.
Все это о селении Сен-Прива.
Так описывалась деревня Сен-Прива-ла-Монтань в германских донесениях, откуда эти описания попали в газетные сообщения о битве, а позже в труды уважаемых историков, затем авторов популярных книг, чтобы вновь возродиться в статьях уже нового поколения журналистов. И так круг за кругом уже сто пятьдесят лет.
При этом никто не написал, чем же таким особым отличались дома Сен-Прива от таких же строений Вьонвиля или любой другой деревушки в Лотарингии, из тех, что не стали «непреступными крепостями»
Князь Крафт Гогенлоэ, раненый, но не оставивший командование артиллерией, подсчитал, что если Сен-Прива разбить на квадраты три на три метра, то в каждый из них германские пушки положили, по меньшей мере, по снаряду.
Генерал Будрицкий в бинокль мог наблюдать результат работы пушек Круппа. На месте того, что недавно было Сен-Прива, он видел лишь гнилые зубы остатков стен каких-то строений и изрытую оспинами воронок землю между ними. Только высилась над грудами щебня здание церкви со сбитой колокольней и дымящей крышей. Да на северной околице чудом не были разрушены, а только повреждены несколько строений.
Казалось там, куда обрушились снаряды, отлитые в Руре, не могло остаться ничего живого. И тем не менее, оказывается и в этом аду выжили те, кто смог остановить атаку целых двух германских корпусов. Это было невозможно, но Будрицкий видел это своими глазами.
Не меньше трети гвардейского корпуса уже была расстреляна французами под Сен-Прива и навсегда останется на этом поле. Прусская гвардия гибла, сгорая в безрезультатных атаках. А вместе гибли прежние представления о наступлении пехоты на поле боя. Уходили в прошлое старые уставы, с картинками учебных плацев на которых маневрировали плотными строями полки и батальоны. Вон они лежат эти батальоны, выполнявшие требования Устава о непрерывном ударном движении.
К стоявшей у Сен-Мари группе генералов и офицеров подъехал офицер. Это был знакомый Будрицкому полковник Верди дю Вернуа, возглавлявший осведомительный отдел при Главной квартире.
— С чем пожаловали, господин полковник?
— Собственно я не к вам, а к кронпринцу. Генерала Мольтке обеспокоили сообщения о крупных силах в Мананкуре. Появление там французов вызывает опасение, что Базен начал прорыв на север, чтобы обойти наши армии по дуге. Ранее Главная квартира предполагала, что противник отступает на Мец.
— Если противник отступает, то с кем мы сейчас сражаемся? — довольно едко спросил Будрицкий, слышавший еще утром от посыльных из королевской ставки, что «противник отступает». — О чем еще говорят в Главной квартире?
— Его величество обеспокоен большими потерями в Гвардии.
«Король будет еще больше расстроен, когда услышит цифры потерь при Сен-Приве, а не только у Сен-Мари», — подумал Будрицкий, но вслух сказал:
— Можете передать его величеству, что гвардия умрет, но выполнит свой долг.
«За такой ответ и орден могут не пожалеть», — с сарказмом подумал Будрицкий о собственных словах. — «Прямо хоть в учебник для гимназистов. Как там? La Garde meurt mais ne se rend pas![1] Вот же дерьмо».