Страница 12 из 16
22 руб. 30 коп. Райпо
Дело было так. Однажды после утренней пятиминутки заведующая попросила её задержаться.
– Садись, голубушка, устраивайся поудобнее – ласково проговорила начальница. Она сидела за своим столом, подоткнув сухенькой лапкой сухенький синеватый подбородок. Глаза её испытующе шарились в Рае. – Ну как ты, обвыкла? Молодец, молодец… пора тебе, голубушка, за настоящие дела браться. Поняла? Возможности твои я уже знаю, поэтому… Поедешь сегодня с моим замом, с Рябовой. Поняла? Подробности узнаешь у неё.Поняла? Ну давай. Действуй.
Рябова ждала Раису у склада. Там уже стоял автофургон, в распахнутые двери которого грузчики подавали ящики с колбасой. Внутри фургона орудовал шофёр – разбитной малый с папироской в оскаленных от прирожденной весёлости зубах, в замасленной кепке на затылке.
– Присоединяйся, комсомолка-доброволка, – подмигнул он подошедшей Зимняковой. Потом закричал Рябовой: – Петровна, откуда такая стать в ваших краях? Почему не знаю?
– Смотреть надо лучше, – хмыкнула Рябова, нестарое гладкое лицо которой совершенно не соответствовало ущербной фамилии.
– А и посмотрим, – обещающе пригрозил шофёр, будто выцеливая прищуренным глазом мишень. – Ой, посмотрю…
– Зря зубами щёлкаешь, – неприязненно буркнула Зимнякова. Шофёр напомнил ей первого мужа. Тоже всё веселился-зубоскалил, рубаха-парень…
– Значит так, – сказала Рябова, отведя напарницу в сторонку. – Получи инструктаж. Едем мы, так сказать, в сельскую местность, к товарищам колхозникам. Колбасу там, сама понимаешь, видят по самым великим праздникам. А то и вообще не видят. Хватают как сумасшедшие, с руками отрывают, не разбирая ни цены, ни сорта. Весы я уже как надо подготовила, бумагу на противовес клади потолще, гирями посмелей орудуй, помогай им, при возможности пальчиками. Считай тоже посмелее – село не город, грамотеев почти нет, да и толпа соберётся такая, шуму будет столько, что им, бедолагам, не до подсчётов будет. Ясно?
– Угу.
– Вот тебе ценники. Кто спросит, почему такая цена – говори, транспортная наценка. Но вообще-то ценники – на всякий пожарный. Потребует кто – тогда показывай. А так – положи в карман фартука. Если что – скажешь, забыла выставить. По неопытности. Закрутилась. Если что… Впрочем, нет, давай их назад мне. Я ж рядом буду, на двое весов будем торговать…
Возвращая ценники, Рая успела заметить, что цены, проставленные там, загружаемой колбасе не соответствуют. «Ого! – подумала она с некоторым страхом. – На семьдесят копеек завысили. Вот тебе и «не наглей!» – вспомнились ей слова заведующей. – Однако ж, размах у них».
– В общем, не мне тебя учить, – подытожила Рябова. – Не маленькая. Крутись на полную катушку, но и не перебарщивай. Знаешь, деревня, она, конечно, колхоз, но… Короче, гляди в оба. Если что – толкай меня под бок. Всё. Иди к машине, я сейчас. Да, работать надо быстро, очень быстро. Чем быстрее, тем меньше риска, сама понимаешь, не в фантики играться едем.
Кабина грузовика оказалась двухместной, и Раю определили в фургон, на узкую длинную доску-скамейку вдоль борта. Втиснулась Рая с краешку,оглядела забитое колбасой нутро фургона и призадумалась. Предстоящее начинало пугать – шутка ли, столько нарушений, да липовые ценники, да…Нет, это уже не просто обвес-обсчёт, это уже… Попадёшься – могут и посадить.
Машина тронулась, и Рая уцепилась обеими руками в скамейку. Качаясь в такт движению, она быстро обрастала страхами и дурными предчувствиями. Но вот городской асфальт кончился, и начало так мотать и трясти, что очень скоро из головы всё абстрактное вылетело – осталась только злая сосредоточенность на предстоящем и желание поскорее приехать, приехать хоть куда-нибудь, хоть к чёрту в зубы, лишь бы там не подбрасывало и не дробило друг о дружку онемелые челюсти, не перемешивало мозги.
Когда машина всё-таки замерла, и в распахнувшиеся створки двери рванулся свет, Рая от усталости даже забыла обрадоваться.
Автофургон остановился посреди деревенской площади. Стояло безветрие, и огромный клуб пыли от машины медленно расползался равномерно во все стороны. Блажили всполошенно собаки, голосили петухи, вскрякивали утки – деревня, словом.
Напротив возвышался клуб. Слева – школа. Справа – сельпо. Это всё, что успела разглядеть Раиса. Дальнейшее навалилось разом, и не то что смотреть – думать стало совсем некогда.
Шофёр вытащил из фургона два раскладных стола-прилавка, брякнул на них пару весов, Рябова с тяжелым стуком высыпала из мешка гирьки – и дело пошло. Люди, в существование которых ещё минуту назад не очень-то верилось – такой пустынной лежала площадь – мгновенно упёрлись двумя очередями в выносные прилавки. И пошёл торг! Брали не килограммами – десятками килограммов. На себя (побольше, с запасом), на родичей, на свата, на брата, на соседей, что в поле – весело, словом, брали, такой торговли Рая ещё не видела. Ножом она почти не работала – колбасу покупали, как говорят продавцы, палками да батонами.
Спереди шумела очередь, сзади весело покрикивал, поднося, будто снаряды, колбасу, шофёр, сбоку мелькала белыми рукавами халата Рябова – всё это Рая замечала лишь первое короткое время. Потом весь мир для неё сбежался в толстые поленья колбасы варёной, в палки колбасы копчёной, в циферблат весов, стук гирек, щелканье счётных костяшек и – деньги, деньги, деньги…
В основном деревня расплачивалась бумажными рублями да трёшками, очень редко – пятёрками. Чувствовалось: копились все эти купюры трудно, медленно, и откладывали их даже не столько от нищенских колхозных зарплат, которые совсем недавно начали выдавать вместо трудодней, а скорее от реализации излишков выращенного на личных огородах да в садах. Она бросала эту замусоленную разноцветь бумажек в плоский алюминиевый ящик, в коробку поменьше, тоже из алюминия, ссыпала мелочь. Подсчитывая сдачу, иногда путалась и вместо купюры зачёрпывала горсть монет. Правда, это быстро прошло – работная упряжь приладилась, притёрлась, и работа покатилась споро, весело и азартно, словно салазки по накатанной снежной колее.
В магазине Рая обязательно смотрела на покупателя, определяя, сколько можно заработать на нём, здесь же было не до психологии. Нет, поначалу она пыталась, но потом как-то всё упростилось, лица покупателей сначала смазались в какую-то одну загорелую обветренную физиономию, преимущественно женскую, а потом и вовсе – глаза исчезли, нос, рот, уши тоже, оставив некую звучащую плямбу на фоне плывущего от жары воздуха.
Когда всё закончилось, Рябова похвалила:
– А ты молоток, Раюха. Быстро, толково работаешь. Молотишь, как целое РайПО. Послушай… А у тебя ведь отчество – Поликарповна?
– Да. Раиса Поликарповна.
– Ишь ты… Сокращённо и будет – Райпо! – Рябова залилась удивлённым смехом. – Ну, голубушка, видать, на самом роду тебе написано колхозничков дефицитной колбасой кормить.
Так с лёгкой руки Рябовой у Зимняковой и появилось прозвище, которое пристанет к ней на всю её долгую торговую жизнь. Звать её будут так, разумеется, за глаза, но уши-то у неё есть, нет-нет да и услышит: «Наша Райпо то, наша Райпо сё». На что Зимнякова не обижалась и тем более не злилась – чего злиться-то, если само имя-отчество маркировало её торговую судьбу.
Но это будет потом, а пока Раиса на остроумное открытие Рябовой только вяло улыбнулась – у неё ныли плечи, ныли руки, ныло всё, что только могло ныть. Она сидела, изнеможённо ссутулясь, на перевёрнутом пустом ящике, отрешённо глядя перед собой, и в глазах её продолжали мелькать, мелькать, мелькать пятна, пятна, пятна человеческих лиц. Вдруг она встрепенулась: Рябова высыпала деньги из алюминиевых коробок в большую кожаную сумку. Мелочь опрокинула всю разом, та зазвенела струей и тут же смолкла, успокоилась; купюры рябовская рука захватывала горстями и торопливо пихала в другую сумку.
Рябова заметила заострившийся взгляд напарницы, понимающе усмехнулась и, запустив руку в сумку, яростно пошуровала там и выдернула горсть смятых бумажек. Кулак её сжался добела, купюры корчились и трещали.