Страница 11 из 16
Но боль – держалась. Как без боли-то? Не железная чай. Это железо не чует, когда его молотом по темечку, а человек хоть трижды зачугуней – достанет боль, непременно достанет.
Замечено, что судьба бьёт своих подопечных чаще всего руками близких, и чем ближе человек, тем увесистей кулачина.
В тот памятный день кулаков прилетело сразу два.
Кулак мужа.
Кулак дочери.
Они опустились на неё одновременно, что было не просто совпадением –закономерностью. Но понимание сего пришло позже, потом, когда Зимнякова перестала корчиться от боли, изрыгая злобу, недоумение и, как ни странно,торжество – вот, мол, всё сходится! Кругом только ложь! только подлость! нет людей – есть пауки в банке! они грызут, они жрут друг дружку и ползут друг по дружке туда, наверх, к солнышку, к жизни!
А как славно всё начиналось. Она работала тогда ещё продавщицей, и он каждый день покупал у неё сигареты. И так целый месяц. А потом он пришёл с цветами – три розы в целлофане. Розы были крупные, тёмно-бардовые, на толстых длиннющих стеблях, а за окном вьюжило, в дверь тянуло острым сквозняком. Он положил цветы на счёты и сказал: «Вы знаете, а я ведь не курю». И улыбнулся. А она растерянно смотрела на розы, и хотелось плакать, и она почти собралась пустить слезу, но вдруг засмеялась и спросила: «И куда вы меня хотите пригласить?»
Он пригласил её, по обычаю тех времён, в кино.
А через две недели – в загс.
Четырёхлетняя Аля сразу же безоговорочно приняла его за отца. Родного-то она не помнила, какая память у младенцев. И вот приходит дядя, берёт девочку на руки и говорит: «Здравствуй, дочка». А та посмотрела долгим, будто вспоминающим взглядом, запустила ручонки ему в волосы и строго так, очень серьёзно спросила: «Папка, ну где ты так долго пропадал? Я тебя жду, жду. Заждалась уж вся!».
Алина всегда была очень серьёзной, даже в детстве…
А потом мать и не заметила, как чужой, казалось бы, совершенно чужой человек для дочери стал самым родным и близким – он стал для неё горячо любимым отцом. А родная мать…
22 руб. 20 коп. Не наглей!
Мать в это время делала деньги и готовилась рвануть в карьере. То был памятный период в её жизни – конец и начало. Конец вороватого ученичества и бестолковой суетни по мелочёвке – и начало дел крупных, умных и дерзких.
Удача повалила, когда Раиса перебралась работать в колбасный магазин.Она уже давненько нарезала круги вокруг него, точно голодная волчица вокруг овечьей кошары. Однако просочиться внутрь никак не удавалось, очень уж много желающих исходило слюной. Но мир не без нужных людей, подтолкнули, вывели на кого надо, подмигнули на карман – дело и «выгорело».
Приглядывалась Раиса недолго, впрочем, даже и захоти она приглядеться подольше – не дали б. Магазин работал в режиме мельницы. Колбаса и копчёности перемалывались там в деньги, немалая часть которых оседала на дно отнюдь не государственного кармана. Жернова крутились с сумасшедшей скоростью, мощные, хорошо отлаженные, они бесшумно перетирали всё подряд, их движение завораживало и подчиняло себе, превращая в раба всякого, кто хоть однажды подставил руку под щедрую струю шелестящего купюрами помола.
В курс дела войти Зминяковой оказалось несложно – технология «навара» во всех продовольственных магазинах того времени была одна и та же: обсчитал недотёпу – переплаченное им твоё, обвешал ротозея – недополученное им твоё. Обвес-обсчёт, списание на усушку-утруску – вот тебе и излишки товара, успевай только реализовывать да умей не попадаться. И делиться с начальством, само собой. Что Зимнякова и делала. За первый месяц «наварилось» столько, сколько на прежней работе за два, за второй месяц – втрое. На радостях она попыталась пойти ещё дальше, да придержала заведующая. Вызвала она как-то продавца Зимнякову Р.П. к себе в кабинет и сказала:
– А ты, голубушка, ужасная торопыга. Не наглей. Поняла? Чувство меры –мудрость жизни… Поняла?
И смотрит так внимательно, как рентгеном просвечивает.
– Я знаю, тебя нетерпенье сейчас поедом ест… – продолжала завмагом. – А ты терпи. Поняла? Ты погоришь – дело твое. Но ты же в коллективе работаешь, в моём коллективе. Поняла? Так что – не наглей. Придержи аппетит. А то вышибу с места. Поняла?
Раиса кивнула – чего ж тут непонятного.
– Это первое, – продолжала заведующая. – Теперь второе: я кое-что тут подсчитала на досуге… Оказывается, ты не уважаешь меня. Поняла?
Раиса упёрлась бровями в чёлку.
– Да, голубушка, да, – скорбно покачала головой заведующая. – Ты значительно занизила, так сказать, свою дневную прибыль. Поняла? Сюда, – она постучала пальцем по своему столу, – надо бы отгружать поболее. Вот столько.
Она черкнула цифру на листке бумаги и показала подчинённой.
– Ты меня поняла? И мне совершенно неважно, сколько ты наваришь – моя цифра пока вот такая. А дальше будем поглядывать.
И опять Раиса поняла. «Подсчитала, – злобно подумала она, – как же, грамотная. Грамотейка, чтоб тебе! А добавить-то, как не верти, придётся…»
– Что молчишь, голубушка? Или я чего-то не так сказала? Или ты чего не поняла? Ну, новенькой это простительно. Попервой-то.
– Да нет, – поспешила новенькая. – Нет-нет, что вы, Антонина Ивановна. Всё правильно. Только вот… Пять рублей сверху… ежесменно… Гхм! Многовато, Антонина Ивановна… Нет, я не к тому, что вам многовато, я к тому, что не смогу я… пока… Может, чуть позже, через пару месяцев…
Заведующая захохотала, пристально и с интересом разглядывая её.
– Пятёрка сверху, голубушка, пятёрка. Не сможешь? А ты смогай, ты старайся. Поняла?
– Антонина Ивановна, да откуда ж…
– Ну ладно, ладно. Так и быть. Два месяца потерплю. А пока на трёх остановимся. Поняла, голубушка?
– Поняла, – кивнула, вздохнув, Раиса.
– Ну вот… Ты мне, признаться, нравишься. Я почему-то уверена, мы сработаемся. И вообще… поняла? Так сработаемся?
– Сработаемся, – опять кивнула Раиса.
Внутри неё всё клокотало, хотелось встать в позу «руки в боки», и процедить: «А ты меня на «понял-понял» не бери! Я в жизни и не то видала, и не таких…» Но она сидела-посиживала, кивала послушно. «Ничего-ничего, я и не под такими лёживала, и ничего, выкарабкалась».
– А насчет «не наглеть» помни крепко, – погрозила пальцем заведующая. –Поспрошай товарок, они тебе подтвердят: я предупреждаю только один раз.Ещё раз замечу – всенепременно вышибу. Второго предупреждения не будет.Несмотря на то, что ты мне нравишься. Вот так-то, голубушка. Поняла?
Беседа с начальницей станет для Раисы Зимняковой откровением. Главный вывод, который она сделала тогда – надо учиться. Деньги в нашей жизни, конечно, главное, но не единственное: зашей в половую тряпку хоть тысячи, она всё равно половой тряпкой останется – топтать будут и ноги вытирать. В самом деле, не станет же тряпка кричать, что она давно уж не тряпка, а денежный мешок! Нет, деньги помещать надо в соответствующую тару. В соответствующую!
И она решила учиться. В торговый техникум, пусть даже и на заочное отделение, в её положении попасть было не просто. Между вступительными экзаменами в техникуме и выпускными после восьмилетки стояла война, стоял голод, мрак, каторжная работа – раскорячилась целая жизнь. После всего пережитого останутся ли в памяти всякие там префиксы и суффиксы? Иксы и игреки? поезда из пункта А в пункт Б? Выхода проглядывало два: засесть за учебники или… Раиса выбрала «или». К тому времени она уже могла такое себе позволить. Пару конвертов кому надо, несколько сумок с колбасой, копчёностями и другим дефицитом – и Зимнякову зачислили в учащиеся.
На работе тоже всё налаживалось. Заведующая не кривила душой: новенькая действительно чем-то ей приглянулась. Продержав полгода на расстоянии, она резко приблизила её, начала поручать более ответственные, а значит, и более доходные операции. При воспоминании о первой из них уЗимняковой и сейчас сладко томится сердце и будоражатся нервы…