Страница 49 из 54
Снова сериальные страсти и ненужный, неуместный пафос.
— Послушайте, Инесса, — предпринял следующую попытку очумевший уже Андрей, — а вы не думали о том, чтобы усыновить ребёнка? Вы знаете, я слышал как-то примерно такие слова: женщина, решившая родить без мужа, то, что у нас называют «для себя», лишает ребёнка отца, а взявшая малыша из детдома — даёт ему мать. Чувствуете разницу? Я говорю не про те случаи, когда ребёнок уже есть, а отец малодушно сбежал, а именно об осознанном решении родить, когда кандидата в мужья нет и не предвидится.
— Ой, не надо, Андрей Евгеньевич! — она гадливо поморщилась. — Ну вы же доктор! Я же не такая дура, как многие! Неужели вы и вправду считаете, что ребёнок маргиналов, алкоголиков и наркоманов может стать родным для меня? — местоимение «меня» она произнесла таким голосом, будто говорила, как минимум, о принцессе крови. Симонов, считавший усыновителей настоящими героями, передёрнулся и, забыв о своих благих намерениях не обижать бедную женщину, встал и сквозь зубы бросил:
— До свидания, Инесса. Я тороплюсь. Всего вам хорошего.
Он спускался по ступенькам, чувствуя, как спину ему прожигает её взгляд, и готов был биться об заклад, что во взгляд этот далёк от нежного.
В этом травмпункте ему оставалось доработать три дня, они переезжали в другой район — купили две квартиры рядом в новом доме. Одну — родителям с Алёшкой, другую ему. И впервые он, проработавший здесь уже несколько лет, обрадовался тому обстоятельству, что уходит.
Больше он Инессу не видел.
— Понял теперь, борец за права оскорблённых мною женщин?! — Андрей грустно посмотрел на младшего брата.
— Но как же так? Я же письма читал! И в последнем было про аборт!
— Ты когда ко мне на работу приходил, помнишь?
— Накануне переезда.
— Ну вот, значит, оно пришло уже после нашего с ней разговора. Я же говорил, что Инесса письма не только по почте отправляла, но и прямо в травмпункт приносила. Вот и принесла. А аборт… Ты знаешь, мне кажется, у неё проблемы с головой были. Она была очень непоследовательная, настроение часто менялось. То вся элегически утончённая, то вдруг буйное веселье. На шею мне в буквальном смысле вешалась. Вот, наверное, и придумала себе этот бред, концовку несложившихся отношений подраматичнее сочинила и написала. Я же говорю, ей хотелось сериальных страстей… Кстати, — хлопнул себя ладонью по лбу Андрей, — наш главврач, когда я в последний день зашёл с ним попрощаться, мне вдруг начал говорить о моральном облике врача, о нашей ответственности перед пациентами… Я тогда совсем не понял, к чему это он… Думал, это он мне на будущее советы даёт… А, может, Инесса эта и к нему заходила, да этот бред про покинутую женщину и выложила?
— Ты не врёшь? — в голосе Алёши звучали и надежда, и страх.
— Я не вру. — Андрей сказал это как-то так, что и Ирина, и Алёша ему сразу поверили.
— Прости меня, — еле слышно прошептал мальчишка, — и вы, Ирина Сергеевна, простите! Если бы не я, вы бы с Андреем уже давно могли быть вместе.
— Ты же меня оберегал, как мог и как считал правильным, — Ирина неромантично хлюпнула носом и шагнула к Алёше, — спасибо тебе. Не переживай, всё же хорошо закончилось.
— Вам от меня одни проблемы, а вы меня ещё и спасли. И меня, и Алину, и Костика.
— Кстати, о Костике! — преувеличенно обрадовался Андрей тому, что может прервать неловкие объяснения. — У нас хорошие новости. Мой институтский приятель один из лучших наркологов Москвы. Я с ним договорился, он положит отца Кости к себе в клинику. Приятель мой с отцом работает, а отец — вообще светило наркологии. И он тоже согласился принять нашего пациента.
— Правда? — Алёшка сразу же забыл о всех несчастьях и заулыбался. — А помогут?
— Должны. Наша задача сегодня — съездить в Марьино и поговорить с… как его зовут? — повернулся Андрей к сияющей Ирине.
— Николай Васильевич.
— Дядя Коля, — одновременно с ней сообщил радостный парень.
— Значит, зовите Костю, поедем к Николаю Васильевичу.
Алёша огромными скачками умчался на улицу, и за окном раздались его дикие вопли:
— Костя-а! Костя-а-ан!
— Спасибо тебе, — Ирина подошла сзади к смотревшему в окно Андрею и прижалась к его спине.
— Наслушалась ты сегодня про меня ужасов, — влюблённый жених с трудом остановил мурашки, которые взяли дурную привычку носиться по нему вдоль и поперёк от каждого прикосновения невесты, и блаженно улыбнулся.
— Я не поверила. Ни на миг.
— А плакала почему?
— Мне было тебя ужасно жалко.
— Я же мужик. Сильный и здоровый. На мне пахать можно.
— Ну и что? Вас, сильных и здоровых, жалеть нельзя? — она протянула руку и погладила его по щеке. — Знаешь, после венчания Златы и Павла отец Пётр говорил проповедь. Минут сорок с нами со всеми беседовал. А я больше всего запомнила одно. Оказывается в русском языке раньше слово «жалеть» часто заменяло слово «любить». Ну не принято было о своих чувствах заявлять. И говорили «он её жалеет», подразумевая «он её любит». И отец Пётр сказал, что жалеть — это в супружеской жизни и значит любить. И Злату с Павлом призвал жалеть друг друга…
Андрей обнял её и закрыл глаза:
— Я тоже тебя люблю. И очень жалею. Очень… Родная моя…
Июнь 2000 года. Москва
В понедельник Андрей Симонов впервые выступил в не знакомой до этого роли охранника молодой девушки с большими проблемами. Ирина снова была членом комиссии на экзамене, теперь уже у Инны Аристарховны Сомовой.
Так сложилось, что физики и химики в школе были в дефиците. Химию преподавала только Ирина, а физику — одна Сомова. До неё физичкой была весёлая и доброжелательная Лиза Гулеватая, с которой Ирина была в тёплых отношениях. Кабинеты их находились рядом, девушки часто бегали друг к другу по разным надобностям. И когда Лиза ушла в декрет, Ирина одновременно и радовалась за неё, и грустила. Потом вместо неё устроилась на работу Инна Аристарховна, оказавшаяся хорошим профессионалом и вполне милой женщиной. Единственным её минусом, по единодушному мнению коллег, было то, что работать она привыкла исключительно во время уроков, делала это прекрасно, но вот проводить большую часть жизни в школе, как было принято у них, не хотела и не собиралась. По этой причине и классное руководство брать она отказалась категорически. Как ни уговаривала Полина Юрьевна. Вместо Инны Аристарховны снова взяла второй класс убеждённая стахановка Злата Рябинина.
Но этот минус по прошествии года уже не казался таким серьёзным. За это время все поняли, что на Инну Аристарховну можно положиться, она настоящий профессионал и прекрасно выполняет свои функции, правда, исключительно в рамках должностной инструкции. Но на эту мелочь внимания никто уже не обращал.
Экзамен проходил великолепно. Подготовленные педантичной Инной Аристарховной материалы были безукоризненны. Немногие ученики, выбравшие физику в качестве сдаваемого предмета, блистали. Завуч Игорь Константинович Пражский, бывший председателем комиссии, блаженно щурился и благосклонно кивал, одобрительно ухмыляясь и оглаживая свою бороду. Ирина неспешно заполняла протокол и краем уха слушала великолепные ответы. Андрей Симонов сидел в кабинете химии у распахнутой двери и с удовольствием листал альбомы с фотографиями детей и Ирины во всевозможных местах и ракурсах, найденные им на полках шкафа. В общем, все были при деле и в весьма благодушном настроении.
Пока очередной одиннадцатиклассник шёл отвечать, Инна Аристарховна шепнула:
— Ирина Сергеевна, вы бы не могли достать ещё один штатив? Я совсем забыла, что тут для одного опыта аж три требуется.
— Конечно, — кивнула Ирина и тихонько стала выбираться за спинами коллег из-за длинного стола, — а где он?
— В лаборантской. Шкаф у окна, внизу, — Инна Аристарховна благодарно пожала ей руку. Приятно, когда с коллегами полное взаимопонимание. Вот выйдет из отпуска по уходу за ребёнком Лиза Гулеватая, и будут у них, наконец-то, два отличных физика.