Страница 15 из 54
— Так что сама видишь — физруки отпадают. Ключ туда явно подкинули. И вполне может быть, что и с целью скомпрометировать тебя… Ты всё так же не намерена искать виновника?
— Угу.
— Угу, угу, — проворчала Злата и погладила подругу по плечу, — добрая ты у меня. Как Милош.
Ирина рассмеялась, а Злата лишь покачала головой. Ей было ох как неспокойно.
И снова всё пошло по накатанной. Работа, работа, работа… А в промежутках дом. И только.
Несколько раз Ирине звонил Андрей Симонов, справлялся о самочувствии, она радостно рапортовала, что всё прекрасно. Он рассеянно бормотал «ага, ну хорошо, хорошо, слава Богу» и сразу же прощался. Ирина моментально скучнела, начинала хандрить и страдать от неразделённой любви. Опытная замужняя дама Злата, выступавшая в роли наперсницы, тоже не могла ничего понять и тосковала вместе с подружкой, выслушивая её долгие монологи, в которых рефреном звучало «никто меня не любит», «никому я не нужна» и «правильно мне говорила мама, что учителя либо выходят замуж ещё в институте, либо уже навсегда остаются в старых девах».
Окончательно потеряла оптимистичный взгляд на жизнь, причислила себя к разряду старых дев и погрузилась в натуральный душный сплин Ирина после родительского собрания, пришедшегося на конец апреля. Потому что вместо долгожданного Андрея представлять семью Симоновых пришла красивая молодая ещё женщина с коротеньким стильным ежиком каштановых с лёгкой сединой волос на голове. Оба сына были очень похожи на мать, только выше. Алёша на голову, Андрей на полторы. Ирина всё собрание не могла отвести от Анны Олеговны глаз. Красавица! Со вкусом одета, ухожена, несмотря на следы болезни. Лицо породистое и очень доброе и интеллигентное. И смеётся совсем как Андрей, то есть, конечно, Андрей, как она. И, глядя на мать братьев Симоновых, Ирина украдкой вздыхала. Ах, как жаль, что Андрей не пришёл на собрание вместе с ней…
Май 2000 года. Москва
После собрания опять пошли косяком неприятности. Сначала стряслась беда, которая регулярно снится почти всем учителям. У Ирины была целая теория, посвящённая профессиональным учительским ночным кошмарам. Проведя импровизированный опрос коллег, она умудрилась классифицировать страшные сны учителей. По результатам её исследования, первое и второе места среди кошмаров делили довольно предсказуемые, но от этого не менее страшные для работников школ происшествия.
Во-первых, не любили сны про внезапно вышедших из повиновения учеников, которые вдруг впадали в буйство и переставали слышать увещевания наставников.
Во-вторых, холодный пот прошибал во сне почти всех учителей, если они имели несчастье видеть пропажу классного журнала.
Далее в рейтинге кошмаров шли более оригинальные варианты. Например, порча аттестатов за пять минут до выпускного вечера. В зависимости от специализации снились страшные сны, связанные с утратой разнообразного имущества, как то: разбитые пробирки — у химиков, сломавшиеся компьютеры — у информатиков, порванные карты, изданные ещё в советские времена, — у историков и географов и т. д. и т. п.
Кроме того, боялись лишиться голоса, прийти в класс, открыть рот и не суметь издать ни звука. Кто-то в ужасных снах видел себя, напрочь забывшим имена всех детей. То есть варианты были самыми разнообразными. Но первые два били все рекорды популярности.
И вот в Ирининой жизни наяву воплотился её ночной кошмар — пропал классный журнал десятого «Б», и пришлось срочно восстанавливать его. А ведь уже приближался конец учебного года, шла четвёртая четверть, и журналы были заполнены почти до конца, так что пришлось потрудиться.
Ирине как классному руководителю выпало на долю, кроме своих предметных страниц, заполнить ещё и все страницы, касающиеся успеваемости, посещаемости, сведений об учениках и их родителях, а также подготовить списки класса на всех страницах для всех предметников.
Нарушив все запреты, Полина Юрьевна разрешила забирать вечерами новый журнал домой, потому что днём было не до него, дел в школе всегда хватало и без экстренного переписывания журнала. Три ночи Ирина строчила, не разгибая спины и пальцев. Никогда в жизни, даже в институтские годы, ей не приходилось так долго сжимать в правой руке ручку. Вернее, ручки, потому что не выдержали нагрузки и сдались пять штук подряд. И только несчастные учителя десятого «Б» во главе с Ириной всё-таки выстояли и умудрились восстановить журнал.
Неприятность! И это не считая того, что пропажа журнала — это всегда ЧП школьного масштаба. Пришлось трясти весь класс, разговаривать и со всеми вместе и с каждым тет-а-тет. Но никто так и не признался в злодеянии. Да Ирина и не верила с самого начала в виновность своих детей.
Полина Юрьевна сердито хмурилась, выслушивая горячие речи Ирины в защиту учеников, и резонно вопрошала:
— Тогда кто? Ты, что ли?
— Не я. Но и не они. Им смысла не было, Полина Юрьевна. Ну, поверьте, ни у кого не было такой тяжёлой ситуации, чтобы исправлять её посредством кражи журнала.
— Ириш, у нас в школе такого сто лет не случалось. И я в полной растерянности. Ты своих гавриков лучше знаешь. Думай, кто мог и зачем.
— Никто. И незачем. Может, кто хотел им досадить? Но здесь я пас. Поди разберись, откуда ноги растут… Полина Юрьевна, вы на меня всех собак вешайте, если вас будут ругать.
— Ой! Ой! — Морозова замахала руками и устало засмеялась. — Ну, давай устроим показательное избиение младенцев в твоем лице! Не дам я тебя на растерзание. Знаешь, какие две обязанности есть у хорошего директора школы?
Ирина пожала плечами, покачала головой и с интересом воззрилась на начальство, которое в глубине души считала не просто хорошим, а идеальным.
— Да простейшие. Первая — набрать лучший коллектив. Вторая — этот коллектив холить, лелеять и ото всех защищать. И всё. По-хорошему, если эти два пункта соблюдены, директору больше делать нечего. Остальное учителя сами сделают. Это при условии, что выполнен первый пункт, конечно. — Полина Юрьевна помолчала и хитро улыбнулась. — А я, говорят, неплохой директор. Скромный, главное. И коллектив у нас уникальный. Поэтому за вас загрызу любого. Иди работай, Ириш, и не волнуйся. Всё будет хорошо. Но к детям присмотрись. Что-то непонятное происходит. И мне это ой как не нравится.
Костик Добролюбов вздохнул, посмотрел в пустой угол на кухне и, ссутулившись, поплёлся к маме. Дверь была закрыта. Костик постучался и бодро позвал:
— Мам, ма-ам!
— Что тебе? — голос матери был раздражённым до нельзя.
— Мам, ты куда холодильник дела?
Дверь резко распахнулась и мама, нехорошо улыбаясь, твёрдо ткнула ему в лоб своим тонким пальцем:
— А с чего ты взял, что это я? Может, твой отец пропил?
Костик мучительно скривился и затряс лохматой головой:
— Папа не мог, мам. Ты же знаешь, он не такой!
— Такой, такой! — она издевалась над ним, и ей совсем не было жалко своего старшего четырнадцатилетнего сына. Младший, Ростик, ещё не пришёл из садика, и Костик надеялся, что хотя бы сейчас мама вспомнит, что он тоже её ребёнок. Но она стояла в дверях, уперев левую руку в косяк, и старательно отводила взгляд.
— Мамочка… — голос у Костика дрогнул, и ему самому вдруг показалось, что он сейчас заплачет и уткнётся в тёплые мамины колени, как в детстве. И так мучительно захотелось, чтобы всё стало как прежде, чтобы мама снова стала мамой, а не… не чужой злобной тёткой, упорно отводящей глаза под его умоляющим взглядом. Пожалуйста, пусть всё вернётся… И папа опять будет весёлым и сильным. И они будут любить друг друга, и его, Костика, своего первенца, и маленького шестилетнего Ростика. А всё, что случилось с ними за последний год, окажется кошмарным сном, от которого он проснётся, дико крича, в слезах и поту, но твёрдо зная, что сейчас раздадутся быстрые шаги и в комнату вбегут папа и мама. Вместе. И будут обнимать его и теребить, чтобы он окончательно проснулся, и целовать, и шептать глупости. Но ничего этого уже не было. И не могло быть.