Страница 11 из 54
«Чего ж он так испугался-то? — поразилась классная руководительница. — Боится, что я что-то старшему брату могу рассказать? Но что? Учится он прекрасно. Поведение вполне приличное. Озорник, конечно, но не нахал, не подлец. Нормальный пацан…»
Тут Алёша наконец отмер и подошёл к ним:
— Ирина Сергеевна, как вы?
— Спасибо, Алёша. Я в порядке. Благодаря Андрею Евгеньевичу, — она тепло посмотрела на Симонова и улыбнулась.
— А, вот оно что! — Алёша, казалось, успокоился и тоже заулыбался. — Да, он у нас молодец, лучший травматолог на свете. Так что как врачу вы, Ирина Сергеевна, можете ему вполне доверять, — и голосом выделил «как врачу». Она это заметила, конечно. И снова ничего не поняла.
Апрель 2000 года. Москва
Ирина до конца три недели, разумеется, не выдержала и в понедельник, третьего апреля, как только закончились весенние каникулы (первое выпало на субботу), наплевав на запреты и указания врачей во главе с синеглазым Андреем Симоновым, вышла на работу.
В голове царил лёгкий туман то ли от прогрессирующей влюблённости, то ли от перенесённого сотрясения мозга, то ли от вступившей в полные права весны. Сама Ирина не могла с точностью определить причину такого состояния, но оно ей, пожалуй, даже нравилось.
У неё уже ничего не болело, ссадины сошли с лица и со спины, и о происшедшем напоминала лишь раскуроченная стена за учительским столом да злополучная доска, приставленная к стене. Полина Юрьевна строго-настрого запретила её пока крепить. Обещала прислать какого-то уникального специалиста, который, как она выразилась, «уж прикрепит, так прикрепит». Ирина смеялась и отмахивалась, добрейший Василий Сергеевич предлагал свои услуги в нелёгком деле «присобачивания» доски, но Полина Юрьевна была неумолима:
— Нет, пусть делают специально обученные люди. И в других кабинетах перезакрепим, а то я так половину коллектива потеряю. Положит вас всех падающими досками. И что мне тогда делать прикажете?
Но пока специалист до них не доехал, и доска грустно стояла у стены, а Ирина гоняла от неё на переменах учеников — боялась, что она на них упадёт и накроет разом десяток. Так сказать, одним махом — десятерых прижимахом.
А дальше пошли такие дела, какие языкастая Ангелина Нарышкина ёмко характеризовала своим вариантом расхожей фразы, в её исполнении звучащим как «чем глубже в Сахару, тем ярче миражи».
Началось всё с того, что буквально на пятый день после возвращения пострадавшей Ирины на работу она, работа эта, едва не стала для неё круглосуточной.
Учительские заботы, в случае, если ими какое-то время пренебрегают, имеют тенденцию не рассасываться сами собой, а копиться как снежный ком, ведь если уроки за тебя проведут, то остальные дела никто не переделает. Болезнь болезнью, больничный лист больничным листом, а отчёты, планы, конспекты, классные журналы и прочую бумажную работу никто не отменял, и вернувшаяся в ряды коллег Ирина была вынуждена вечерами засиживаться у себя «в светёлке», как именовала её 408 кабинет Злата, чтобы наверстать упущенное.
В тот день дело клонилось к ночи, часы показывали уже почти десять часов, пора было и честь знать, тем более, что наконец-то была доделана работа, запланированная на этот вечер. Ирина собрала сумку, оделась, выключила свет в лаборантской и толкнула бедром входную дверь. Однако ничего не произошло. То есть дверь, вопреки ожиданиям и обычному своему поведению, открываться отказалась. Ирина толкнула ещё раз, бедро заныло, дверь задрожала, но снова не выпустила свою пленницу. Девушка прислушалась: в школе было тихо. Никакого копошения в коридоре, приглушённых смешков и прочих звуков, говорящих о том, что дети решили подшутить над припозднившейся учительницей и держат дверь с той стороны.
Она в недоумении погасила свет в кабинете, присела и с интересом исследователя посмотрела в щель между дверью и коробкой. Из коридора, напротив, проникал свет, и было хорошо видно язычок замка. Ирина потянулась и нажала на ручку, язычок исчез, а вот механический засов никуда не делся. Так и был виден в щель. Ирина отвернулась от двери и села на корточки, привалившись спиной к двери. В окно попадал свет фонаря, невдалеке горели окна квартир. Люди в них ели, укладывали спать детей, смотрели телевизоры. А она была совершенно одна в запертом снаружи родном кабинете, который вдруг показался форменной темницей…
Так… А теперь не психовать и думать. Кабинет заперт. Она его точно запереть не могла, потому что во всей школе после ремонта установили в целях безопасности замки, которые невозможно было закрыть изнутри. То есть со стороны кабинетов вместо замочных скважин банально поставили заглушки. Чтобы дети не могли напроказничать. Значит, закрыли её снаружи. Как? Кто?! Зачем?!! Собственно, ответы на эти вопросы поискать можно было и попозже, а пока требовалось заняться спасением себя из плена.
Телефона в кабинете не было. Сотовым она тоже пока не обзавелась — зарплата учителя не способствовала появлению в собственности технических новинок. На этаже, кроме неё, никого не осталось, это точно. Соседка по этажу, новенькая физичка Инна Аристарховна, трудоголизм, традиционно считающийся у них в школе непременным качеством учителя, не жаловала. О чём неоднократно заявляла и в приватных беседах, и на педсоветах. А посему она имела чудную привычку с работы уходить засветло. Поэтому помощи от неё ждать не приходилось. Больше кабинетов в этом крыле не было. А, значит, не было и учителей.
Охранник далеко. Где первый этаж, а где четвёртый? Да и не ответственный Василий Сергеевич сейчас дежурит, а, как на грех, в понедельник сменил его рыжеусый Семён. А он, в отличие от сменщика, не имеет привычки делать обходы школы перед сном, да и тетрадь приходов-уходов не проверяет на всякий случай, не то что его старший сменщик. А ведь они со Златой, болтушки-хохотушки, ещё посмеивались над Василием Сергеевичем, когда об этом его обыкновении узнали.
— Да, у вас не забалуешь! — смеялась Злата.
— Василий Сергеевич нелегальную иммиграцию учителей в нашу школу пресечёт на корню, с таким-то учётом! — вторила ей Ирина. — Захочешь в школе переночевать — не выйдет. Василий Сергеевеч найдёт и депортирует…
А вот теперь она лишена надежды оказаться сегодня дома. И всё из-за безответственного охранника Семёна! Ирина в досаде стукнула ладонью по коленке и, расстроенно кряхтя, встала. Ладно, у неё, в отличие от большинства коллег, условия в кабинете практически домашние. В лаборантской есть диванчик, укрыться можно курткой. Чайник опять же имеется, так что с голоду не помрём. Туалета, правда, нет. Ну, чай, не дети, до утра как-нибудь доживём, а там… И тут Ирина покрылась испариной, потому что поняла — день был не абы какой, а самая что ни на есть пятница. А их школа была обычной пятидневкой, а значит, в субботу и воскресенье не работала. А это в свою очередь значит… Тут мысль её немного застопорилась, и Ирина дважды медленно повторила вслух:
— А это значит… А это значит… Да что ж такое то! Это значит, что всё очень плохо!
Родители уехали к друзьям в Красноярск, те давно звали погостить, покататься на лыжах и полюбоваться знаменитыми Столбами. Вот папа с мамой и соблазнились. В последний раз на связь выходили вчера вечером и обещали теперь позвонить во вторник. Ну, это даже хорошо, а то их удар бы хватил, реши они, что дочь пропала. А больше искать её некому. Со Златой у них нет привычки созваниваться ежедневно, дел и без того хватает. А в выходные они и вовсе стараются друг друга не беспокоить. Так что… Так что придётся куковать на работе аж до утра понедельника, когда появятся коллеги и можно будет стуком сообщить о себе.
Ирина хмыкнула и нервно походила по кабинету, представляя, как в понедельник будет смеяться вся школа. Ей даже на секунду стало весело… Ладно, еда кое-какая есть: печенье осталось после чаепития, в сумке упаковка финских хлебцев, да конфет несколько штук завалялось. До понедельника протянуть можно. Но вот вопрос туалета её волновал не на шутку.