Вторжение

Некоторые называют реакцию, под которую и работает «детектор лжи», – волнением. Но такое определение будет неточным. Скорее полиграф наблюдает тонкую борьбу колебаний между устойчивым безразличием и чувствительной неуверенностью.

Вэйн на минуту застыл над бумажной распечаткой полученной записи и удовлетворённо сказал:

– Хорошая тональность, теперь вам будет трудно меня обвести вокруг пальца. Ну что ж, приступим, пожалуй. Ещё раз напоминаю, не нужно прилагать волевых усилий, это обязательно отразится на показаниях прибора. Итак, вы убили Гукстейбла с целью проникновения в РУМО?

– Нет.

– Вы получили задание проникнуть в РУМО?

– Нет.

– Вы собирались проникнуть в РУМО, способом подставиться под арест?

– Нет.

– Вы знаете, кто такой Маленький Гук?

– Нет.

– Вы знаете, что Гукстейбл являлся информатором РУМО?

– Нет.

– Вы знаете причину устранения Гукстейбла?

– Отчасти.

– Я же просил только «да» или «нет»!

– А как здесь ответишь односложно? Мне ведь такие штуки знать не положено, потому я прикинул, что к чему и сделал сам кое-какие выводы.

– Ладно, будем считать, что вы знали причину устранения Гукстейбла. Продолжим. Вы знаете, чем занимался Гукстейбл?

– Нет.

– Вы знаете, почему вам поручили убить Гукстейбла?

– Нет…

О’Брайн с нетерпением посмотрел на дверь. Прошло уже два часа, с того момента как этот бывший спасатель сел в кресло перед лей-детектором. Полковник сам составлял вопросы, которые сейчас задавал Вэйн. Так делать не принято, но у них было слишком мало времени.

Наконец Вэйн вызвал охрану, сопроводившую Баллока в специально подготовленный для его заточения кабинет с двойными дверями, а сам явился к полковнику О’Брайну.

– Ну что? – спросил ирландец.

– Конечно, он что-то знает. Возможно, при нём велись кое-какие разговоры. Во всяком случае, вполне очевидно, что причиной гибели нашего информатора стала его встреча с сотрудником РУМО. Цэрэушники подозревали Гукстейбла в желании продать нам информацию по какому-то проекту. Но по какому? На этот вопрос Баллок не ответит.

– Чушь, – произнёс вслух ирландец, когда Вэйн ушёл. – ЦРУ не КГБ, оно не станет отстреливать информатора за передачу нам разведданных. Его, скорее, просто отсекли от какой-то информации. В своих поисках он мог далеко зайти. Такая операция планируется, разве что, на уровне среднего звена.

Баллок не ответил, о каком проекте шла речь. Он знал, что по этому проекту ЦРУ держало на контроле двух человек. Вторым был «парень из Ричмонда». А ещё Баллок навёл РУМО на оперативного офицера, занимавшегося в ЦРУ разработкой этого «важного парня». Сотрудника ЦРУ звали Гилберт Ковальски. Он и попадал в то самое «среднее звено», о котором думал О’Брайн.

Полковник подошёл к окну и произнёс, обращаясь скорее к своим мыслям:

– А между тем комиссия запретила полёты «сто тридцатых». До выяснения причины аварий.

Полковник был убеждён в том, что обыск на квартире у Гукстейбла ничего не даст. Ирландец почему-то верил, что Зигель не мог проглядеть коварства своего парня, имевшего характеристику прямолинейного, бесхитростного и малообщительного зануды.

И всё-таки Зигель и Симонс, под видом федеральных агентов, поехали на квартиру к Гукстейблу.

К вечеру они имели информацию о том, что среди друзей Маленького Гука в Ричмонде проживал только один – Улисс Хоуп.

В колледже Улисс имел прозвище Базука. Он помешался на всякой «военке», от тупоносых ботинок для парашютистов фирмы «Коркоран» до роторных пулемётов. Улисс Хоуп мог без запинки рассказать, что делала седьмая дивизия морской пехоты 15 сентября 1950 года в Инчхоне; он перекрасил свою куртку в «лесной» узор25, мог пробежать кросс и двадцать раз залезть по канату на одних руках, как заправский рейнджер, он помышлял о карьере военного, но… Это проклятое «но» частенько рушит планы даже самых настойчивых и целеустремлённых парней. Однажды в гараже, помогая отцу ремонтировать машину, Улисс не закрепил стойки – и машина задним мостом придавила ему ногу. Мечта растаяла, как молочная завись над Гудзоном. Эта груда железа похоронила его будущее.

Хоуп работал в маленькой фирме по продаже очистителей-ионизаторов воздуха. Он скрывался от старых друзей, жил в перестроенном гараже среди жестяных стен и нарисованных мишеней, по которым, напившись, кидал бутылки. Улисс был неудачником. Парень понимал, что не имеет будущего, что жизнь, так и не начавшись по-настоящему, уже прошла мимо. Иногда он переключался на посторонние мысли, например, однажды решил стать философом. Хоуп принялся выдумывать разные складные изречения. Но и здесь у него скоро опустились руки. Он сочинил: «Если ты видишь впереди себя только спины, значит, все куда-то свалили… Нет – значит, все идут с тобой в одном направлении».

– Не понятно только, какого чёрта ты плетёшься в хвосте, – вздохнул Улисс.

Философия получалась глупой и депрессивной.

Лишь один человек не вызывал в нём отвращения. Это был Эдди Гукстейбл. Они могли браться за любые безумные проекты. Например, за создание сверхмощного глиссера с программным управлением. Они даже выдумали новый состав горючего для своего глиссера, но Эдд быстро охладел к этому проекту, и друзья взялись за разработку инфразвуковой бомбы.

Однажды Гукстейбл рассказал Улиссу о том, что, по его мнению, существует информационная энергия, представляющая движение собственных заряженных частиц – энеронов. Эдди, наверно, тут же забыл о своём открытии, но Хоуп внезапно прозрел для создания целой теории «информационного вещества», которая, впрочем, вскорости лопнула как мыльный пузырь. Хоуп стал похож на голодного хищника, попробовавшего крови. Боясь выглядеть глупцом в глазах друга, он никогда не рассказывал Гукстейблу о собственных изысканиях в «нетрадиционной» науке.

По воскресеньям Улисс настроился посещать лекции популярной физики профессора Магнуса Ноэла при нью-йоркской Публичной библиотеке. Там он и узнал, что поисками этого мифического вещества болели многие учёные, ещё с античных времён. Средневековые алхимики даже пытались на его основе создать искусственного человека – гомункулуса, но все их потуги в конечном счёте привели теорию эфирного тела к полному краху. Нет никакого гомонкулярного вещества. Его просто не существует. Этот вывод ещё больше подорвал и без того хлипкое равновесие одинокого разума Улисса Хоупа.

И всё-таки Улисс верил, что загадка совершения любого открытия связана именно с направленным потоком энеронов. Чувствительный человек способен поглощать эти потоки и передаваемую ими информацию в десятки, сотни раз мощнее простого смертного. Ведь что такое физика? Только совокупность открытий и выводов, тогда как сами законы организации материального пространства существовали и вне зависимости от Ньютона и Эйнштейна. Существуя как действия, эти законы отражены в информационном пространстве подобно тому, как звук, цвет, форма и запах отражают любой предмет материального мира. И только нацеленные на них мозговые детекторы способны хватать информацию в виде прекрасного озарения. Ведь именно так действовал Томас Алва Эдисон, когда изобрёл свои электрические цепи. А потом заменил ими в Нью-Йорке газовые фонари.

Так думал Улисс Хоуп по прозвищу Базука. Эти мысли подсказали ему, что у всякого действия есть характеристика, через которую можно оценить это действие в качестве полезного или бесполезного, удачного или неудачного.

По воскресеньям он мог часами наблюдать, как возле Публичной библиотеки, в районе Браент-парка, торопливые людишки пытаются поймать такси. Подходит клиент и подходит машина – удачное действие, подходит клиент, а машины нет – неудачное действие.

Хоуп заметил, что он научился понимать ещё до самого результата, какое действие будет удачным, а какое – нет. «Это же просто, чёрт возьми, – сказал себе Улисс, – нужно только быть совершенно равнодушным и не стараться подсказывать собственным мыслям».

25

знаменитый узор американского камуфляжа М81