Страница 9 из 23
Незнакомка совершила унизительный ритуал: опустилась на колени, прикоснулась к ногам Малики. И повела её через анфиладу комнат к выходу из дворца. У порога стояли бархатные туфли, приготовленные явно для шабиры.
На веранде ждали Альхара и носильщики. Забираясь в паланкин, Малика шепнула: «Куда мы?» «В Высший храм», — ответил ракшад и опустил полог.
Малика придвинулась к сетчатому окну и принялась прокручивать в уме всё, что слышала от Альхары. Он не говорил о правилах поведения в храмах. Она бы это не забыла. Видимо, Альхара не думал, что жрец пригласит шабиру к себе.
За окном улица без единого деревца. Всадники, автомобили, огромные дома. На стенах барельефы: воины, львы и тигры, фантастические животные, подводный мир. Носильщики однозначно идут по богатому району Кеишраба. Сидя в тряпичной клетке, Малика не ощущала величия столицы в полной мере. Смотрела на проплывающие картины, как на рисунки в книге.
Ароматы благовоний теперь досаждали. Мысли о встрече с верховным жрецом путались с ненужными воспоминаниями. Рассудок мутился из-за чувства голода. Последний раз она ела вчера утром. Сегодня Кенеш сказала: «С Богом беседуют натощак». Малика решила, что её проведут в комнату, где молятся женщины, ведь молитва — это и есть беседа с Богом. Хотелось послушать, с какими просьбами ракшадки обращаются к Всевышнему. Вернуть бы время назад, да расспросить бы Кенеш…
Вид за окном изменился. Куда ни глянь, везде каменная площадь: белые спирали на фиолетовом поле. Малика, как и любая другая незамужняя моруна, видела мир сквозь мутную плёнку, которая делала краски тусклыми, будто разведёнными грязной водой, и при этом не искажала чёткость и резкость окружающей картины. Сейчас ко всему прочему Малике мешали чаруш и мелкая сетка перед носом. Но даже с этими помехами она чувствовала, каким насыщенным был цвет площади. Вдали в лучах солнца сверкали витражи в окнах, и казалось, что дома были оплетены гирляндами драгоценных камней.
Носильщики опустили носилки. Малика вышла из паланкина и затаила дыхание. Это была не просто площадь — поражающий чрезвычайно большими размерами плац. В отдалении в белесое небо вздымался матово-белый храм. На выступах стен выдолблены письмена, в нишах возвышались гигантские статуи воинов. По бокам дверного проёма стояли изваяния оскалившихся белых тигров. Знойная дымка, клубясь над плацем, наделяла творения из камня жизнью: стены слегка покачивались, воины еле заметно переступали с ноги на ногу, тигры шевелили ушами.
— Альхара, не молчи, — сказала Малика, пытаясь усмирить воображение.
— Это Высший храм и плац Единства, — произнёс он приглушённо. — Здесь проходят военные парады. И прошу, говори тише. Здесь отличная акустика.
— Как зовут вашего Бога?
— Почему человеку дают имя? Потому что людей много. Зачем Всевышнему имя, если Он один? Его не нужно звать из толпы Богов.
Малика поправила зажим на шее: «украшение» приводило в бешенство:
— Как мне себя вести?
— Не знаю, шабира. До сих пор ни одна женщина не входила в храм. Женщины молятся в своих комнатах.
— Людям не нужны храмы. Встреча с Богом важнее места встречи.
Альхара покосился на Малику:
— Не скажи, шабира. Молитва в любом другом месте — это монолог. Беседа с Богом происходит только в храме.
Она посмотрела по сторонам:
— Чего мы ждём?
— Когда нас пригласят.
Ожидание под палящим солнцем походило на издевательство. От пряного аромата благовоний подташнивало, по ногам взбирался жар от камней. Малика уже решила забраться в паланкин, как на фоне дверного проёма храма показалась фигура в чёрном одеянии.
Голос человека пролетел десятки метров и прозвучал рядом:
— Шабира! Ты готова к встрече с Всевышним?
— Готова, — ответила Малика и направилась к храму.
— Ты неправильно идёшь, — прошептал Альхара. — В твоей походке нет смирения.
— Не придирайся.
— Ты идёшь, будто эта площадь принадлежит тебе. Склони голову, опусти плечи.
Вновь зашевелилась злость. Она закрыла лицо тряпкой, надела треклятый ошейник, но это не значит, что моруна будет пресмыкаться перед мужчинами.
— Может, мне поползти? — сказала Малика и прибавила шаг.
Вблизи храм выглядел устрашающе. Высота воинов достигала тридцати метров, если не больше, мёртвые взгляды направлены на входящего в здание. Чтобы увидеть морды тигров, надо запрокинуть голову.
Возле распахнутых двустворчатых дверей стоял, по всей видимости, жрец. Чёрный плащ, дымчатые кожаные штаны, серые сапоги. На плечи спадали иссиня-чёрные волосы. На переносице фиолетовая татуировка: символический знак из нескольких выгнутых линий. Жрец моргнул, и Малика успела заметить татуировки на веках.
Обменявшись приветствиями, Альхара и Малика вслед за жрецом вошли в храм и очутились в зале со стеклянным потолочным сводом. Под куполом с балки на балку перелетали белые птицы с серповидными крыльями и хвостами, похожими на веер.
Зал опоясывали письмена, расположенные на уровне груди человека. Ничего не объяснив Малике, Альхара двинулся вдоль стены, скользя ладонью по надписям.
Посреди помещения на треноге возвышался казан, над ним курился дымок, насыщая воздух пряным запахом. Такой же запах витал на плацу. Вблизи источника аромата сознание погружалось в полудрёму, не было сил даже рассматривать храм. Появилось желание сесть и закрыть глаза. Малика потрясла головой. Ещё немного, и рассудок помутнеет, как дым над чаном.
Откуда-то появились жрецы, закружили вокруг неё, как вóроны. Их молчание, удушающий дым, собственная слабость и тошнота разозлили Малику.
— Вы не на базаре, а я вам не лошадь, — проговорила она хрипло.
От толпы отделился человек. Он отличался от остальных: обнажённый торс, волосы собраны в конский хвост, руки и плечи сплошь покрыты татуировками. И шея… и скулы… на выбритых висках ветка с листьями. Как у Иштара. Шедар…
— Ты остра на язык, шабира! Будь ты презренной вещью, я закопал бы тебя в раскалённый песок и оставил бы подыхать в пустыне.
— Ты мне угрожаешь? — спросила Малика, не понимая, что с ней происходит.
Стоя перед храмом, она была уверена, что сумеет проявить уважение к чужим традициям и религии. Сейчас боролась с желанием наброситься на ракшадов, разметать их по залу. Её абсолютно не заботило, что силы неравные.
Шедар вздёрнул подбородок. Как же он похож на Иштара: хищный изгиб губ, жёсткий взгляд, лицо без чувств и эмоций. Иштар умеет смеяться: звонко, от всей души. Так он смеялся перед тем, как Малика выиграла спор. Этот вряд ли улыбнётся.
— Шабира, мы пригласили тебя… — прозвучал чей-то голос.
— Пригласили? — Малика хохотнула. — Меня вынудили жариться под солнцем, выставили перед вами как товар на базаре. И вы говорите: пригласили?
Жрецы зашептались. Стоя в стороне, Шедар скрестил руки на груди. Его поза, наполненная презрением, кричала: «Перед тобой злейший враг». Но Альхара твердил, что в Ракшаде шабире ничто не угрожает. Кстати, где он? Малика посмотрела по сторонам. Её спутник шёл вдоль дальней стены, скользя ладонью по письменам. Похоже, ракшады так молятся. Ни помощи, ни поддержки от него не дождёшься.
— У тебя дерзкий голос, — прозвучало из толпы.
— Это плохо?
«Ты стоишь как воин». — «В тебе клокочет злость». — «В тебе нет страха и смирения». — «Мы будем ждать тебя завтра».
Они надеются, что завтра она ляжет перед ними?
Малика направилась к выходу. На полпути остановилась. Что-то пошло не так. Какую ошибку она допустила? Вернулась к жрецам:
— Мы не увидимся завтра. И послезавтра не увидимся.
— Почему? — поинтересовался человек, встретивший её возле храма.
— У меня есть преимущество перед вами. Я вижу ваши глаза, а вы мои — нет. В ваших глазах я вижу обман. Чем я вам не угодила?
— Женщина должна молчать, — откликнулся Шедар.
Так вот в чём дело…
— Кто так решил?
— Всевышний.
— Я шабира. Ты не в курсе?
— Вот и беседуй с хазиром. Наедине. В присутствии других мужчин ты должна держать язык за зубами. — Шедар погрозил жрецам пальцем. — А я говорил, что женщину нельзя пускать в храм.