Обречённая

– Ой. Кажется, все уже рассаживаются.

– Мы можем сесть рядом?

Я покачала головой.

– Все места заранее расписаны. Я буду сидеть за самым скучным в мире столом.

– Рад знакомству, Сэм, – сказал Лукас, и я молча улыбнулась в ответ.

Я прошла в зал и села рядом с мамой за скучным столом важнейших людей. Лукас расположился в центре зала и теперь смотрел в другую сторону, а рядом с ним… о, понятно. Он оказался за одним столом с Шарлиз, и, глядя на этих двоих, я вдруг, по непонятной причине, почувствовала себя неуютно.

Или она теперь решит, что он свободен, и в очередной раз «по уши втрескается», или же вспомнит, что мы лучшие подруги, и выльет на него поток бестактных подробностей обо мне.

К счастью, первое более вероятно. С ним весело поболтать после шампанского, но вряд ли это зайдет дальше.

На случай, если у Шарлиз внезапно проснется совесть, я набрала ей сообщение под столом: «Он весь твой, подруга».

Обед выглядит аппетитно, пусть и с претензией на высокое искусство, хотя, может, я просто так голодна, что готова есть все подряд, только вот в этом платье даже дышать сидя тяжело. Я хихикнула про себя – представила фотографии, если швы и правда разойдутся. Но, попробовав первое блюдо, почувствовала тошноту, и принялась гонять остатки по тарелке.

Наконец обед кончился. Всю дорогу от дверей до машины приходится раздавать воздушные поцелуи и поцелуи в щеку. Лукас стоял в стороне и, увидев меня, с улыбкой кивнул.

И снова вспышки. Машина дожидается с открытыми дверями, и, скользнув в салон, я тут же сбрасываю туфли, заматываюсь в покрывало и расстегиваю пару пуговиц на спине. Мама заметила и покачала головой.

Я закрываю глаза и откидываюсь на сиденье. В голове пульсирует (многовато шампанского и маловато еды), и я принимаюсь воображать, чем разживусь, когда доберусь до кухни дома – до смерти хочется есть.

Я уже задремала, когда щелкнул микрофон водителя.

– Впереди авария, поедем в объезд. Путь проверили – безопасно, но… колоритно.

– Только этого не хватало, – вздохнула мама.

Сон как рукой сняло. Колоритно? Что это значит? В любом случае хочу посмотреть.

Сначала мы едем самым обычными улицами, но постепенно они все сужаются, а магазинчики сжимаются – где-то не хватает стекол, в других окна заколочены досками. Здания подпирают кучи мусора. На стенах то и дело попадаются надписи – кажется, «А2», хоть и читается с трудом. Повсюду слоганы, но на такой скорости их не разобрать. На углу пара человек пьет что-то, завернутое в пакет. Они смотрят на нашу машину с любопытством и презрением.

Еще поворот. У дверей домов тесно жмутся друг к другу люди. Они что, спят прямо на улице? От изумления у меня глаза на лоб полезли.

Мы остановились на «красный».

К машине подошла женщина и постучала в стекло. Оно тонированное: я вижу, а меня – нет. На руках женщина держит ребенка, другой, постарше, цепляется за ногу.

– Прошу, мне нечем кормить детей, – говорит она. – Умоляю!

Младенец, кожа да кости, таращится, полуприкрыв глаза, да и сама женщина и другой ребенок выглядят не лучше. Ужас охватывает меня, подступает тошнота, я не верю собственным глазами.

– Мам?

Нет ответа.

– Мам! – Я обернулась. Лицо пустое, глаза смотрят прямо. – Ты что, не видишь? Нужно помочь!

Но тут загорелся «зеленый», и мы уехали.

8. Ава

Сэм уже ждала в комнате дополнительных занятий. Почти легла на стол, положив голову на руки. Глаза закрыты.

Я громко хлопнула дверью.

Она подскочила и выпрямилась. Зевнула. Бледная, под глазами залегли тени.

– Все в порядке? – спрашиваю я.

– А? Да. Просто устала, голова немного болит. Не выспалась.

– Я видела фотографии в газете. Благотворительный ужин?

– Вроде того.

– Значит, домашние задания ты не сделала?

– Не-а. Но я не виновата – меня заставили идти.

– Не важно, кто виноват, тебе нужно сдать задание по английскому завтра. Давай сначала им и займемся. А потом сделаем курсовую по естествознанию, которую тоже надо сдать завтра.

Сэм застонала.

– Не-е-ет. Слишком много. Одно задание, а потом перерыв.

– Если только короткий.

– Давай так: сначала делаем что-нибудь скучное, потом рисуем друг друга.

Я удивилась, но и раньше слышала, что она хорошо рисует. Хотя могли просто преувеличить – ведь это Сэм.

– Я не умею рисовать, – призналась я, но все же интересно увидеть ее работу.

– Просто попробуй, а я подскажу. Так и ты чему-то от меня научишься.

Я засомневалась. Не уверена, что правильно тратить часть отведенного времени на что-то, кроме школьных заданий, но вдруг это поможет ей лучше учиться?

– Хорошо, – уступила я. – Но сначала – английский.

Я открыла папку, и Сэм изобразила, будто ее тошнит.

– Серьезно? Написать от лица Джульетты любовный сонет для Ромео? Они же полные психи. Кто в здравом уме умрет ради парня? И вся эта любовь с первого взгляда – дичь полнейшая!

Удивительно слышать такое от Сэм: большинство девочек в школе постоянно волочатся за парнями.

– Ты, наверное, так говоришь, потому что не встретила своего единственного.

– Еще один миф – «единственный». Будто из всех людей в мире тебе подходит только один. Ну и какова вероятность вам встретиться? А вот какова: настолько близка к нулю, что не стоит даже пытаться.

– Необязательно верить, просто вообрази, что ты Джульетта и только что впервые встретила Ромео. Ты веришь в любовь с первого взгляда, и это – она.

– И сочинить сонет.

– Всего четырнадцать строк. Представь, что хочешь нарисовать Ромео, может, так легче будет.

Сэм склонила голову к плечу, раздумывая.

– То есть как будто сонет – это рисунок словами?

– Почему бы и нет?

Она посидела, глядя на пустую страницу тетради, а потом взялась за ручку.

9. Сэм

Почти вся моя жизнь – сплошное притворство. Я так хорошо научилась соответствовать чужим ожиданиям, быть кем-то другим, что, кажется, потеряла саму себя.

Я попыталась представить себя на месте Джульетты, понять ее чувства, а затем стала с одной стороны тетради рисовать, а с другой – писать. И неожиданно помогло вот так сплетать рисунок со словами. Ава наблюдала и подкидывала идеи для размышлений, когда мои заканчивались, она напоминала мне о правильной рифме сонета, если я забывала ее соблюдать.

Когда я закончила, она коснулась нарисованного Ромео. Он напоминал Лукаса, но намеренно получился до отвращения идеальным: поймет ли учитель шутку? Поймет ли Ава?

– Это карикатура, – заметила она. Поняла. И я обрадовалась.

– Готово, теперь перерыв, – напомнила я, но свет вдруг погас. Без предупреждения, даже лампочки не мигали – только что комната ярко освещена, а в следующий миг уже погрузилась во мрак. Двери заперты, а окон в крошечной комнатке нет – непроглядная тьма.

Наваливается паника, непрошеная и глупая, желудок сжимается, и я принимаюсь лихорадочно шарить в кармане в поисках телефона. Нахожу и включаю фонарик. Тонкий луч света прорезает темноту, и мне становится легче дышать.

– Что происходит? – спрашивает Ава.

– Наверное, электричество вырубилось.

Я открываю дверь и выглядываю в сумрачный коридор. Пусто. Возвращаюсь в класс, Ава идет в смежную комнату с окном.

– Не только в школе, – замечает она. – Во всей округе.

Я проверяю батарею телефона. Забыла зарядить вчера – осталось одиннадцать процентов. Сколько продержится? В таких старых зданиях мало окон, и мне хочется выйти из тьмы на улицу, поскорее оказаться на воздухе.

– Думаю, это знак, что на сегодня хватит, – говорю я.

– Согласна, – кивает Ава.

Мы собираем вещи и идем по узкому коридору, освещая путь экраном телефона, который едва разгоняет темноту. Мы проходим сквозь двери во внутренний двор. Появляются еще люди: учителя, ученицы, которые задержались в школе по той или иной причине. Все идут к административным корпусам и главному входу, но путь преграждает заместитель директора.