Обречённая

Я покачала головой.

– Ты предлагаешь лгать. Я не согласна. Не могу пойти на такое. К тому же меня наверняка исключат, если поймают.

– Проклятье. Так и знала, что откажешься.

– Слушай, они просто хотят подтянуть тебя к экзаменам. Неужели тебя это не волнует?

Сэм пожала плечами. Склонила голову, и волосы закрыли лицо. Разве по-настоящему бывает такой оттенок? Вряд ли, но отросших корней не видно. Она откинула волосы назад и взглянула на меня.

– Не то чтобы совсем не заботит. Просто кажется не особо важным.

– А что же важно? – мне и правда стало любопытно, что интересно такому человеку.

Она смотрела на меня и, очевидно, сомневалась, отвечать или нет. Наконец она отвела взгляд и покачала головой.

– Если не получается отвертеться, лучше побыстрее отделаться. Приступим?

– Конечно. – Я открыла записи, которые дали учителя. – У меня задания по всем предметам. Кроме рисования.

– А я-то надеялась, что мы будем писать натюрморт.

– Тут я тебе не помощник. Можешь выбрать, с чего начать. Хочешь?

Она пролистала записи и выбрала самое короткое задание.

– Математика.

И вскоре становится очевидно, что особой сложности предмет для нее не представляет – было бы стремление. Отличницей ей вряд ли стать, но учиться может и получше.

Вот только стремления нет. И без того у нее все есть. Ей не грозит остаться без работы и ночевать в картонной коробке.

7. Сэм

Только я вошла в комнату, раздался тихий стук. Дверь открылась – мама. Выглядит она… невероятно: голубое шелковое платье, светлые, почти как у меня, волосы забраны наверх, красивый макияж – «смоки-айз» смотрятся удивительно хорошо.

– Милая. – Она раскрывает объятия и притягивает меня к себе. – Осторожно, макияж! – просит она. Воздушный поцелуй.

– Привет, мам. Ты хорошо вчера добралась домой?

– Разумеется. Ужасное происшествие! С тобой все в порядке?

– Да, – лучше поздно, чем никогда, наверное. – Было…

– Где ты была? Я звонила.

– Э… в школе? Ну знаешь, такое место, куда ходят, пока не стукнет восемнадцать. Чтобы учиться всякому.

– Не паясничай. Почему именно сегодня ты опаздываешь? Неужели забыла, что мы идем на благотворительный ужин в Тейт.

– Ходила на дополнительные занятия – папина идея. Забыла снять телефон с беззвучного режима, прости.

Она раздраженно качает головой.

– И о чем он только думал? Теперь придется поторопиться. Я попросила Пенни подготовить тебе одежду и пригласила Франческо, чтобы сделать укладку и макияж, и он уже сетует, что времени в обрез. Машину подадут через пару минут.

– Я вчера плохо спала и правда очень устала. Извинись за меня.

– Нет, Саманта. Дорогая, не стоит забывать, как нам повезло – и очень важно поддержать этот благотворительный ужин. И я особенно настаиваю на твоем присутствии, поскольку папа на встрече. Одевайся, живо. А затем поспеши в мою гардеробную к Франческо.

Она выплыла из комнаты, и я привалилась к двери. На кровати и правда лежало платье. Бледно-голубое, почти точь-в-точь как мамино, но короче и более закрытое. Кажется, прежде я его не видела.

Я надела платье, скорее даже втиснулась в него – шили его у маминого любимого портного по имеющимся меркам. На заметку: снять мерки заново.

Терпеть не могу чулки. На секунду я задумалась, простят ли мне голые ноги, но нет – платье слишком короткое. Теперь туфли в тон – боже, ну и каблук, дюйма четыре. Еще одна ночь на шпильках.

Раздался стук. На этот раз заглянула Пенни. Пришла меня поторопить.

– Чудесно выглядишь! – восхитилась она.

В дверях я задержалась и коротко глянула на свое отражение в зеркале. Милое платье, но есть в нем нельзя, как и бегать в таких туфлях. Франческо просто уложит волосы и сделает незаметный макияж, и наверняка получится даже красиво, но все же неестественно. Как улыбка, которую я надену на этот вечер.

Сегодня охрану усилили – впереди и сзади нас сопровождают машины. Задние не похожи на обычные правительственные автомобили. Неужели они правда думают, что достаточно снять узнаваемый номер? Три блестящие новенькие машины с тонированными задними стеклами едут в ряд – надо же, какое совпадение.

Я волнуюсь, когда мы выезжаем за ворота, но сегодня дороги свободны, и мы мчимся без происшествий. Наверняка даже приедем «вовремя»: то есть опоздаем на двадцать минут, что отвечает всем приличиям в мамином представлении.

Мы проезжаем через большую рамку металлоискателя и выбираемся из машины, над головами тут же раскрываются зонты, поскольку накрапывает дождь. В глаза без остановки бьют вспышки – вокруг толпа журналистов. Понятно, для чего мама заставила меня прийти.

Внутри – обычная очередь важных рук, которые нужно пожать, одни лица хорошо знакомы, другие вижу впервые. Сегодняшний благотворительный ужин – это новая задумка галереи Тейт, направленная на поддержку одаренных художников. Их немного среди приглашенных, но они по-хорошему выделяются необычными прическами и нарядами и явно восхищают дам и кружат головы девушкам – нет отбоя от желающих поболтать с ними. Я возвела глаза к потолку. Наверное, мама заметила, потому что тут же ткнула пальцем под ребра. Должно быть, не нашлось ни одной женщины-художника или же членов благотворительного комитета, маминых подруг, между прочим, больше интересует другое.

Шарлиз пришла с родителями. Она утащила нам по бокалу шампанского и увлекла меня на балкон. Пару глотков, и пузырьки ударили в голову, зато улыбаться стало проще.

– Ты видела, как вырядилась Стелла? – фыркнула Шарлиз. – Господи! А этот Лукас, как его там? Он пришел с одним из художников. Просто милашка!

– Что ж, спасибо, – произнес голос позади. Похоже, это и есть Лукас. И ему весело.

Я покачала головой.

– Ты нарушила первое правило сплетницы, Шарлиз: прежде чем обсуждать кого-то, оглядись.

Лукас ухмыляется. И правда милашка, понятно, почему Шарлиз так решила: высокий, с длинными волнистыми волосами и теплыми карими глазами.

– Как тебя зовут? – спрашивает он.

– Сэм. А ты, должно быть, Лукас-как-его-там.

– Единственный и неповторимый. Мой дядя Гил – художник, а я его тут сопровождаю.

– Сэм тоже художница, – вставляет Шарлиз, быстро же она оправилась.

Я качаю головой.

– Вовсе нет. Просто иногда рисую.

– И пишет красками.

– Не хотите еще шампанского? – спрашивает Лукас.

Я вновь качаю головой.

– Пожалуй, – соглашается Шарлиз, и Лукас исчез в дверях. – Да он же с тобой флиртует! – зашипела подруга. – Забирай, уступаю по дружбе.

Не успела я и рта раскрыть, как вернулся Лукас с двумя полными бокалами.

– Прости. – говорит Шарлиз. – Только что вспомнила, что обещала… э… кое-что сделать.

И сбежала.

Я спрятала лицо в ладонях и покачала головой.

– Это не я придумала. Она.

– Проклятье, – Лукас снова ухмыляется и протягивает бокал. – Не пропадать же добру.

И я невольно беру бокал и отпиваю – всего глоточек, обещаю себе.

– Итак, почему ты сегодня пришел с дядей?

– Я немного рисую, так что он пригласил меня в качестве сопровождающего.

– Сколько тебе лет?

– Шестнадцать. Ты всегда такая любопытная?

– Вообще-то, нет. Это все пузырьки виноваты. – Я хмуро заглянула в бокал и сделала еще глоток, чтобы проверить.

– А тебе?

– Что?

– Сколько тебе?

– Почти шестнадцать.

– И часто ты бываешь на таких вечерах?

– Ну и кто теперь любопытный? Только по принуждению мамы.

Лукас вдруг искренне рассмеялся.

– Что?

– Хоть меня и пригласил дядя, но заставила пойти мама. Выпьем за то, чтобы пережить этот вечер. – Он поднял бокал, мы чокнулись, и мне пришлось делать еще глоток. Это ведь тост. Воспитанные люди не отказываются, правда?

Я вновь нахмурилась.

– И когда бокал успел опустеть?

– Еще?

– НЕТ! Ни за что!

Краем глаза я заметила сквозь стеклянные двери, что в зале засуетились.