Страница 13 из 27
– Ты еще любишь маму? – спросил Эгни.
“Ну, зачем, зачем он все это спрашивает?” – в отчаянии подумал Одиэй.
– Да при чем здесь это? Любишь – не любишь… Постоянные конфликты – это еще не признак нелюбви. Можно любить человека и одновременно мучить его. Просто мы слишком долго вместе. И, видимо, немного устали друг от друга. Такое часто случается. Нашей любви нужно второе дыхание.
Эгни молчал, вдумываясь в эти слова. Опасаясь новых неприятных вопросов, Одиэй поспешил покинуть его.
Войдя к себе в кабинет, он сел за стол и, глядя на проплывающих по экрану компьютера виртуальных рыбок, оцепенел. События уходящего дня, воспринимавшиеся до этого как вереница отдельных провалов, сливались теперь в одну грандиозную катастрофу. На душе было такое адское месиво, что хотелось застонать и провалиться сквозь землю.
На фоне этого мрака вдруг сверкнула, как молния, простая и ясная мысль о самоубийстве. Одиэй откинулся на спинку кресла и начал прикидывать, каковы могут быть плюсы и минусы у столь радикального выхода из положения. Покончить со всеми проблемами одним махом – это выглядело довольно заманчиво. Одиэй не был религиозным человеком, и его совершенно не беспокоили обещанные церковью загробные кары за добровольное лишение себя жизни. Беспокоила его, как и всех, сама перспектива ухода в предполагаемое небытие. В принципе, человек умирает каждый день – вернее, каждую ночь. Недаром же сон порой называют маленькой смертью. Но после сна просыпаешься – в этом все дело…
Одиэй вспомнил о многочисленных попытках доказать существование загробной жизни. Некоторые из предлагаемых доказательств выглядели более-менее убедительно. Может, там и впрямь что-то есть… Вот только трудно было представить, чем можно заниматься на том свете в течение многих тысяч, а потом и миллионов лет. Но даже если бессмертным душам и не придется проводить вечность в полном безделье… Человек, проживший миллион лет – это казалось чем-то абсурдным. Как он сможет удержать в памяти такую бездну воспоминаний? И чем для него станет, в конце концов, эпоха его фараллийского бытия? Ничтожным эпизодом, не имеющим почти никакого значения?
Эта мысль придала Одиэю бодрости. Да, всё на свете – суета сует, и какая разница, когда придет конец – сейчас, или тридцать лет спустя… Потом он будет с улыбкой вспоминать эти колебания, как сейчас он с улыбкой вспоминает свои терзания по поводу полученной в третьем классе плохой оценки.
Одиэй вдруг словно очнулся и почувствовал ужас. Ему показалось, что мысль о самоубийстве вот-вот окончательно овладеет им и, полностью подавив волю, заставит его встать на табуретку и затянуть петлю на шее. Нет, черт возьми! Это не выход. Он должен жить – хотя бы для Эгни. И должен попытаться нанести всей этой мрази ответный удар. Чтобы не было стыдно ни перед самим собой, ни перед предками.
Да – эти проклятые предки вечно требуют от него слишком многого. Сейчас Одиэй думал о них почти с ненавистью. По-настоящему великим из этих аристократов был только Урту Урапал, живший при Палпусе Двенадцатом. Одиэй посмотрел на его портрет, висевший на стене. Князь Урапал, занимавший тогда пост государственного секретаря, был изображен при полном параде – его великолепный мундир украшали все ордена, какие только имелись в стране. Долгое время этот человек был фактическим правителем Литурании, манипулируя тупым и безвольным королем словно перчаточной куклой. После кончины государя Урапал попытался посадить на трон своего ставленника, но проиграл придворной группировке маркиза Тельзимара. Лишенного всех званий и почти всего имущества Урапала сослали на далекий остров в Западном океане. Но до острова опальный князь так и не доплыл – умер в пути. Умер, скорее всего, не своей смертью, хотя прямых доказательств тому и нет.
Трудно сказать, насколько по заслугам он получил. Даже Одиэй не мог определиться в своем отношении к этому историческому персонажу. В предке ему импонировали ум, смелость и отчаянное везение. Но все эти достоинства перекрывались колоссальными недостатками. Князь отличался жестокостью, вероломством и лицемерием. А уж о его алчности и тщеславии ходили легенды. Так что баланс, наверное, получался все-таки отрицательным.
Но, во всяком случае, Урапал был очень яркой и интересной личностью – в отличие от его ничтожных потомков, среди которых выделялся разве что Кампру Калифус. Да и тот остался в истории лишь потому, что чуть не убил на дуэли величайшего литуранского поэта Кадо Кампиэля. Одиэй сильно недолюбливал этого своего родственника. Гонора и пьяной удали у Калифуса было хоть отбавляй, а ума, и особенно благородства – не больше, чем у карманного воришки. Хотя… Как-то раз, проиграв последние деньги, он собрался было податься в пираты, но, в конце концов, не захотел позорить свой княжеский титул – единственное, что у него еще оставалось. Похвально, конечно, но лучше бы он тогда засунул поглубже свое аристократическое чистоплюйство. После Урапала княжеский титул уже трудно было бы чем-то замарать. Да и кому какое дело сейчас до всех этих титулов и прочих пережитков феодализма? А вот иметь среди предков настоящего пирата было бы здорово!
Остальные представители вконец обедневшего рода не стоили упоминания. Были среди них мелкие чиновники, мелкие бизнесмены, мелкие инженеришки… Все только мелкие, мелкие, мелкие… Природа, породив такого колосса, как Урту Урапал, решила, видимо, как следует отдохнуть на его потомках.
А потом вдруг появился он – Одиэй Одайо. Это было просто удивительно, и выглядело так, будто с их обесславленного рода сняли, наконец, проклятие вечной ничтожности. Хотя произошло это не сразу. Отец Одиэя был простым таксистом, и в большое будущее своего сына никогда не верил. Радовался, конечно, что тот учится в школе на “отлично”, но к его увлечению астрономией относился прохладно. “Великим ученым тебе все равно не быть, – наставительно говорил он, – поэтому шел бы ты лучше в инженеры. По крайней мере, будешь иметь хороший заработок и прочное положение”. Почему он был так уверен, что в науке Одиэю ничего не светит – непонятно. Хотя так уж сильно осуждать его за слепоту, наверное, не стоило. Ему, простому человеку, сыну и внуку таких же простых людей, и в самом деле трудно было поверить, что кто-то из потомков Урту Урапала сможет громко заявить о себе.
Все же, наперекор его воле, Одиэй поступил на отделение астрономии физического факультета. Отцу пришлось смириться – а через год он умер, так и не увидев, чего достиг его сын.
Одиэй занялся поиском и исследованием экзопланет, и добился на этом поприще больших успехов. Однако широкую известность ему принесли научно-популярные книги и телевизионные выступления. Он стал настоящей телезвездой и, наверное, самым знаменитым ученым современности. Отдельные коллеги, правда, относились к нему с неприязнью, считая, что прославился он благодаря импозантной внешности и актерским данным, а вовсе не благодаря научным заслугам. Отчасти Одиэй признавал правоту этих завистников – каких-то грандиозных открытий за ним и вправду не числилось. Должность директора Космической лаборатории была скорее административной – ну, в лучшем случае, инженерной (мечта папы все-таки осуществилась, хоть и замысловатым путем). Данные с маленьких межпланетных станций, которые Лаборатория в изобилии изготавливала и запускала, использовались другими – ведь нельзя объять необъятное… Все это так. Но ведь кроме великих ученых нужны и великие пропагандисты науки. И что же плохого в том, что Одиэю удалось немного потеснить на телевизионных экранах (и даже на страницах бульварной прессы) скандально известных певцов и актеров?
Одиэй посмотрел на полку, где стояла “Серебряная антенна” – премия, которую он недавно получил за свой цикл телепередач “Вселенная”. Воспоминание о былом триумфе согрело душу и пробудило мысли о новых захватывающих планах. Сводить счеты с жизнью расхотелось окончательно…
4. Третье вторжение