Страница 79 из 185
Анна смотрела на внука. Словно она сама родила его. Все не могла выносить, зачинает – а через месяц опять тянущая боль и хлещет из нее это горячее, темное и густое… А тут – родился. Вот он, живой, щурится, улыбается ей, узнает… «Только ты и радуешь», – вздохнула графиня де Куси.
После похорон Филиппа прошел месяц. Все это время в замке царила какая-то тяжелая, напряженная атмосфера. Армэль на похороны не приехал. После того случая, когда он бросился на отца, виконт больше не приезжал в замок. Эжени, расстроенная этим, вынудила графиню пообещать, что та сохранит в тайне ее беременность. Хотя мадам де Куси и говорила ей, что скоро это станет заметно, и нужно что-то делать, та была непоколебима. К отцу она уехать не могла. Он просто запрет ее в монастыре за то, что опозорила фамилию и разбила его мечту выдать ее выгодно замуж. Говорить Армэлю тоже не хотела. Причем, все попытки Анны убедить девушку, что придется сказать, оборачивались слезами Эжени.
Но больше всего беспокойство вызывала Александрин. В черном траурном платье она ходила по дому словно привидение. Такая же бледная и безмолвная. Она почти не вспоминала о сыне, не брала его на руки, не разговаривала с ним.
Баронесса очень тяжело перенесла смерть мужа. Никто не ожидал, что легкомысленная и эгоистичная Александрин так привязана к своему супругу. Первое время она много плакала. Анне казалось, что конец рыданиям дочери не наступит никогда. Графиня проводила долгие часы у кровати Александрин, пытаясь утешить ее и видя, как это жизнерадостное существо превратилось в маленький комочек бесконечной боли.
– Что же я стану делать без него? – шептала баронесса едва слышно. – Он был для меня всем. Я всегда тянулась к нему. Та холодность, которая появилась в нем после пожара, меня страшила, но его отсутствие для меня совершенно невыносимо. Я знала его лицо лучше, чем свое собственное. Но я совершенно не знала его самого…
Графиня надеялась, что постепенно Александрин начнет приходить в себя. Но если это и происходило, то очень медленно. Теперь баронесса не плакала. Выражение ее лица стало неподвижным, а походка деревянной. Как только одинокая девичья фигурка с несчастным видом появлялась в дверях, замолкали все, кто находился в помещении, будь-то слуги или граф и графиня, и их гости.
Однажды Александрин вскочила на коня и умчалась прочь, как можно дальше от замка. Здесь она могла позволить себе выплеснуть все, что копилось в ее душе. Спешившись, молодая женщина обняла лошадь, склонившую к ней свою большую теплую бархатную морду, и прошептала:
– Как он мог? Как он мог поступить так со мной? Он же так мне нужен…
Эжени что-то вышивала, а графиня расхаживала по гостиной, размышляя, что делать с дочерью, когда вошел граф.
– Вот как ее убедить, что нельзя так убиваться? Она должна понять, что теперь нужно строить свою жизнь без него, выйти замуж, – услышал он слова супруги.
– Неужели всем женщинам свойственно непостоянство и желание поудобнее пристроиться? – с неожиданной злостью в голосе сказал граф.
Анна закусила губу и отвела глаза. Арман смотрел на жену пристально, с осуждением. Но потом, заметив ее замешательство, словно сжалился. Произнес уже мягче:
– Просто оставьте ее в покое. Должно пройти время. И не месяц, и даже, возможно, не год.
Обстановка заметно разрядилась когда барон де Бодуан, покинувший гостеприимный замок друга сразу после похорон его зятя, неожиданно нагрянул снова. Он направлялся в Париж, и по пути решил заехать к графу.
Ужинали все вместе. Даже баронесса присоединилась, что очень порадовало графиню. Но когда добродушный барон заговорил с Александрин о ее муже, Анна хотела возмутиться, посчитав это бестактностью. Однако сама баронесса, напротив, казалось, даже оживилась. Ей нравилось говорить о Филиппе, каким он был до трагедии. Она рассказала, как они познакомились еще в детстве, как часами гуляли, разговаривая обо всем на свете. И как по ночам они с Армэлем и Ангеранном сбегали из замка, приказывали конюхам молчать, а сами выводили лошадей и верхом отправлялись в специально назначенное место, где встречались со всей компанией – Филиппом де Брионе и еще несколькими детьми местных дворян. Сидели у костра возле реки, рассказывали страшные легенды или смеялись до упаду. Александрин тогда было всего девять, она была самой младшей. Армэль, будучи главным заводилой в этой ватаге, никогда не хотел брать ее с собой, но старший брат умел убедить брата, например, говоря, что если ее не взять, она всех их сдаст.
– А когда возвращались, я обычно засыпала по дороге, сидя в седле перед Ангеранном. И он тихо прокрадывался в мою комнату, неся меня на руках, и укладывал в постель. Даже гувернантка и служанки ничего не знали, – говорила Александрин.
Граф и графиня, для которых эти выходки детей оказались новостью, пораженно слушали, то и дело переглядываясь, а барона эта история веселила.
Александрин стала разговорчивее и оживленнее. В ходе беседы Эжени даже спросила у нее, когда баронесса собирается возвращаться в Париж, ведь ее наверняка ждут ее друзья при дворе.
– В Лувр я больше не поеду, – вдруг категорично сказала молодая женщина.
– Тебе же там нравилось. Ты сама говорила как там весело, – удивилась Анна.
– Нет, на самом деле не нравилось. В Лувре все повернуто с ног на голову. Любовь подменяется страстью и блудом, люди любят одних, а волочатся за другими. А все разговоры дам сводятся к мужчинам и их… Ну, части тела…