Минотавр

– Вы про быка?

– Нет, про этого… обрей-фюрера.

– О, это легендарная личность!

Задыхаясь, я прибился к хвосту экскурсии. Публика разношерстая. Влюбленные парочки, студенты… Впереди паренек в очках и свитере что-то записывает в блокнот. Справа огромный дядька в шляпе, он него несет перегаром. Слева беременная мамаша с ладонью на пузе уставилась в телефон, за ее плечом сгорбился в роли вешалки для пальто долговязый избранник, пытается не уронить тяжеленную клетчатую сумку.

Стараясь не высовываться, наблюдаю в просветы между головами.

– Барон Георг Штирхорн, – продолжает Лекс, – потомок древнего германского рода. Был известен невероятной физической силой, а также пристрастием к музейным ценностям.

Сквозь стекла солнцезащитных очков глаза щиплет блеск черной полосы, в которую собраны его волосы. Он и сам отполирован, как те колонны, которые нельзя царапать. Белая рубашка, черная жилетка с треугольником платка в грудном кармане. Улыбка серебристой цепочки от часов. Идеально выглаженные брюки, начищенные ботинки.

Дворецкий. С замашками лорда.

– Известно, что коллекцию исторических памятников, которую род Штирхорн издавна собирал в своем фамильном замке, барон возил по театру военных действий для поднятия боевого духа солдат СС и вермахта.

– Ну да, – мычит дядька в шляпе, – пожег из огнемета детишек, полюбовался живописью… культурная жизнь.

Лекс элегантно развел руки.

– Не без этого.

Прищелкнув пальцами, продолжил:

– Хотя главным экспонатом его коллекции все считали, конечно же, супругу, фрау Штирхорн. Невероятная была красавица, как офицерская жена – образец для подражания. А заодно гид их семейного музея. Знала о каждом экспонате столько, что ваш покорный слуга провалился бы от стыда.

Кажется, ему и впрямь интересно. Состоявшийся, уверенный в себе красавец. Но при этом поглощен своим делом, как мальчишка. Идеальный мужчина с трогательным изъяном. И этот изъян – фонарик рыбы-удильщика. Приманка. Женщина представляет себя рядом с ним, как заботится о нем, чтобы в своем мальчишестве не расшиб коленку, вовремя кушал, чтоб не обманули его злые люди…

Ослепленная сиянием фонарика рыбешка не видит пещеру с зубами.

– Простите, – вмешался парень в очках и свитере, отвлекшись от черкания в блокноте, – но ведь музей краеведческий. Какое отношение барельеф из коллекции немецкого барона имеет к нашему краю?

– Оберфюрер Штирхорн командовал немецкими войсками в местных селениях. В его задачи входила борьба с партизанской активностью. Партизаны вели серьезную подпольную деятельность, но их тайный штаб не могли рассекретить в течение двух лет.

– То есть, все же рассекретили.

– По официальным документам, оберфюрер в рекордный срок мобилизовал солдат для спецоперации, провел их в самое сердце партизанского лагеря, зачистил и… по одной версии – погиб, по другой – пропал без вести…

Висок щекочет капля, внутренняя поверхность черных стекол начинает запотевать, щеки пылают, чувствую себя угольком в печи, среди таких же угольков.

С каждой секундой осознаю все яснее: сбежать не получится. С поклажей, под камерами, в гуще людей… Но я уже здесь, и тот, кто отнял у меня самого дорого человека… Вот он! Расхаживает туда-сюда с важным видом, отпускает изящные жесты, улыбается. Наслаждается собой…

– А как барон узнал, где находится штаб партизан? – не унимается парень с блокнотом.

Лексу это явно по душе. Повод блеснуть эрудицией.

– Видите ли…

Он вновь щелкнул пальцами.

– Один из ближайших соратников оберфюрера пишет, той ночью в здании сельской школы, где была размещена коллекция барона, произошло нечто ужасное. Барон вырвался из школы голый по пояс, в крови, с боевым топором из своей коллекции. От него разило спиртным, не мог связно говорить – только мычал. Солдаты не рискнули встать на пути командира, о его физической силе, как я уже говорил, ходили легенды. Он сбежал в лес, а в подвале нашли труп фрау Штирхорн. Расчлененный.

Народ ахнул, многие начали перешептываться, даже беременная отлепила взгляд от смартфона, назвала барона нехорошим словом, а ее муженек, перевесив сумку из покрасневшей ладони в другую, поддакнул.

Лекс выдержал театральную паузу, и вновь потекла речь:

– Офицеры, кто видел все это, спешно собрали всех поблизости, и этот небольшой отряд ринулся в лес за обезумевшим командиром. И по его следу вышел на партизанский лагерь! Барон успел так хорошо покосить ряды партизан, что отряд без особых хлопот расправился с оставшимися. Но самого оберфюрера так и не нашли.

– То есть, – уточнил человек-блокнот, – никакой спецоперации, по сути, не было?

Опять щелчок пальцев, Лекс ткнул указательным в сторону спросившего.

– Именно! У барона поехала крыша, он зарубил жену и убежал в лес. А так называемая спецоперация на самом деле была стихийным марш-броском. Просто объект поиска внезапно привел ищеек в то самое место, которое не удавалось найти два года.

Изобразив гамлетовскую отстраненность, Лекс опять стал мерить шагами ковер под барельефом.

– На почве этих событий возникла версия, что барон уличил жену в сотрудничестве с советской разведкой. Она-то и выдала место, где скрываются партизаны.

Ладонь в кармане куртки взмокла. Большой палец мусолит кнопку на рукоятке, легкое нажатие – и вырвется острая сталь…

Но как выйти вперед?

Лекс меня узнает. Не хочу давать ему шанс.

Женщины поднимут визг, кто-то сбежит, но обязательно найдутся жаждущие показать, какие они герои. Меня сразу же повалят. Попытка одна. Удар должен быть внезапным.

– Странно, – рассуждает очкарик в свитере. – Не сахар, конечно, узнать, что жена – шпион, тем не менее… Офицера выбить из колеи не так-то просто, все-таки командовал войсками. И не какой-то там вермахт, а эс-эс. Элита! И при этом, судя по вашим словам, тронулся умом на всю катушку…

Лекс помрачнел. То ли сопоставляет факты из темного военного прошлого этих земель, то ему просто не нравится, что ботан начинает умничать, ставит под сомнение его авторитет. Омега бросает вызов альфе на глазах стаи.

– Когда советские войска начали вытеснять немцев, шла массированная бомбардировка, бушевали пожары. Позже лес в тех местах разросся сильнее, а котловины от взрывов сделали рельеф непроходимым. Почти все документы уничтожены. Даже коллекция бесследно исчезла. И где был лагерь партизан, до сих пор загадка. В общем, сведений мало.

Парень с блокнотом ткнул ручкой поверх головы Лекса.

– А откуда этот экспонат?

Я поднял взгляд на барельеф.

И вновь… как в тот раз, дома, когда я посмотрел на статую минотавра, получилось отстраниться. На миг, но все же… Древний мастер был хорош. Черт, и почему краше всего, будь то скульптура, книга или что-то еще, удается изображать именно грех?

Уперев ладони в края жилетки, Лекс развернулся к группе спиной. Сердце заколотилось ликующе, я начал проплывать к первому ряду, обтекая плечи других, слово субмарина между черными ежами подводных мин. Успеть, пока не повернулся обратно…

Лекс застыл с поднятой головой напротив барельефа.

– Эта красота всплыла у нас на черном рынке в начале девяностых. Время сами знаете какое, денег на экспедиции не было, а те, что удавалось организовать, результатов не дали. Как не дала результатов и попытка отследить, откуда всплыл барельеф.

– А с чего решили, что он из той самой коллекции? – спросил ботан.

Лекс приподнял руку, пальцы дважды дернулись.

– Подойдите ближе.

Толпа потекла к Лексу плотным полукольцом, и меня понесло с ней, черный волосяной хвост гипнотизирует едва заметным качанием, точно кобра. Повесить бы его за эту висюльку на какой-нибудь сосне… Но ничего, вполне устроит росчерк лезвия.

– Взгляните сюда. Видите?

Лекс тычет ногтем в угол барельефа, там выгравирован символ. У меня от волнения голова кругом, все как в тумане…

– Клеймо в виде бычьей головы, – объясняет Лекс. – Символ рода Штирхорн. Такая голова изображена на их фамильном гербе. Члены семьи помечали этим знаком все экспонаты, которые попадали в их коллекцию. Таким своеобразным актом вандализма давали понять, что вещь отныне и навеки принадлежит их роду.