Розовый обруч

Если подумать, то это совсем неуникальный путь: почти все страны из прошлого так или иначе изменились: вместо России на карте возникло новое государство – Союз Советских Коммунистических Республик, куда вошли почти все восточные страны, такие как Индия, Китай, Корея и Япония (последняя с оговорками на определенный суверенитет), а так же несколько стран бывшей Восточной Европы; на смену Европейскому Союзу пришли Объединённые Британские Острова (куда вошли Британия, Шотландия и Ирландия), Содружество Скандинавии (к ним примкнули, как ни странно, и Франция с Канадой – видимо, прежний политический строй сыграл свою роль) и Римское Государство, в которое вошли Южная Америка почти в полном ее составе и множество разрозненных мелких стран, так и не пожелавших объединиться во что-то.

Понимая, к чему подобное нестабильное положение может привести вновь, правительства всех стран восстановили работу Организации Объединенных Наций. Только название сменили – Союз Объединенных Наций, подчёркивая, что весь мир объединён горестным периодом с 2034 по 2042 годы. А в 2043 году, когда едва не случилась новая локальная война из-за вторжения Испании во Францию, СОН приняли доктрину Олдмана. Согласно ей, следовало тотальное разоружение, запрет на производство, разработку и внедрение, а также утилизация уже имеющегося оружия в период с 2043 по 2045 годы. Также доктрина запрещала любые виды армий, дабы избежать новых локальных стычек.

Конечно, не все государства хотели подписывать подобный документ и ратифицировать его. Прошли и волнения, и забастовки, особенно в Южной Конфедерации, где оружие даже после войны свободно продавалось любому желающему. Тем более что во время Мировой войны юг смог сделать своей колонией территорию Саудовской Аравии, свергнув монархию.

Вот только голод и разруха сделали свое дело – и хоть и последней, но ЮНК подписала и ратифицировала доктрину на своей территории. Сказались экономические санкции, принятые в отношении Конфедератов СОН.

Так Союз Объединенных Наций взял на себя роль посредника во всех внешнеполитических отношениях стран. После войны правительства многих стран стали практически номинальными. Фактически ни у кого из президентов, монархов или других назначенцев, кроме СОН и ЗСЦ (последние и вовсе существовали во всех странах в том или ином виде), власти не осталось.

У доктрины был и «побочный» эффект: она забила последний гвоздь в крышку гроба научно-технического прогресса. Любая технология, потенциально способная использоваться в качестве оружия, теперь очень жестко контролировалась (даже ограничили доступ во всемирные Сети и базы данных, которые еще в начале прошлого века объединили человечество). Единственные разработки, которые не попадали под столь жесткие санкции, – в сфере репродуктивной медицины. Если оглянуться назад, становится понятно, что на развитие техники куда больше повлияли война и разруха: люди сами отказались от последних достижений прогресса в угоду выживанию и сытости. Хорошо, что удалось сохранить хотя бы часть прежних изобретений и технологий, что облегчали жизнь. Если сравнить уровни технического развития прошлого и нынешнего времен, получалось, что этот уровень упал примерно до первой декады двадцать первого века, пусть и с некоторыми оговорками в виде остатков технологий и замены одних другими. Что ж, могло быть куда хуже…

После окончания войны правительство Северных Штатов приняло решение о восстановлении старых и забытых городов. И, хотя этот шаг был экономически рискованным, идею поддержали и конгресс, и само население, готовое работать почти на износ. К тому же, чтобы хоть как-то стимулировать граждан, правительство обещало помочь с уплатой налогов, а также со льготами на обучение и приобретение некоторых продуктов питания.

Еще один виток популярности городку принесла история семьи Грас. Еще бы, рассказ о совсем юной девушке, пережившей множество страданий в силу неизлечимого заболевания, никого не оставил равнодушным.

Тогда не так много людей знали правду о том, как же поступают с носителями вириона Мехони, и для общественности стало шоком, что их, по сути, отправляли в концентрационные лагеря смерти.

Из дневников Эммы и интервью одного из кураторов подобного заведения стало известно, что так называемые приюты святой Елены существовали как минимум тридцать лет.

Из-за огромного общественного резонанса Союзу Объединенных Наций пришлось признать право на жизнь и свободу больных МН 118, как его официально называют. Не прошло и года с обнародования дневников, как приняли Резолюцию Грас и Конвенцию по защите больных вирусом Мехони.

Так, в обществе начали муссировать очень краткие сведения о природе вируса, что, вкупе с растиражированной историей «несчастной девушки» позволило обывателям смириться с постоянным числом больных. Если обратиться к официальным источникам, то во всем мире насчитывалось около тридцати миллионов больных МН 118 женщин. Это примерно три процента от всей мировой популяции. Не много, на первый взгляд (тем более что в Северных Штатах процент был еще меньше от доли женского населения). Но и не мало. С учетом, что на два с половиной миллиарда мужчин приходился лишь один миллиард женщин. В Северных Штатах получилась цифра примерно равная полутора миллионам больных.

И хотя широкой общественности по-прежнему не раскрывали полной информации ни о вирусе, ни о его влиянии на общество, ни тем более о фактических способах контроля численности больных, пресытившиеся информационным мусором, люди считали свои знания достаточными.

Остаток своей жизни Эмма прожила в Брумалтауне. Она не любила распространяться о том, где жила со своей семьей, желая провести остаток дней в покое. Но слухи про Брумалтаун все равно ходили по стране, прославив городок на уровне местного фольклора.

Хотя достопримечательностей здесь было немного: дом семьи Грас, ставший музеем, небольшой планетарий, да памятник солдату МакКирби, спасшему автохтонов от нашествия оккупантов с юга[2], но редкие туристы ежегодно наведывались посмотреть на «городок из истории про Эмму».

Кто-то приезжал из других стран, чтобы удовлетворить свое любопытство: правда ли городок столь страшен, как его иногда описывали в городских легендах жители более крупных соседних городов. Но иностранных туристов было гораздо меньше по сравнению с жителями Северных Штатов или диксилендовцами.

– Как Поппи поживает? – спросил я, вспомнив бойкую и озорную племянницу.

– Хорошо, – улыбнулась Юнис, продолжая смотреть в окно.

Перед ее глазами мелькали пейзажи детства. Центральная площади, маленькие улочки и низенькие домики максимум в пять этажей пробуждали у Юнис теплые воспоминания, хоть она и бывала в городке совсем редко. Ее детство прошло здесь, и она ценила это озорное и веселое время. Теперь его не вернуть, годы брали свое. Они, словно песок в часах, утекали прочь, меняя все: о маленькой бойкой девочке напоминали лишь улыбчивые добрые глаза цвета лунного света, да веснушки, рассыпанные от щеки до щеки, рыжими звездами обрамляя лицо, словно розовый небосвод.

И все же иной раз сестре хотелось, как раньше, пробежаться по старым тропкам в парке, пройтись по магазинчикам, да поесть мороженного в любимом кафе. Жаль, что этого не получалось: вместо милой девочки из отражения в стекле автомобиля на Юнис смотрела усталая взрослая женщина со своими проблемами и заботами, которые отнимали все время.

– Уже в пятый класс пошла. Говорит, ей нравится, – продолжила Юнис, не отрываясь от созерцания вида из окна. – Пока вроде не хулиганила.

Я тем временем думал о предстоящей встрече. Было одиноко, ведь только на две такие посиделки в родительском доме я приходил не один. Младшие же, напротив, всегда приезжали со своими семьями, сыпя мне соль на рану.

Единственное, что утешало сейчас: Юнис тоже в этот раз одна. А еще младшая сестра мне очень близка. Она ближе для меня, чем близнецы. Юнис многое понимала и нередко помогала в сложных ситуациях. Это хоть как-то скрашивало предстоящий вечер. Я даже грустно усмехнулся: «Только овдовев, начинаешь ценить скандалы».

2

Автохтоны – местное население, коренные жители.