Розовый обруч

– Ее день? – я окончательно проснулся.

– Ага. Сегодня ее день рождения по документам, – Адриан смотрел на меня и словно чего-то ждал.

В его глазах плясали лукавые зелёные чертики. Я и в самом деле забыл про эту дату.

– Будем праздновать? – спросил я, чуть привстав.

– Да.

Рина тем временем попробовала залезть мне на живот, но у нее это не получилось, и она неуклюже упала на бок, рассмеявшись. Теперь она встречала некоторые свои неудачи смехом. Пусть и не все.

– Устроим вечеринку? – спросил я, погладив дочь по щеке.

– Нет, – покачал муж головой, присев рядом. – Давай просто вечер проведем вместе, как обычно.

Потом последовал грустный вздох:

– Да и звать некого.

И правда некого. Законодательное требование обязывало нас предупреждать окружающих, подходивших к нам, о болезни Рины, на случай если дочь порежется во время игры. В результате, стоило мне или Адриану появиться на какой-то детской площадке, как от нас шарахались все. Теперь я понимал, о чем говорил любимый полгода назад. Родители боялись и не подпускали своих детей, вне зависимости от пола. Пару раз даже слышалось обидное: «Зачем они ее сюда таскают?» и «Разве с этим вирусом выпускают из больницы?»

Пока Рина была мала, мы старались обращать все в шутку. Но дальнейшая перспектива казалась совсем уж мрачной: скорее всего, Рине будет трудно найти друзей и она проведет много времени в одиночестве. А если добавить сюда обязанность говорить о болезни… В общем, слова про надзирателя не казались такой уж неправдой.

Зазвенел будильник, на что Рина испуганно обернулась на Адриана. Звук был не таким громким, но она его раньше не слышала.

– Это будильник, – рассмеялся муж, вновь взяв дочь на руки. – Он помогает проснуться.

Рина попробовала повторить новое слово, но у нее ничего не вышло.

Встав с кровати, я направился в ванную: нужно было привести себя в порядок перед работой. За мной последовал муж с дочерью на руках.

Мы с мужем по очереди умылись, побрились и почистили зубы. Затем умыли дочь с помощью влажного полотенца. Ей умывание не нравилось, и она очень активно протестовала, сидя на руках.

После сборов мы приступили к совместному завтраку, во время которого мы больше следили за тем, чтобы Рина поела. Она уже научилась есть сама, пусть и по большей части руками, из-за чего регулярно требовалось отмывать и ее саму, и стул.

А ещё приходилось давать дочери лекарство: ведь в свои два года она едва ли понимала всю важность терапии. А ведь именно этот препарат давал надежду на хоть сколько-либо продолжительную жизнь.

Адриан за полгода виртуозно научился скармливать дочери отвратительные на вкус таблетки, смешивая их с фруктовым соком. Конечно, врачи не советовали так делать, но из-за возраста Рины по-другому не получалось.

– Вот так, – стирая пальцем остатки сока с губ Рины, хвалил ее муж. – Умничка. Видишь, не так и плохо.

На это Рина куксилась, смотрела обиженными глазами, но все же не плакала.

После завтрака пришла пора идти по своим делам.

– Как обычно? – спросил я у Адриана, поцеловав его в щеку.

– Давай чуть позже. Я хотел кое-что сделать.

Мы оба собирались. Но если я одевал плащ и поправлял галстук, то муж искал в шкафу верхнюю одежду Рины. Весна встречала каждый день прохладой и иногда туманами, что никак не радовало нас и почти полностью лишенную иммунитета Рину. Простуды дочь ловила только так. Нам приходилось кутать ее, что только мешало двигаться, но болезни лучшей альтернативой не являлись.

– Надеюсь, это не что-то нелегальное? – поднял я бровь.

Адриан на это шутливо выставил ладони вперёд и, закатив глаза, расхохотался:

– Вы меня вычислили, господин помощник прокурора! Обещаете скостить срок за частичное признание вины?

– Не гарантирую, – серьезно сказал я, но следом быстро обнял мужа и поцеловал в губы. – Все зависит от адвоката.

– Но вы же можете воспользоваться правом прекратить преследование на любом этапе и без объяснения причин, – отстранившись, улыбнулся Адриан.

– И откуда у вас такие знания подсудимый? – продолжил я нашу небольшую «игру». Своей паре я доверяю, так что ничего противозаконного в реальности не предвиделось.

– Я имею право не свидетельствовать против себя, сэр.

Глубокий долгий поцелуй и крепкие объятия, вот то наказание, которое заслуживал этот несносный балабол!

Рина тем временем сидела перед телевизором и смотрела мультфильм, не обращая на нас внимания. О прошлом напоминали боязнь оставаться одной и плач, когда я или Адриан исчезали из поля ее зрения.

Из-за этого приходилось долго укладывать дочь и специально ждать, пока сон станет глубоким, чтобы уйти, прикрыв дверь детской. То же касалось и моих сборов на работу.

Сначала мы не решались усаживать Рину перед телевизором. Неврологи не советовали возбуждать ее больше, чем это происходило при взаимодействии с окружающей средой во время игр или обучения. Компьютерные игры тоже оказались под запретом. Но это нас не останавливало. Главное во всем – мера. Одно дело – Рина сидит на коленях и наблюдает за бегающим кроликом полчаса, другое – она наблюдает за этим же без перерыва. Поэтому мы и решили: полчаса телевизора, пока мы собираемся утром, и столько же вечером не причинят большого вреда. Тем более терпеть часовые истерики не осталось никаких сил.

И вот мы оба оделись, попрощались, и я поспешил вверх по улице к остановке. Я знал, что через десять минут после моего ухода муж и дочь пойдут туда же, чтобы на автобусе доехать до парка.

Утро оставалось идеальным временем для прогулки: детские площадки встречали немногочисленных посетителей тишиной, и Рину не выгоняли из песочницы или с качелей.

Конечно, мы могли бы приобрести машину, пусть и подержанную, но цены на топливо всегда оставались болезненной темой, тем более с учетом расходов на лечение. К тому же страховка, обслуживание автомобиля тоже стоили денег. В итоге, взвесив все «за» и «против», мы решили не совершать подобной покупки.

В кабинете меня, как всегда, ждала огромная кипа бумаг. С тех пор как удалось устроиться помощником прокурора, работы у меня прибавилось. Но жаловаться на это не приходилось. Она едва ли оказалась сложнее той, что я выполнял, будучи адвокатом. Однако работать на госорганы мне казалось куда надёжнее и стабильнее. Да и работа зачастую сводилась к договорённостям между сторонами. Тут уж без изменений.

Помимо меня, отвечающего за поиски прецедентов и проверку документов, в штате было ещё три помощника.

Моей напарницей была милая девушка, совсем ещё юная. Пусть знаний ей вполне хватало, но вот дефицит опыта и усидчивости сказывался. Хотя стоит отметить, что в целом коллега вполне справлялась, а если и делала ошибки – то в основном из-за невнимательности.

Сегодняшний день исключением не являлся: кипа документов, куча проверок и даже работа с одним свидетелем. Правда, последнее очень быстро перехватил коллега. Да и дело там оказалось простое. Но я все равно порадовался: для меня проще классифицировать дела и проверять процедуры, чем работать с людьми. За работой с бумагами я не услышал телефонного звонка.

Сначала я было решил, что звонил кто-то из коллег, но быстро убедился, что звонок оказался не с внутреннего номера. Тогда я позвонил сам, благо функция обратного вызова работала исправно. Это оказался номер госпиталя «Эверплейс», о чем известило сообщение, прозвучавшее во время приветствия.

«Я хотел кое-что сделать…», – всплыли в памяти слова Адриана, пока играла музыка, а автомат соединял меня с ресепшеном. Может, опять какое-нибудь обследование? Вдруг настояли ЗСЦ? Успокоив себя, я положил трубку, так и не дождавшись ответа, и вновь погрузился в работу. Тем более что стопка даже на треть не уменьшилась.

По каждому из дел необходимо было проверить: процедуру, правильность составления протоколов, сверить судебные прецеденты из Кодекса Штатов, а также возможные статутные решения, если прецеденты все же имелись. После всего этого, папки попадали на стол моего непосредственного начальника – Говарда.