Розовый обруч

Рина в любой момент могла рассчитывать на тепло Адриана, его поддержку и любовь. Ведь он часто обращал в шутку многие не самые приятные вещи.

Но, когда речь заходила, например, о лечении, я поражался перемене в поведении моей пары. Сколько бы дочь ни сопротивлялась, Адриан шел до конца. Улыбаясь, ёрничая, отшучиваясь, он добивался от ребенка выполнения всех требований врачей. Я не мог вынести подобного и сдавался, как только Рина начинала кукситься. Поэтому для меня походы с ней к врачам были истинной пыткой. После первого же такого визита я долго не мог прийти в себя, хотя и присутствовал в качестве наблюдателя. Тогда Адриан попросил меня сопровождать их. Он сказал, что ему может потребоваться помощь, так как предстоящее обследование крайне неприятное.

Во время процедуры Рина громко орала, пока врач проверял работу мышц и нервов.

Во время манипуляций Адриан отшучивался: он говорил, что скоро Рина станет гимнасткой-чемпионкой, а после процедур гладил дочь, прижимая к себе, и утешал ее, говоря, какая у нас смелая девочка.

Проверки эти были очень неприятными, но, увы, необходимыми. Некроз мог начаться в любой момент, вне зависимости от употребления препаратов. Так что волей-неволей, как и с криками, мы просто терпели во время подобных процедур.

Вторым – закон «Об информировании». Помню, как мы завтракали, а по радио объявили эту новость. Как этот вотум приняли – до сих пор загадка. Вроде даже Фонд Грас был против. Но приняли согласно всем формальным требованиям, не поправ ни единого столпа демократии… Мы оба сглотнули и уставились друг на друга, словно услышали о конце света. Хорошо, дочери тогда едва исполнился год и девять месяцев, и она не понимала, что происходит вокруг.

Отныне маленькая царапина с буквально двумя каплями крови на теле дочери гарантировала отказ от прогулок в течение нескольких дней. И если мы могли не беспокоиться относительно заражения: для мужчин вирус не опасен, то вот окружающие всегда относились с неким страхом к нашей девочке.

Это мы с Адрианом знали, что уровень контагиозности у МН 118 достаточно низок (заражение только при прямом контакте с кровью, едва ли не рана к ране), но вот посторонние… Можно было убеждать окружающих до бесконечности, что бытовым путем ВМК не передается, результат был один. Чаще всего на нас смотрели как на идиотов, изредка пренебрежительно добавляя: «Вам-то чего бояться, вы ж мужики? В любом случае не заразитесь».

Оборачивать дочь в вату – то ещё удовольствие, но что мы могли? Особенно с этим законом?

Вместо разбитых коленок и беззаботного веселья Рина вынуждена была сидеть на наших руках и слышать постоянные одергивания: «сюда нельзя», «нет» и «осторожно».

Но, несмотря на все сказанное, дочь была очень шустрой: однажды она вылезла откуда-то такой грязной и пыльной, что пришлось срочно организовывать ванну и стирку. Где так испачкалась – оставалось загадкой; поблизости не было столько пыли, несмотря на продолжавшийся бардак в нашем доме. Хорошо, что тогда не успела порезаться. Даже думали купить шлейку (чтобы дочь далеко не уползала от нас на детской площадке), но потом решили, что это слишком глупо и не стоит потраченных денег.

Мы предположили, что она нашла где-то в стене отверстие и залезла в него, но найти это отверстие мы так и не смогли.

Со временем дочь начала лепетать что-то на своем языке. Первое разборчивое слово мы услышали случайно.

В один из вечеров Адриан укладывал ее спать и повторял строки из песни про бабочку:

Рина слушала их в который раз – и вдруг:

– Бабо… тька – отреагировала дочь на строку из песни и потянула руки к мужу. Получилось чуть мягче, чем следовало. Но это было удивительно. Она произнесла первое слово!

Больше мы таких сложных слов от нее не слышали лет до трех. Только «бабочка» на свой манер она повторяла часто.

Полноценно повторять за взрослыми тогда ещё не получалось, и многие слова дочь коверкала, хотят было видно, каких стараний ей стоят эти попытки. Длинных предложений тоже не выходило, а словарный запас нашей дочери был крайне беден. Но, в сравнении с прошлым, виднелся огромный прогресс. Она ведь ещё недавно даже этого не произносила, ограничиваясь только звуками.

Оглядываясь назад, мы не могли не поражаться переменам. Одна только мысль, что ещё каких-то полгода назад Рина не умела самых простых вещей, и удивляла, и пугала. «Это было в другой жизни», – повторяли мы, как спасительное заклинание. И вот наступил один очень важный день.

Глава 9

В преддверии праздника

Эрик.

В то, казалось бы, обычное утро, Адриан разбудил меня чуть раньше будильника.

– Эрик, – шепотом сказал муж, проведя пальцем по моим губам. – Знаешь, какой сегодня день?

– Четверг? Вроде, – ещё толком не проснувшись, ответил я.

– Не совсем, – заговорщически усмехнулся мой партнер.

Потом последовал лёгкий поцелуй в щеку, и я ощутил, что Адриан встал с кровати. Судя по шагам, он накинул халат и куда-то ушел.

Я открыл глаза и перевел взгляд на будильник – было шесть пятнадцать утра. Достаточно поздно для буднего дня, но вставать не хотелось.

Вроде годовщина у нас ещё не скоро. Рина тоже появилась полгода назад, праздновать ее появление рано. День рождения Адриана – 15 февраля – и давно прошел. Мой день тоже намечался 4 ноября, до него ещё долгих полгода.

– Скажи папе «С добрым утром», – Адриан внёс в комнату бодрую и веселую Рину, грызущую специальную игрушку. С недавнего времени у дочери начали резаться зубы.

Вирус в крови по-прежнему не давал полноценного развития тканям, и многие вещи дочь познавала позже ровесников. Она всё ещё выглядела младше своего возраста, но уже не настолько, как раньше. Но вот психологически Рина перестала отличаться от других детей на площадках. Словно не было ни болезни, ни детского дома, ни постоянных врачей и регулярных обследований.

Даже то, что мы не являлись официально семьей, не мешало развитию, о чем постоянно твердили соцработники, работающие с нами. Кто-то из них наверняка знал о нашей особенности, но из жалости к Рине молчали. Хорошо, что были такие люди. Совсем не хотелось попасть в немилость ЗСЦ.

– Па-а-а… Па… п-па… – протяжно сказала дочь, как всегда сидя на руках. – Ут-т-то!

Игрушка моментально оказалась на полу, едва Рина очутилась в нашей комнате.

– Она уже ползает. Может, отпустишь, живая ведь? – привстав, спросил я.

– А мы любим сидеть на руках, правда, Рина? – не унимался Адриан.

– Ну, так что сегодня за день?

Я продолжал перебирать даты, но вспомнить ничего не мог.

– Ох, какой нехороший папа. Совсем забыл про твой день, – наконец просиял муж, опустив дочь на кровать.

Получив свободу, Рина тут же подползла ко мне.

– Ут-т-то, – повторила она, улыбаясь и протягивая руку.

В ее глазах сиял восторг. Столько новых вещей перед глазами она не видела давно. С самого появления в нашем доме. Видимо, ее привлек стеллаж на спинке кровати и книги в нем.

Мы обычно не пускали ребенка в нашу комнату. Так мы учили ее, что у каждого должно быть личное пространство и родительская спальня – не место для игр. Более того, если Рина привыкнет к этому, в будущем у нас будет чуть меньше проблем. Со своей стороны мы тоже не входили в детскую без надобности. Нам очень хотелось, чтобы дочь понимала личные границы: как свои, так и окружающих. Пусть она ещё не осознавала наших стараний – и приходилось днем закрывать дверь в эту комнату.