Эпицентр

"Не трусь, звездоход, - подумал Кратов. - На тебя Галактика смотрит!"

Он присел на край окна и перекинул ноги наружу, пятками ощущая громадную высоту. Анорак наполнился упругим ветром, капюшон парусом забился над плечами. "Мамочка моя, - подумал Кратов. - Только бы хваленый гравитационный туннель не забарахлил!" Эта мысль его развеселила: сфазианская техника НЕ МОГЛА барахлить. Напряженно улыбаясь, он заставил себя разжать пальцы, судорожно впившиеся в подоконник, и тихонько, будто в ледяную воду, соскользнул в бездну...

Вместо того, чтобы камнем ухнуть вниз, он прочно, устойчиво завис в метре от колоссального витка раковины космопорта, лениво разворачивавшейся в струях неживого зеленого света. Светилось само небо - у Сфазиса, искусственной планеты-гиганта, не было солнца. Окно неторопливо уплывало от Кратова куда-то вверх, пока он сражался с паническим желанием вскарабкаться обратно. "Должно быть, я крайне глупо выгляжу со стороны... А как я должен выглядеть? Во мне, как и во всяком нормальном человеке, крепко сидит убеждение, что летать можно лишь на чем-либо. Или внутри чего-либо. На худой конец - за что-либо уцелившись..." Кратов осторожно приблизил руку к лицу - она была охвачена знакомым уже призрачным ореолом.

- Вперед, - попросил он шепотом. - Юго-юго-восток...

Космопорт лихо прянул прочь, хотя никакого движения не ощущалось. Даже парусившийся поначалу анорак опал.

- Летим, звездоход! - обрадовался Кратов и уже твердым голосом скомандовал: - Быстрее! Еще быстрее!

2

Кратов летел над Сфазисом ниже облаков, напоминая себе не то осеннего паучка-путешественника, не то сорванный порывом ветра листик. Ему хотелось бы удивиться как положено. Все же, рожденный ползать - и летит, будто вольный сын эфира! Однако для этого необходимо было остановиться, сосредоточиться, попытаться осмыслить первые впечатления, а останавливаться он покуда совсем не желал. Временами Кратов пробовал махать руками на манер крыльев, чтобы как-то управлять движением, но это если и помогало, то слабо, а скорее мешало.

"Дьявольщина, мне же надо направо", - в растерянности подумал он, и его незамедлительно развернуло направо. "Хорошо бы пониже", - возжелал он, ободренный успехом, - и тут же покатился под уклон невидимой воздушной горки.

Чувствуя, что начинает окончательно осваиваться в своем необыкновенном положении, Кратов отважился принять непринужденную сидячую позу, и ему это удалось, хотя и кувыркнуло предварительно через голову несколько раз. Под ногами неторопливо, торжественно распахивалась бескрайняя панорама Сфазиса, разлинованная на правильные разноцветные участки, что придавало ей разительное сходство с гигантской шахматной доской. Кратов напрягал зрение, стараясь разглядеть хотя бы что-нибудь, и порой ему везло. Он видел прямоугольные коробки из ноздреватого белого камня, совершенно безжизненные, словно бы покинутые обитателями. А у подножия голубых туповерхих термитников, напротив, отмечалось активное копошение... Некоторые клетки шахматной доски были плотно укутаны клубами дыма, спокойно вихрившимися в очерченных для них пределах. В иных от края до края расстилалась бликующая водная гладь, не нарушаемая ни единым всплеском. Третьи живо и болезненно напомнили ему мертво-серые пески Псаммы...

Сигнал вызова сработал внезапно. Перед этим Кратов увлеченно загляделся на строение, до чрезвычайности похожее на руины рыцарского замка, и потому не заметил, как под ним возник прямоугольник "райской зелени" с умилительно аккуратными домиками, крытыми разноцветной черепицей. Заложив крутой вираж так, что в ушах запело! - Кратов пошел на снижение. Теперь он воображал себя ни дать ни взять бабой-ягой в ступе, атакующей передовые позиции воинства добрых молодцев...

На миг ему померещилось, будто он врезался в упругую перепонку, которая расступилась перед ним и тут же сомкнулась позади. После ряда неуклюжих маневров на малой высоте ему удалось-таки совершить благополучную посадку посреди лужайки, поросшей живописным разнотравьем. Земля больно ударила по пяткам, и Кратов замахал руками, чтобы удержать равновесие.

К лужайке со всех сторон подступали низкие деревья с тяжкими кронами и кривыми стволами в глянцево-лиловой коре. За ними маячил двухэтажный коттедж этакий пряничный домик с леденцовыми окошками. После некоторого колебания Кратов двинулся туда, стараясь не помять зеленый ковер под ногами. Но хрусткая жесткая трава, очевидно, была привычна к неделикатному обхождению и моментально распрямлялась следом за ним.

На крыльцо пряничного домика вышла высокая и очень красивая женщина в легком белом сарафане, с корзинкой в руке. Заслонив глаза от света ладошкой, она попыталась получше рассмотреть визитера. Ее золотистые волосы немыслимой длины и роскоши ниспадали через загорелое плечо едва ли не до колен.

- Здравствуйте, - сказала она низким голосом, отдавшимся у Кратова где-то под сердцем. - Вы будете у нас работать? Меня зовут Рута. Добро пожаловать в Парадиз.

- Константин, - представился Кратов, чувствуя себя весьма нелепо в громоздком анораке. - Можно Костя...

- А я знаю, - произнесла Рута, легко сбежала по ступенькам и ушла за домик.

"И это все?" - подумал Кратов. Пожав плечами, он поднялся на крыльцо, толкнул дверь и очутился в маленькой прихожей, где пахло сушеными травами и, кажется, грибами. Висевшее на стене маленькое пыльное зеркало безжалостно отразило его вытянутую физиономию.

- Кто там? - послышался недовольный скрипучий голос. - Что ты забыла, Руточка?

- Это не Руточка, - с нарастающим раздражением сказал Кратов и вошел в комнату.

Первым, что бросилось ему в глаза, было огромное кресло. Оно было обито черной кожей, в медных бляхах, с невероятно высокой, выгнутой назад спинкой. В кресле восседал пожилой человек в просторной пижаме восточного орнамента. Изможденное, морщинистое лицо его было запрокинуто, седые кустистые брови страдальчески вздыблены. Это был Григорий Матвеевич Энграф, руководитель представительства Федерации планет Солнца при Галактическом Братстве. По правую руку от Энграфа располагался низенький столик. Он был засыпан листами плотной бумаги, исчерканными вдоль и поперек, большей частью скомканными. Такие же листы были обильно рассеяны по полу. Слева находился обширный, во всю стену, мемоселектор, бешено мигавший разноцветными индикаторами поиска на десятках экранов. Маленький тумбообразный когитр присосался перифералами к мемоселектору и тоже трудился вовсю. А рядышком - у Кратова даже слюнки потекли - мирно пребывал прекрасно выполненный, компактный и высокопродуктивный лингвар экстра-класса "Мегагениус Креатиф". Стационарного типа, зато избирательность на любом уровне! Там, где до сих пор доводилось работать Кратову, применялись, как правило, лингвистические анализаторы типа "Портатиф де люкс", избирательность которых оставляла желать много лучшего. В контактах с разумными расами, обладавшими звуковой связной речью, они еще куда-то годились. Но едва только доходило до абстрактных категорий пространственной или, не к ночи будь помянуто, тактильной природы, как эти лингвары начинали пробуксовывать... По экрану "Мегагениуса" метались нервные искры, время от времени он прерывал свое размышление и принимался вещать глубоким многозначительным голосом что-нибудь вроде: "Летать... вылетать... пролетать..." На лице Энграфа мелькала гримаса сдержанного отвращения, и смущенный лингвар немедля умолкал. Помимо названного, в комнате не было никакой иной мебели. Кратов успел приметить, что еще два кресла попросту были выкинуты на веранду, где и торчали в жалком состоянии кверху витыми ножками, а затем все его внимание было отдано лингвару.