Сердце фейри (ЛП)

— Я тебя оскорбила? — спросила она. — Прости. Это каюта капитана, и это логично.

Хотя говорить с птицей, словно она понимает, было не логично. Они были умными, и ее не должно было удивлять, что птица реагировала на ее слова.

Сорча прищурилась.

— Я все выдумала, потому что вчера я была в безопасности с семьей, а теперь плыву в Другой мир? Или ты меня понимаешь?

Ворон хлопнул крыльями.

Сорча поднялась с болью на ноги.

— Я схожу с ума. Сначала сделка с фейри. Теперь я думаю, что меня понимаю вороны. Что дальше? Опекуны окажутся правдой?

Она фыркнула. Капитан пытался запугать ее, чтобы она не выходила к мужчинам. Она понимала, что он не хотел, чтобы она мешалась, но он мог сделать это мягче.

Ворон каркнул снова и прыгнул к окошку. Он клюнул дерево, стучал через промежутки, словно умышленно. Между ударами он поглядывал на нее.

Он хотел позвать ее к окошку? Она сделала пару робких шагов вперед. Если птица понимала ее, она хотела, чтобы Сорча выглянула?

— Я схожу с ума, — сказала она.

Сорча смотрела на ворона, чтобы он не бросился на нее. Птица замерла. Сорча зацепилась локтями за окошко и склонилась в него.

Волны океана не доставали до окна, но соленые брызги усеяли ее щеки. Солнце село, пока она читала. Луна светила на волны, делая их серебристыми и белыми.

Было красиво. Дикий океан был последней загадкой в мире. Волна ударила по кораблю, и плеск воды был музыкой.

— Сложно поверить, что это место опасно, — прошептала она.

Она протянула руку к волне. Вода брызнула, холодая, пузырька задевали ее пальцы, лопались. Она подняла пальцы ко рту. Она слизнула соль с кожи, тихо смеясь.

— Видишь? — она оглянулась на ворона. — Это не так и опасно.

Тихий стук об бок корабля испугал ее. Она посмотрела на темные воды, но ничего не видела на глубине.

Сорча прищурилась, склонилась сильнее.

Что-то шевелилось в темноте. Она не видела, что там было, или откуда было движение, но тьма менялась.

Она вытянулась еще сильнее в окошко, сжимая корабль руками.

Во тьме океана, на расстоянии руки, моргал глаз — больше тарелки для ужина, черный, как ночь. Она его видела. И длинный опекун тянулся дальше корабля.

Рот Сорчи раскрылся, пальцы стали когтями. Голова опекуна была больше лошади! Силуэт напоминал человека, но кожа была призрачно-белой, в пятнах. Рот был большой брешью, что тянулась почти до ушных каналов по бокам головы. Волосы росли ирокезом на макушке, тянулись в волны, и Сорча не могла угадать его длину.

Глаз моргнул снова. Губы растянулись, казалось, в теплой улыбке. Сорча снова услышала стук. Длинный тонкий палец гладил бок корабля. Он замер на краю желтой краски и опустился.

Сорча тихо заскулила.

— Хорошо, — прошептала она. — Я буду внутри. Не переверни нас.

Она не хотела пугать опекуна, двигалась по дюйму, пока не упала на пол каюты. Тогда она стала задыхаться, махать руками. Когда она перестала ощущать руки? Ее сердце билось так быстро, что словно поднялось к горлу.

— Он настоящий, — шептала она снова и снова. — Настоящий. Это есть в океанах. Я больше не буду плавать.

Ворон качал головой, издавал звук, словно смеялся.

— Хватит. Ты это не видел.

Ворон все смеялся, даже когда Сорча бросила в него подушкой.

После всех открытий и качки корабля Сорча была уверена, что больше не уснет. Кошмары будут будить ее. Варианты будущего не дадут спать. Она не могла провалиться во тьму, отключившись. Но она сделала это, и разум не мучил ее снами.

Глава четвертая

Остров-призрак

Призраки прошлого шли с Эмонном по замку. Они тянули за плащ на его плечах, путались в его бороде, цеплялись за запястья, тянули его к мраку.

Он покачал головой, чтобы отбросить воспоминания, как воду с кожи. Ему не повезло. Разум держал его в плену, повторял воспоминания из детства.

Его отец смотрел холодно. Клинок в его ладони блестел на солнце, что скользило лучом по острию. Он опустил меч, ранив его лицо, кровь пролилась на поле боя.

Мать отвернулась. Ухмылка брата была выжжена в его разуме.

Воспоминания были его тюрьмой. Пытали его за годы глупой верности семье.

Снаружи собрались грозовые тучи. Серые и тяжелые от влаги, они грозили молнией и громом, что будут длиться днями. Погода злилась с ним, они вместе бушевали из-за биения сердца и дыхания, что сохраняли его живым.

Он впился пальцами в треснувший камень стены до пояса, что не давала сорваться с сотни футов. В юности он боялся бы порезать кожу. Теперь он слушал, как кристаллы царапают гранит, что крошился под его кулаком.

Низкий гул грома сотряс остров. Внизу к безопасности пещер спешили точки овец и фейри. Они переждут там гнев неба. Может, разведут огонь, будут пить медовуху и виски, рассказывать истории юности.

А их хозяин стоял на самой высокой башне и ревел на небо.

Эмонн слышал голос как свой на ветру. Низкий, как гром, но куда опаснее — голос его брата-близнеца.

— Это сделал ты, — сказал Фионн. — Ты в ответе за их страдания, за страдания сотен. Ты заставил меня, Эмонн. Теперь мы платим цену.

Он покачал головой.

— Я не выбирал эту жизнь. Я не заставлял тебя бить.

Рана на горле болела, кристаллы на шее бросали лиловый свет на его кулаки. Он все еще ощущал веревку, что вытиралась и качалась от ветра.

Он отпустил плащ и бросил его на камни. Он трепетал на ветру, растянулся, словно крылья из ткани.

Кожаные леггинсы обнимали его бедра. Одежда натягивалась на выпирающих камнях и проваливалась во впадины. Рубахи на груди не было, ветер свистел среди неровностей. Жуткие выступы были над штанами, на ребрах были следы ужасных ран. Его левое плечо было почти полностью из камня, большой кусок ограничивал его движения. Вены опала были на груди, на толстом бицепсе и тянулись по позвоночнику.

Самая глубокая рана была на шее. Идеальный круг шириной в два пальца был оврагом неровных кристаллов. Он делал голос Эмонна хрипом.

Как на плече, опал был и на его лице. Две линии начинались над бровью и на виске. Они пересекали его глаз, прерывались у рта, встречались на горле. Кристалл у его губ мешал говорить, и ему приходилось двигать лишь краем рта, он все время скалился.

Он выбрил голову по бокам, оставив волосы лишь сверху. Он заплетал их в косу, что свисала до середины спины. Золотые волосы были его последним кусочком красоты.

Когда-то Эмонн был самым желанным среди Благих. Сила его тела, легенды о его боях и синева глаз заманивали в его постель.

Он помнил, как красивые женщины отворачивались, увидев его истинный облик, кошмар, каким он стал. Это терзало его.

Он прошел к концу бойницы, носки свисали с края. Он закрыл глаза, ветер задевал щеки. Он свистел в кристаллах, и только Эмонн слышал его песню.

Он еще не умер, но время близилось. Скоро он уйдет.

— Хозяин, — голос Циана пробил бурю в голове Эмонна. — Если хотите прыгать, стоило сделать это давно.

— Уйди.

Гном не слушал. Эмонн слышал его шаги, он отходил в сторону.

Циан кашлянул.

— Теперь вы пугаете пикси в садах. Они смотрят вверх, словно ваше тело вот-вот упадет на них, а мне нужно, чтобы они собрали тыквы до начала бури.

— Пусть собирают под дождем.

— Их крылья намокнут, и они ужасные, когда у них мокрые крылья. Так отойдите на пару шагов, чтобы они не дрожали, — Циан замолк и добавил. — Или прыгайте, чтобы мы уже не переживали.

Так гном говорил. Эмонн покачал головой и вытянул руку. Он стоял спиной к Циану, на груди и лице было больше всего ущерба.

— Плащ, — процедил он.

— Я тебя уже видел. Не нужно прятаться.

— Плащ, Циан.

Он знал, что все они видели его. Эмонн случайно забредал от башни много раз. Пикси замечали, как он мылся в водопадах. Брауни находили его на тренировочных полях. Они все были на одном острове, у него тут не было толком укрытий.