Чума

   Упряжка в восемь быков очень медленная и неповоротливая. А парой целину не взять. Для одной лошади норма - полдесятины в день. Для быков, по логике и по английским агрономам 13 в. - треть.

   Но меня манили трудовые подвиги "товарища Давыдова".

   ***

   После долгих споров остановились на следующей суточной норме вспашки: твердой земли на плуг - 0,60 гектара, мягкой - 0,75.

...

   - Дюже норма не по силам! Быки не тянут, - сказал Аким Бесхлебнов.

   - Не под силу? Быкам? Чепуха! А почему же быкам Майданникова под силу? Я остаюсь в вашей бригаде, беру быков Атаманчукова и покажу вам на живом примере, что можно за день вспахать один га и даже один с четвертью...

   На западной окраине неба тускло просвечивали звезды, молодой согнутый сагайдаком месяц золотой насечкой красовался на сизо-стальной кольчуге неба. Давыдов умывался, черпая воду из пруда, а Кондрат стоял около и, досадливо покусывая кончик желтоватого уса, говорил:

   - За день десятину с гаком - это много делов... Загнул ты вчерась через край, товарищ Давыдов! Как бы нам с тобой не опростоволоситься...

   - Все в наших руках, все наше! Чего ты боишься, чудак? - бодрил его Давыдов, а про себя думал: "Умру на пашне, а сделаю! Ночью при фонаре буду пахать, а вспашу десятину с четвертью, иначе нельзя. Позор всему рабочему классу"...

   Под скрип колесен плугов Кондрат объяснял Давыдову простые, десятилетиями складывавшиеся основы пахоты на быках.

   - Лучшим плугом считаем мы сакковский. Вот хучь бы аксайский взять, слов нет - плуг, а до сакковского ему далеко! Нету в нем такого настрою. Мы порешили пахать так: отбиваем каждому свою клетку, и бузуй на ней... Каждая клетка у нас - десятина: сто шестьдесят сажен - долевой дан и пятнадцать - поперечный.

   - А почему поперечный лан не пашется? - глядя на обчин пахотной клетки, спросил Давыдов.

   - А это вот зачем: кончаешь ты долевую борозду и на выгоне завертаешь быков, так? Ежели круто их поворачивать, так им шеи побьешь ермами, и - готов бык, негож пахать! Потому вдоль пробороздишь, а потом вывернешь плуг и гонишь пятнадцать сажен порожнем. Трактор - он круто повернулся, ажник колеса у него под перед заходют, и опять пошел рвать обратным следом, а трех-четырех пар быков разве повернешь? Это им надо как в строю, на одной левой ноге крутиться, чтоб без огреха на повороте запахать! Через это и больших клеток бычиной пахоте нельзя делать! Трактору, чем ни длиньше гон, тем спокойней, а с быками пробуровлю я сто шестьдесят длининку, а потом ить плуг-то у меня по поперечному лану порожня идет, на ползунке...

   Кондрат наладил плуг Давыдова, переставил на подъемной подушке крюк, установил глубину в три с половиной вершка и, незаметно перейдя в обращении на "ты", на ходу объяснил:

   - Тронемся пахать, и ты будешь видать: ежели быкам будет тяжко, то подкрутишь оборота на полтора вот эту штуку. Называется она у нас бочонком; видишь, он на разводной цепи, а борозденная цепь - глухая. Крутнешь ты бочонок, и лемех трошки избочится, пойдет на укос и будет брать шириной уж не все свои восемь дюймов, а в шесть, и быкам будет легше. Ну, трогаем! Цоб, лысый! Цоб!.. Не щади живота, товарищ Давыдов!

   Погоныч Давыдова, молодой парнишка, щелкнул арапником, и головные быки дружно взяли упор. Давыдов с некоторым волнением положил руки на чапиги, пошел за плугом, глядя, как, разрезанный череслом, лезет из-под лемеха по глянцевитому отвалу черный сальный пласт земли, валится, поворачиваясь набок, как сонная рыбина.

   В конце лана на выгоне Майданников подбежал к Давыдову, указал:

   - Клади плуг налево, чтобы он на ползунке шел, а чтобы тебе отвал не чистить, вот так делай, гляди! - Он налег на правую чапигу, поставил плуг "на перо", и пласт земли, косо и туго проехавшись по отвалу, словно слизал плотно притертую, налипшую на отвале грязь.

   - Вот как надо! - Кондрат опрокинул плуг, улыбнулся. - Тут тоже техника! А не поставь плуг "на перо", надо бы, пока быки поперечный лан пройдут, чистиком счищать грязцо с отвала-то. Зараз у тебя плуг - как вымытый, и ты могешь на ходу цигарочку для удовольствия души завернуть. На-ка!

   Он протянул Давыдову свернутый в трубку кисет, скрутил цигарку, кивком головы указал на своих быков:

   - Гляди, как моя баба наворачивает! Плуг настроенный, выскакивает редко, ей и одной бы можно пахать...

   В первом упруге [упруг - непрерывная работа до роздыха] до завтрака Давыдов вспахал около четверти десятины...

   И снова - борозда за бороздой - валится изрезанная череслом и лемехом заклеклая, спрессованная столетиями почва, тянутся к небу опрокинутые, мертво скрюченные корневища трав, издробленная, дернистая верхушка прячется в черных валах. Земля сбоку отвала колышется, переворачивается, словно плывет. Пресный запах чернозема живителен и сладок. Солнце еще высоко, а у подручного быка уже темнеет от пота линючая шерсть...

   К вечеру у Давыдова тяжко ныли потертые ботинками ноги, болела в пояснице спина. Спотыкаясь, обмерил он свой участок и улыбнулся спекшимися, почерневшими от пыли губами: вспахана за день одна десятина.

   - Ну, сколько наворочал? - с чуть приметной улыбкой, с ехидцей спросил Куженков, когда Давыдов, волоча ноги, подошел к стану.

   - А сколько бы ты думал?

   - Полдесятины одолел?

   - Нет, черт тебя задери, десятину и лан!

   Куженков, смазывавший сурчиным жиром порезанную о зубья бороны ногу, закряхтел, пошел к клетке Давыдова мерять... Через полчаса, уже в густых сумерках, вернулся, сел подальше от огня.

   - Что же ты молчишь, Куженков? - спросил Давыдов.

   - Нога что-то разболелась... А говорить нечего, вспахал, ну и вспахал... Делов-то! - нехотя ответил тот и прилег возле огня, натягивая на голову зипун.