Мед.ведь.ма

— Нет, — успокоилась Хана, сложив платок и убрав в карман. — Они хотели, но я сказала то же самое, что твоему папе. Иначе мама бы начала говорить плохое о тебе и нашем браке, что я зря вышла замуж, что все богачи — негодяи. А то ещё и позвонила бы твоим родителям. Нам же это было не нужно?

— Конечно, спасибо, что подумала об этом. Так… с кем ты отмечала Новый год? — поинтересовался легкомысленно Хоуп. Хана опустила глаза, промолчав. — Нет, правда, если ты приглашала подруг, я же не имею ничего против.

— Ты же знаешь, из-за того, что я слишком прилежно училась, подруг у меня не завелось. Есть школьные, но они не смогли бы приехать. Намджун звал праздновать с ним, с Юнги и Джинни, их родителями, но я не пошла. — Пронзённый очередным приступом раскаяния, Хосок нахмурил брови.

— Ты была совершенно одна эти дни?

— Да. — Он откинул голову на спинку, закрыв глаза. Да, ему-то в Китае скучать было некогда, а вот Хана тосковала в одиночестве, без кого-либо рядом, не зная, чем и для чего занимается её непутёвый, безрассудный супруг.

— И всё-таки, прости меня, Хана. Я тебя недостоин.

— Не говори так.

— Хана, я хочу, чтобы ты знала: я совершаю хорошие дела, это действительно важно, то, что я делаю. Я распоряжаюсь финансами, достающимися мне от отца, не совсем так, как он думает. Да, у меня есть очень дорогие вещи, для видимости, но на самом деле… большую часть своих средств я трачу на благотворительность. Я помогаю людям. Папа никогда не одобрил бы этого, он считает, что каждый человек должен помогать себе сам, и кормить тех, кто не прокормит себя сам — глупость, поэтому я скрываю от него всё, что делаю. Я помогаю не только деньгами, есть ещё ситуации… — Хоуп запнулся, но вспомнил, что жена не тот человек, от которого скроешь шрамы и ранения, она всегда видела, когда он возвращался из бойни. — Приходится сражаться, Хана, с оружием в руках. Мы спасаем людей. В этот раз мы спасли девушку, чуть моложе тебя. Она бы погибла, если бы мы не вмешались.

Супруга продолжительно промолчала, переваривая. Ей хотелось поддерживать Хосока во всём, быть терпеливой, умной и понимающей, но эмоции и чувства, самые земные, самые женские не могли угаснуть, они хотели чего-то для себя.

— Я пытаюсь понять это, Хосок, — прошептала Хана. — Но из головы не идёт то, что ты предпочитаешь это всё мне.

— Да нет же! Пойми, то ситуации, не требующие отлагательств. Если бы ты была в опасности, я бы никогда не отлучился! Мы помогаем слабым и беззащитным.

— Я слабая и беззащитная, Хосок, — посмотрела она ему в глаза. — Я, правда, хочу смириться с тем, что у тебя есть очень, очень, очень важные дела. Но не получается. Что я могу сделать? Мне обидно, мне плохо, мне кажется, что мама была бы права, если бы сказала, что мы зря поженились… — Сказав это, Хана сама испугалась и, спрятав лицо в ладонях, принялась душить слёзы, вновь попросившиеся на глаза.

Хосок, недовольный самим собой, поднялся и отошёл к окну. Тут уже обычными объятиями не поможешь. Хана усомнилась в том, что их брак способен сделать их счастливыми, а он, как золотой, да и как настоящий мужчина, обязан был сделать счастливой в первую очередь свою женщину, а там уж заниматься хоть убийством злодеев, хоть вычисткой канализации. Так никуда не пойдёт. Да, когда они женились, полгода назад, он не совсем был уверен в том, что любит Хану, он знал, что так надо поступить, потому что обесчестил её, и он знал, что она замечательная, добрая девушка, заслуживающая заботы и хорошего парня, которым он себя без сомнений считал. Он сказал себе, что полюбит её, и было множество моментов, когда он испытывал любовь к ней. Не выдуманную, не постановочную, а искреннюю и горячую. Когда он смотрел на неё с утра, когда она стыдливо готовила завтраки в медовый месяц, когда краснела от его откровенности в постели, когда смеялась от игривых догонялок по квартире. Она стала ему дорогой и обязательной. Хоуп испытывал ревность, едва задумываясь о том, что кто-то другой тронет Хану. Она была его первой и единственной девственницей, и ощущение ответственности шло в ногу с дичайшим чувством собственничества. Хана принадлежала ему, но за эти полгода они редко подолгу были вместе, и именно это не давало им стать родными друг другу, близкими до конца. Между ними оставалась стена, и как её преодолеть Хосок не знал. Раньше он мог бы посоветоваться с Нури, но та вышла замуж и умотала неизвестно куда. «Хватит, я взрослый мужик, я могу и без советов разобраться в собственной личной жизни». Он подошёл к жене, подхватил её на руки, подняв с дивана, чем немало ошарашил. Хана ухватилась за его шею, чтобы не упасть, не понимая, что происходит.

— Когда разговор заходит в тупик, надо решать вопрос радикально, — сообщил Хосок, быстро дойдя до спальни, включив локтем свет и кладя супругу на кровать, забираясь сверху. — Как муж и жена.

— Хосок, — пристыжено запахнула халат на груди поплотнее Хана, — я не знала, что ты сегодня вернёшься…

— И что? — выпрямился он над ней на руках.

— Можно… я в душ сначала схожу? Я не была в душе сегодня.

— Будда, что ещё? Ноги не побрила? — Пренебрежительно цокнув языком, Хоуп сказал: — Мне всё равно на это.

— А мне нет, — поалевшая, Хана уперлась ладонью в него, чтобы он не продолжал. Она до сих пор не научилась обсуждать с мужем тонкостей быта, не умела сказать о каких-то своих нуждах или нормальных природных проявлениях. Признание в том, что хочет помыться — настоящий подвиг для неё, а уж о небритых ногах она бы никогда вслух не произнесла. Слово «месячные» тоже давалось ей трудно перед лицом молодого человека, поэтому Хосок привык сам следить за календарём, чтобы не заставлять жену конфузиться, намекая на обстоятельства. — И вообще, — запыхтела Хана, пытаясь быть суровой, — что у тебя сразу всё через постель решается?

— Ну… словесные конструкции — женский метод, я как-то больше по части практики, — улыбнулся он.

— Не прибедняйся, ты и фразами хорошо жонглируешь.

— Я на все руки мастер, стоит признать, с мужем тебе повезло. — Желая что-то возразить, Хана не устояла перед очарованием своего бесстыжего разгильдяя, и убрала руку, позволив ему опуститься и поцеловать её легко в губы.

— Хосок, мне недостаточно только…

— Секса? — понял её он, и, поцеловав ещё раз, завалился рядом, заняв соседнюю подушку. — Я понимаю, милая. Я не собираюсь никуда больше до конца месяца, у нас будет время на всё.

— Ты так уже говорил, а потом раздавался звонок, и твой и след простыл.

— Не всё зависит от меня. Я говорю правду, что до конца января у меня нет никаких планов, кроме как быть с тобой. — Хана на это только устало вздохнула. — Я не понял, и чего мы ждём? Ты хотела в душ, давай-ка! А потом одевайся, и поедем гулять по Каннаму. Там неимоверно красиво! Снег, огни, витрины в гирляндах. Поднимайся, поднимайся!

— Эй, не сталкивай меня с кровати! — засмеялась она.

— А ты не тяни, всю зиму пропустишь. Ты умеешь кататься на коньках?

— Умею.

— Отлично, поедем кататься на коньках.

— Но мы не ужинали!

— Потом заедем в ресторан.

— Не слишком насыщенная программа на сегодня? — встала Хана, развязывая пояс халата.

— Нам нужно нагнать, дальше будет немного полегче. — Видя, что ему удалось поднять настроение жены, и она стала улыбаться, Хосок почувствовал облегчение. Дотянувшись до её руки, он ещё раз привлёк её к себе и поцеловал в губы уже серьёзнее, горячо и продолжительно. — Ну, признай, мы же не зря поженились?

— Не зря, — забывая о своём пятидневном слёзном запое, шепнула Хана и добавила, прежде чем уйти в ванную: — Я постараюсь быть сильнее, любимый. Я буду сильной, чтобы научиться терпению.

— В ближайшие недели тебе силы потребуются только для одного… да и терпеть придётся разве что меня, — подмигнул Хосок и отпустил жену. Новый год начался с успехов на воинском поприще, следовало развить эти успехи и на другие сферы жизни.

Этой же ночью, побывав во всех интересных местах столицы, намёрзшиеся, накатавшиеся не только на коньках, но и с ледяной горки, Хоуп с Ханой вернулись домой далеко заполночь и занялись любовью. И Хосок убедился, что всё-таки способен сделать свою жену счастливой.