Мед.ведь.ма

Входы, по архитектурной традиции, охраняли позолоченные помеси собак со львами, называвшиеся по-китайски дзи-си, козырьки крыши венчали искусно вылепленные скульптуры драконов с шипастыми хребтами, волнистыми туловищами и распахнутыми пастями, из которых вился язык. Парню показалось, что даже святым местом в Сингапуре завладели демоны, глядящие зорко за своим извечным врагом — воином света. И вот теперь, выйдя оттуда и остановившись на мосту подумать немного, Чонгук сквозь жару и влажность ощущал не физическое, а душевное бессилие.

— Что, адепт, помогла молитва? — подошёл к нему Чжунэ, отходивший в магазин за холодной водой. Взял две бутылки, надо же, и одну протянул золотому.

— Спасибо, — принял её Чонгук и повернул к солнцу лицо, щурясь, откручивая крышку. — Молитвы — не магические заклинания, они не исполняют желания, а укрепляют дух, настраивают на нужный лад самого человека.

— Вот это для меня новость, — признал Чжунэ. — Расскажи ещё чего-нибудь, а то скучно с тобой бродить.

— Я не сказочник, развлекай себя сам.

— Ты, значит, буддист?

— Какая разница? Вера — это не то, о чём ведутся светские беседы. Каждый должен при себе держать мысли о том, во что он верит, а во что — нет.

— Не будь таким… принципиальным. Откуда же люди узнают о религиях, если о них все будут молчать?

— Душа попросит — сам найдёшь.

— А у кого не просит?

— Тому религия, что мёртвому припарка.

— Ты слишком категоричный, всё определил, всему нашёл своё место, и перемещать никак нельзя. А если я хочу поговорить с тобой об этом? Невежливо отказывать страждущему в знаниях.

— Страждущему — само собой, а праздно любопытствующему, от скуки, толковать подобное незачем.

— Ты веришь в перерождение души? Что если грешить, то будешь какой-нибудь свиньёй после смерти?

— А ты упорный, — оценил, хмыкнув, Чонгук. — Свиньёй будешь уже при жизни, если грешить.

— Так что же после смерти? Наказание, муки, ад, купание в испражнениях и бег по мечам, превращающий тебя в кровавые лоскуты? Я слышал когда-то подобную буддийскую басню.

— Никто не знает, что после смерти, но это не повод жить так, как хочется. Ты же к этому клонишь?

— Да, я пытаюсь понять праведников и таких как ты, героев. А что, по-твоему, послужило бы поводом жить так, как хочется? Что должно произойти, чтобы человеку было позволено всё, и это не осуждалось?

Они остановились. Чжунэ пытливо ждал ответа, а Чонгук, что редко с ним бывало, несколько растерялся. Он не духовный наставник, он и сам ещё в поиске, он стремится к познанию высших законов и истин, он не может правильно и доступно объяснить. Да и знает ли сам ответ на этот вопрос? Сама его постановка вызывает желание уточнить каждый пункт, и о людях, и об осуждении, и о дозволенности.

— А почему непременно должно быть позволено всё? Что ты подразумеваешь под этим «всё»?

— Всё и подразумеваю: пить, гулять, наслаждаться сексом, брать то, что хочется, убивать, если понадобится, рвать, ломать, строить, дарить, и повеситься, если всё надоест. Всё! — Чонгук вспомнил свои мысли о склонностях этих молодых драконов и том, как узко они видят мир, плоско, одноцветно.

— Тогда во «всё» входит благотворительность, помощь, воздержание, молитвы, чтение, просмотр передач о животных на канале National geographic, еда из моркови и сельдерея, приготовленная на пару, без соли и специй. Пробуй всё, что же ты? Абсолютно всё. — Чжунэ поморщился, гадая, чем отразить эти уместные предложения. — И продолжать жить и радоваться, когда всё надоест — это тоже надо попробовать.

— Я говорил о том, чего хочется, ты сбил меня с темы. Я изначально сказал, жить, как хочется.

— Но подразумевал жить, как легче, жить, плывя по течению, не борясь, не сопротивляясь, не сражаясь за своё. Тебе проще подстроиться под окружение и то, как принято, и говорить, что ты этого и хочешь, чем понять, что ты хочешь на самом деле, и противостоять ради этого.

— Ой, а ты живёшь иначе? — уже не стал спорить с тем, что разделяет вкусы и мировоззрение своих друзей Чжунэ. — Ты весь такой выбился из стаи и говоришь сейчас не словами, которые вбили тебе в голову родители или старшие авторитеты? Ты самородок, создавший сам себя?

— Нет, создавших самих себя не существует. Все появились на свет благодаря отцу и матери, выросли, благодаря окружавшим их людям, и сформированы обстоятельствами. Но, несмотря на обстоятельства, человек сам выбирает, прогибаться под них, или отвергать их. Ты — прогибаешься.

— Но это же тоже добровольный выбор, я верно понял? Хочу — и прогибаюсь. Ты вот утверждаешь, что за идеи, за близких, за людей вообще нужно бороться и лезть куда-то, рисуешь мне примеры, намекая, что у всего есть противоположность, другая сторона медали. Так я тебе тоже другую сторону покажу: иногда ради идей, близких и чего-то, чего хочешь добиться, нужно подстраиваться и прогибаться, а не вскакивать со знаменем на баррикады. Когда окажешься в полной заднице однажды, где ни твоя сила, ни сноровка, ни поддержка неких типов за спиной не будут играть роли, вспомнишь мои слова, и поймёшь, дружок, что ты не самый умный и правильный, и уроки твои хороши до тех пор, пока всё выходит по-твоему, только вечно никогда так не бывает, потом новый кон и хорошие карты выпадают другим, и на каждый твой стрит найдётся игрок с флэшем.

Чонгук вздохнул и, допив бутылку воды, бросил пластик в предназначенную для него урну. Он и сам подумывал над этим, просто есть вещи, которые не собирался обсуждать с Ку Чжунэ. Например о том, что не со всем он согласен в своём окружении, и регулярно спорит, доказывая то, как считает сам. И он не отрицает, что преклонять колено жизнь порой заставляет, и сам он не побрезгует этим, если от этого будет зависеть многое. Названый слишком принципиальным, Чонгук-то как раз таковым себя не считал, у него были ценности — да, и, исходя из методов и способов их сохранности или развития, принципы в нём могли меняться. Устаревшие и не работающие отбрасывались или откладывались, подтягивались новые, шли в употребление, лишь бы цель была достигнута.

— Чего замолк? Нечего противопоставить? — повёл бровью Чжунэ.

— И не собирался, соглашаюсь с тобой, прогибаясь. Видишь, как быстро схватываю?

— Налету, прям атомный реактор, а не человек. Поедем попрощаться с Тэяном перед отъездом?

— Это обязательно или тебе хочется проститутку снять?

— Одно другому не мешает. Визит вежливости помогает укреплять связи, налаживать контакты, Тэян же знает о Бобби, вдруг чего брату захочет передать? Ну и расслабимся там, выпьем. Вызываю такси?

— А билеты на вечерний самолёт ты взял?

— Да.

— Ладно, вызывай, — согласился Чонгук, опять повернувшись к каналу. Тонкая болотистая линия, затерянная среди дорог и высотных зданий, а когда-то тут были топи и непроходимые джунгли. Всё меняется. Природа отступает, цивилизация наступает. И наоборот. Значит, не меняется, а ходит по кругу. Ничего не исчезает, мнения и противодействия как приливы, одно наползло, другое уползло. Сейчас Чжунэ под пятой Чонгука, а когда-нибудь, кто знает, драконы смогут надавить чем-нибудь на золотых? — Как считаешь, если я смог приехать в Сингапур под твоим прикрытием, есть среди ваших ещё какие-нибудь шпионы и засланные другими группировками люди?

— Не знаю, китайцы и малазийцы регулярно подкупают и переманивают каких-то шестёрок, но Джиён их отлавливает.

— И что делает?

— В бетон заливает. Или рыбам скармливает. Но чаще заливает, потому что остатки трупов может прибить к берегу, вонь, антисанитария, сам понимаешь.

Чонгук ещё раз, уже с другими чувствами посмотрел на бетонные плиты, служащие гранью канала, на бетонные подпорки у мосточка и колонны эстакады из него же вдалеке. Их произвели до?..

— И такие расправы всё равно не останавливают недоброжелателей и они умудряются находить слабые звенья?

— В Китае за взятки расстрел, и всё равно куча народа ежегодно ловится. Алчность — пожирающее чувство, рисковать жизнью ради красивой жизни многим кажется оправданным.