Огонь сильнее мрака

Джил потрясла головой.

– Это ж я, выходит, его на лабораторию навела. Чтоб мне провалиться. Если он ещё с того переулка за мной шпионил...

– Ну, что сделано – то сделано, – сказал Джон. – Зато живы остались.

Они расплатились, вышли на улицу и медленно побрели по набережной Линни. Джил шла, опустив голову. Потом встала, щурясь вгляделась в дальний конец улицы.

– Кэб едет, – сказала она.

Джон тоже посмотрел вдаль.

– Едет, – согласился он. – Ты... к себе вернёшься?

Джил поджала нижнюю губу в безразличной гримаске.

– У меня кошак дома некормленый, – напомнила она. Джон, не зная, что сказать, шаркнул ногами. Джил глянула лукаво, исподлобья.

– Да шучу, – сказала она. – Котяру уж давно, небось, соседка покормила. Но съездить кой-куда всё равно придётся.

Джон понял.

– Керосину сперва возьмём, – сказал он.

Они забрались в подоспевший кэб, доехали до свечной лавки на углу Копейной и Монашеской, попросили извозчика подождать и купили две большие канистры, источавшие пронзительную керосиновую вонь. Добрались до конца Копейной, отпустили кэб и зашагали по пустырю. Вересковые кусты шелестели, качали ветвями, ветер приминал траву, словно водил по выцветшей зелени гигантской щёткой. Канистра хлопала Джона по икрам, жидкость внутри гулко плескалась, отдавая в ладонь зыбкими, неровными толчками. На полпути Джил поменяла уставшую руку и сплюнула.

– Погода паршивая, – отметила она. – Как бы пожар по пустоши не разнесло.

– Не разнесёт, – возразил Джон. – Зелёное всё, и дождик ночью был.

Они больше не сказали ни слова, покуда не добрались до сарая – верней, до его развалин. Второй этаж был разнесён в щепки, рядом валялась груда битого шифера вперемешку с искорёженными стропилами. Дверь косо и жалко висела на единственной уцелевшей петле. Джон невольно задержал дыхание, представив, что ждёт их внутри. Поставив канистру, морщась от боли в занывшем боку, он толкнул ущербную дверь и заглянул в сарай.

– Ну, чего там? – нетерпеливо спросила Джил, налегая сзади.

Внутри было пусто. Грязно – пол чернел запекшимися потёками – но пусто. Ни тел, ни обломков. Джон вышел на середину сарая, огляделся. Неподалёку каркнула ворона.

– А где эти? – удивилась Джил, входя следом.

Джон стиснул зубы, разжал и стиснул опять.

– Твоего аптекаря надо спросить, – произнёс он. – Как ты говорила? Поколдовал, руками повертел? Ну, вот и здесь успел наколдовать, видно.

Джил повела глазами, осознавая.

– Гад! – вдуг звонко выкрикнула она и бросилась в угол, к откинутой крышке лаза. Скрылась внизу. Джон бесцельно прошёлся по скрипучему полу, стараясь не наступать на кровь. Всё закончилось, они опоздали. Прогма, выказав свойственную кунтаргам сноровку, успел за сутки вынести из сарая всё оборудование, прихватив заодно трупы – то ли собирался употребить на опыты, то ли просто не хотел оставлять следов. Учитывая природные способности к телепортации, он мог переместить лабораторию куда угодно. Хоть в Разрыв.

Из подвала показалась Джил. Не глядя на Репейника, протопала к выходу. Сквозь дверной проём Джон видел, как русалка схватила канистру, крутанулась и с рычанием забросила её в кусты вереска. Туда же отправилась вторая канистра. Отряхнув руки, Джил сплюнула и повернулась к Джону.

– Ну? – спросила она.

– Пойдём, – предложил он. – Чего уж теперь.

Джил перевела дыхание и откинула со лба прядь волос.

– Пойдём, – пробурчала она. Ворона опять каркнула: пронзительно и насмешливо.

Подгоняемые ветром, они вернулись на Копейную улицу. Прождав четверть часа, поймали кэб. Ехали молча, глядя каждый в своё окно. Тучи, с утра теснившиеся на низком небе, разошлись, но солнце, будто не доверяя погоде, светило тускло, вполсилы. Было по-осеннему холодно.

Когда они вышли из кэба у дома, на набережной, Джил остановилась, чтобы вытрясти из сапога камушек. Джон смотрел, ожидая.

– Теперь у нас будет новый бог, – сказала Джил, справишись с сапогом. – И счастье для всех. Вот сволочь. И ничего больше нельзя сделать?

Джон перешагнул через лужу, вспугнув принимавших ванну голубей.

– Можно попробовать его поймать, – сказал он, – только как? Он же ходит там, где мёртвые.

– Я тебя больше к мёртвым не пущу, – сказала Джил и взяла его под руку.

Они снова поели в той же харчевне; Джил заказала ростбиф с кровью и горошек, а Джон – свой любимый пастуший пирог. Потом немного погуляли по набережной, бросая хлеб уткам. Зашли в лавку, что была на первом этаже Джонова дома, купили вина и фруктов. Поднялись в квартиру, устроили праздничный ужин и завалились в кровать. Они больше не говорили ни о Прогме, ни о лаборатории, ни о валлитинаре. Им нужно было очень многое успеть, так что на разговоры времени не осталось. А затем они уснули.

На следующее утро – верней, ближе к полудню – Джон встал, заварил чая, открыл почтовый ящик, вытащил газеты и принес их в спальню, чтобы почитать новости. Джил села в постели, схватила вчерашний номер «Часового». Пробежала заголовки. Замерла. Впилась глазами в буквы, стала читать медленно и пристально. Закончив, не глядя протянула газету Джону.

Репейник взял «Часового» и тут же, на первой странице, прочел:

НЕБЫВАЛОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ

Нынче, в пятом часу пополудни, случилось в здании Парламента действие редчайшее и удивительное. При заседании посреди Зала Общин очам парламентариев явилось Чудище самого несуразного вида. Доподлинно было известно, что его сплошь покрывала Шерсть наподобие той, что бывает у диких зверей, Глаз же имелось несметное количество, не менее Полудюжины. Уродства сии никак не подобают человеческим существам, а обличают в помянутом Чудище злобного уродца, в народе именуемого Кунтаргом. В лапах сей Кунтарг имел реторту с загадочным Составом. Не успели присутствующие опомниться, как чудище проследовало к трибуне и, потеснив Спикера, завело речь. Смысл речи, однако, остался туманным, ибо от Дикости природной и робости перед Благородным Собранием изъяснялся Кунтарг путано и невнятно.

Чудище успело поведать, что в реторте содержится некий магический Состав, небывалое Блаженство сулящий. Засим речь его была прервана появлением нашей доблестной Гвардии во главе с Начальником охраны Парламента. Был отдан приказ схватить нарушителя, после чего наглый Кунтарг позволил себе направить в сторону гвардейцев боевой Жезл военного образца. При том он присовокупил в не весьма деликатных выражениях: «стойте-де и слушайте!» Начальник охраны, действуя согласно инструкциям, приказал открыть Огонь, и злокозненный Кунтарг был сражен наповал винтовочным Залпом. Когда рассеялся дым, собрание увидело, что чудище лежит замертво, Реторта же, до последнего Вздоха им от пуль оберегаемая, не пострадала.

Означенный Сосуд был переправлен в распоряжение Ганнварского Университета, где и надлежало быть исследованным сокрытому в нем Составу. Однако, по словам Эксперта, каковым выступил от Университета профессор Дж. Х. Гаульсон, глава факультета Естественных Наук, сей эпизод «не может оказаться ничем иным, как Розыгрышем, учиненным Дилетантами от науки, коих развелось множество, в том числе и в стенах нашего Заведения». А посему таинственный Состав «не заслуживает даже элементарного Анализа, и должен быть вылит в Клозет, где ему самое Место». От дальнейших комментариев ученый Муж отказался, и наш корреспондент вынужден был ретироваться из Ганнвара в редакцию, где и передал нам слова научного Светила.

Сим «Часовой», будучи не в силах приоткрыть более Завесу Тайны, завершает статью и желает уважаемым Читателям процветания и Покоя.

– Да, – сказал Джон. – Дела.

Он бросил газету на пол, встал и подошел к окну. Сквозь немытое стекло была видна внизу серая улица, заполненная снующими людьми. Дальше виднелась тусклая, как свинец, поверхность Линни. На том берегу стояли фабричные стены, дымили трубы, и оттуда доносился ритмичный стук заводских машин. Счастья в мире было по-прежнему очень мало, и с этим по-прежнему ничего нельзя было поделать, а если и можно, то никто все равно не стал бы. Потому что, если до чужой беды кому-то есть дело, то чужое счастье ровным счетом никого не волнует. Джон обернулся. Джил смотрела куда-то вдаль, и было неясно, о чем она думала.