Воды каменной пещеры

— Что же ты делаешь? — пробормотал Фрэнк, снова схватившись за поручни.

— Хочу проверить, на что эта рухлядь способна. На удивление реагирует вполне адекватно. — Надир повернулся к нему и удивленно спросил, — Ты что испугался?

— Немного… Где ты научился так летать?

— Ну, я ведь пилот, это моя работа, — и тихо добавил, — Его работа.

Они поднялись довольно высоко, трясти стало меньше. Надир выровнял машину, перейдя на плавный полет. Фрэнк успокоился.

— Научишь меня? — попросил он.

— Конечно. Это не так и сложно. Я бы хотел посмотреть на побережье. Можно?

Фрэнк утвердительно кивнул. Надир резко повернул машину, направив ее в сторону океана. Фрэнк удержался от желания вновь схватиться за поручни и вместо этого посмотрел в окно. Земля под ними выглядела практически безжизненной. Никаких поселений, очень мало растительности. Все казалось голым и каким-то выжженным. Они пересекли небольшое скопище песчаных дюн и впереди показалось море. Надир пошел на снижение и вскоре флаер приземлился на песке прямо у самой воды. Море — спокойное и серое, практически без волн. В нем отражается такое же серое небо. Унылая картина.

Выбравшись из кабины, Надир подошел к самой кромке, присел на корточки, опустил руки в воду. Долго держал, обдумывая свою реакцию. Ощущения не сильные, но более или менее определять температуру он научился.

— Довольно холодная, — заключил Надир. — Знаешь, он много путешествовал. А жил в горах на побережье. И море там есть, но другое — теплое… Почему у вас нет поселений возле воды?

— Шторма. Временами свирепые, — ответил Фрэнк. — Это сейчас океан спокойный, даже удивительно. Обычно штормит. Во время шторма тут все сносит. Вода заливает часть берега, и ветер очень сильный. Но с другой стороны в бухтах, есть несколько независимых рыбачьих поселков.

— Независимых? — удивился Надир, — они не подчиняются генералу?

— Почти нет. Но, я думаю, скоро будут. Как это у нас делается, добровольно войдут в состав с песнями, плясками и лозунгами в руках.

12. Хлоя. (Маллия).

Хлоя поправила косынку, запихнув подальше упавшую на лоб прядь. Платки носят все, ну или, почти все. Неприлично женщине с непокрытой головой ходить. Утро выдалось тяжелым, она совсем не выспалась. Фрэнки приходил вчера, а потом они долго разговаривали. Фрэнки уехал на несколько дней, и перед самым отъездом, подарил ей часики. Обычные женские часики, но, как Фрэнки объяснил, в них встроен передатчик, и они могут связываться другу с другом. Передатчик настроен так, что никто кроме Хлои его не активирует. Они попробовали дома, говорили друг с другом, баловались, шутили. Фрэнки предупредил, чтобы она не использовала передатчик без надобности. Зачем это нужно, Хлоя не знала, но особо и не задумывалась. Все, что Фрэнки говорит, выглядело правильным, и не подлежало сомнению. Часики пришлись по душе, девушка то и дело отворачивала рукав, любуясь подарком.

Хлоя с трудом подавила рвавшийся наружу зевок, спать нельзя. Кто же на работе спит. Хлоя работает швеей на фабрике. Огромный холодный цех, бесконечные ряды со швейными машинками. Все работницы — женщины. Работать нужно стоя, и к вечеру ноги совсем болят. Сегодня они сшивают тяжелые прорезиненные полотнища. Хлоя понятие не имеет на что идут такие полотнища, но работать с материалом очень трудно. Ткань тяжелая, не гнется, пальцы болят. Работать приходится в перчатках, они специальные, с обрезанными кончиками, а то нитку в иголку не вденешь, но без перчаток не обойтись. Зимой в помещении очень холодно, руки мерзнут. Еще им выдают жилетки — телогрейки для работы, иначе она бы совсем околела. По рядам ходит надсмотрщица, следит, и если медлишь, со всего размаха хлопает по столу широкой металлической линейкой.

Хлоя снова глянула на часики, мечтательно вспомнила о Фрэнки и подпрыгнула от резкого оглушительного удара рядом. Девушка со всей силы надавила на педаль швейной машинки. Сразу вспомнилось детство, не совсем раннее, позже. Странно, что Хлоя совсем не помнит родителей. Детей переводят в интернат с пяти — шести лет, хотя это сейчас, раньше до восьми оставляли в семье. Должна бы помнить. Или от нее отказались, отдали сразу? Такое часто случается, если не первый ребенок. Сколько она себя помнит — всегда в интернате. Девочки, одетые в серые платья с передниками, воспитательница с некрасивым, изрытым оспой лицом, в таком же сером платье и платке, она постоянно била указкой по рукам. Чуть кто не слушается, так сразу указкой. Хлоя боялась ее до жути. Если воспитательница попадала по кончикам пальцев, было ужасно больно. А плакать нельзя. Расплачешься, так могут наказать всю группу, дети потом на ней отыграются. Хлоя вздохнула. В детдоме постоянно дрались. Сильные били слабых, слабые — совсем маленьких, старшие забирали еду у младших и так без конца, по кругу. А она, Хлоя, совсем ростом не вышла, ниже всех в группе. Ее особо доставали. Загоняли в угол и били. Он помнит, сидит на полу, холодном и каменном, с носа кровь течет. Передник уже весь заляпало. Это еще отстирывать придется, а то снова влетит за порчу одежды. Она плачет от обиды и бессильной злости, рядом кто-то стоит и утешает ее. Кто же это был? Мальчик, да точно мальчик. Худющий такой, черненький, выше ее, но лица Хлоя не помнит, черты смазаны, как в тумане. А ведь он ее защищал, тот мальчишка, от детей и старших тоже, дрался за нее, а вот лица никак не вспомнить, белое пятно, обрамленное темными волосами.

Хлоя вздрогнула, снова услышав удар линейки. Это не ей, это соседка замешкалась. Взвыла сирена — перерыв. Полчаса, чтобы поесть и послушать новости. Хлоя поднялась, сняла перчатки, поправила платок и отправилась в столовую вместе с остальными работницами.

В полуподвальном помещении было шумно и многолюдно. Работницы толпились в очереди, все с подносами. Они подходили к раздаче, получили тарелки с едой и продвигались в основной зал со столиками. Хлоя взяла поднос и встала в конец очереди. Поднос не отличался чистотой, белесые мутные разводья по всей поверхности. Хлоя поморщилась. В столовой пахло кашей и мясной похлебкой. К ней подошла соседка с таким же подносом в руках. Девушка совсем молоденькая, недавно на фабрике. Это на нее так вызверилась сегодня надсмотрщица. Хлоя оглядела соседку — рыженькая, волосы убраны под платок, не видно, но веснушки по всему лицу, ресницы и брови совсем светлые с рыжеватым отливом, а глаза серые.

— Что, не получается у тебя? — сочувственно поинтересовалась Хлоя.

— Не очень, — поморщилась соседка. — Я в перчатках совсем не могу, деталей не чувствую. А без перчаток, так начинаю сразу волноваться, что сделаю что-то не так. И руки потеют сильно. Я катушку ниток выронила, полезла под стол, чтобы достать, а тут эта с линейкой… — Девушка обиженно всхлипнула.

— Ничего, привыкнешь, я тоже поначалу терялась, никак скорость набрать не могла, — Хлоя попыталась ободрить соседку.

Они приближались к раздаче. Хлоя первой поставила свой поднос. Они уже взяли по куску серого хлеба и приборы — ложку с вилкой. Ножей в столовой не давали. На раздаче выдали по тарелке супа, кашу в мясной подливе и по железной кружке с чаем без сахара. Хлоя поморщилась. В жидком супе плавала капуста, на поверхности расходились звездочки универсального жира, от мясной подливы исходил тяжелый дух. Девушка с тоской посмотрела на чай — мутно-бурая жидкость — в чай добавили молочного концентрата, ну, по крайней мере, горячий, жаль, что без сахара. Сладкого хотелось до жути. Хлоя подхватила поднос, направляясь к столику у стены, соседка поспешила за ней. Хлоя покосилась на девушку — на платье вышит номер 443. У Хлои 364. Имя спрашивать не принято, обычно так и обращаются друг к другу, четыреста сорок третья, триста шестьдесят четвертая. Чем меньше цифра, тем больше опыт. У надзирательницы пятьдесят второй. Но бывают исключения, номер могут увеличить в качестве наказания. А ведь от номера зависит, какие талоны ты получишь.