Страница 32 из 48
-Слушаюсь, Николай Владимирович.
Огонь в камине не хотел разгораться. Березовое полено тлело, но не занималось. Зал начал заполнять едкий дым.
-Вероятно, дымоход засорился,- сказал Скоблин.- Если штаб Кутепова не одобрит наш план, под ударом окажется не только Московская директива. А как обстоят дела у Шкуро и Мамонтова под Воронежем?
-Нет точных сведений. Вероятно, в штабе Тимановского знают.
-Ну да, там всё знают.
И вдруг неожиданно спросил:
-А что слышно о Васнецовой?
-Это прерогатива контрразведки, их операция. Нам не сообщают.
-Жаль если девица сгинет. Жница, надо же, придумали...Может, уже и сгинула. Подоленцев, насколько знаю, бросил ее с Вербером в Турищево на произвол судьбы, завидев какой-то отряд красных. Красивая, рыженькая, как лисичка.
Капитан ухмыльнулся, тут же приложил кулак к губам. Видно, понравилась полковнику "лисичка".
- Вы свободны, Константин Львович. Да, распорядитесь прислать ко мне... как его... поручика Обручева из конвойной группы, той, в которой служила Васнецова.
-Слушаюсь, Николай Владимирович. Разрешите забрать?
Капитан сложил в кожаный саквояж свернутые в трубочки карты, сложенные пополам и в четверть бумаги, скорым шагом вышел из зала.
Подойдя к окну, полковник смотрел на оживленный город. Как будто и не было здесь никогда красного нашествия - мальчишки бойко торгуют с лотков папиросами и пирогами, барышни прогуливаются неспешным шагом под летними зонтиками по чисто выметенным улицам, торговки предлагают изумительные букеты, словно месяцами, пока здесь стояли комиссары, выращивали их в тайных садах и теперь наконец вынули на свет божий. А еще, над всеми, словно светит яркое солнце, несмотря на непогоду. Орловская газета пишет, театр открылся. "Почему же большевики несут с собой только темную злобу, не дают людям спокойно и радостно жить, почему они способны лишь подавлять, уничтожать, растаптывать?.. Потому что их долгие годы подавляли, унижали, растаптывали. Евреи и крепостные, несмотря на отмену Крепостного права,- ответил сам себе Скоблин.- Они теперь мстят всему свету. Недаром среди них полно малороссов и прибалтов - самых злых и изощренных мстителей... Не их вина, что они такие, но нам от этого не легче... И все же мы рано пошли на Москву, рано".
Елену перевели в складское помещение городского вокзала Московско-Киевской-Воронежской железной дороги. Комната, где хранились посылки, а теперь валялись пустые коробки и банки, имела два зарешетчатых окна. Одно выходило на пути, где, не переставая, пыхтел бронепоезд, как будто его держали на цепи, другое- на захламленные задворки. Там сидели вкруг солдаты перед пирамидой из ружей, смолили самокрутки, кто побогаче папироски или немецкие сигареты. То ли её стерегли, то ли груз, предназначенный для бронепоезда.
Охранять Васнецову за помятой железной дверью Подоленцев выставил двух караульных. Он лично их инструктировал: "Эта рыжая валькирия способна на всё. Глазом моргнуть не успеете, как окажитесь без головы. Не разговаривать, никого кроме меня к ней не впускать".
В комнате стояла железная кровать с соломенным матрацем на ржавых пружинах, что очень порадовало Елену. Давно не отдыхала после столь стремительных событий. Ей никак не удавалось выстроить их в один, стройный ряд. Вроде бы, сооружалась почти логичная психологическая Вавилонская башня, а потом рассыпалась стеклянными звенящими осколками. Вспомнила черновик Егорова, где его рукой было написано: "По нашим данным, в штабе 1-го корпуса Кутепова рассматривается предложение полковника Скоблина о срочной переброске в район Кром дополнительных подразделений белых, чтобы окружить наши еще не до конца сформированные части и до 16 числа уничтожить их. Поэтому, промедление смерти подобно".
Конечно, опасение Скоблина вполне понятно, - думала она,- но откуда, вернее, от кого красными получены эти сведения? Если у нее нет возможности передать точные данные о передвижении совнаркомовских войск, дате и часе удара, неплохо было бы узнать имя "крота" в нашем штабе. Только в каком конкретно штабе: Деникина, Май-Маевского, Кутепова, Скоблина...? А, может, враг и вовсе работает, имея доступ к общефронтовым сведениям, на удалении. Сидит, скажем, у Врангеля, Мамонтова или Шкуро.
Елена ухмыльнулась своим мыслям. Она рассуждает, словно не томится в клетке и её жизнь не висит на волоске. Что теперь с ней будет? Предположим, она согласится на предложение Егорова и напишет послание - фальшивку, какую от нее требуют. Поставит в депеше условные знаки. Даст хотя бы знать, что она в руках красных. Но это всё равно жалкий финал. Остается надеяться на порядочность Егорова, что он не предаст ее унижениям и просто расстреляет.
Дверь открылась, вошел пожилой солдат с желтыми усами. Из-под его шапки с красной диагональной матерчатой полосой выбивались такие же желтые волосы, будто он их, как и усы, прокурил махоркой. Солдат поставил на широкий подоконник котелок с кашей, водрузил на него кусок кукурузного хлеба.
-Поешь, девонька, кипятка потом принесу. Меня временно тебя стеречь поставили, скоро чекист своих орлов пришлет. Те злющие. Кушать не дадут. И за что же таких рыженьких, молоденьких сажают?
-Ни за что, отец, подумаешь, одному выжиге на скотобойне крюком по лбу дала и к потолку на нем подвесила. А он и дух испустил.
Солдат замер, округлил глаза, начал креститься.
-За что же?
-Изменил.
-Тебе?
-И мне тоже.
-Паскудник.
-И не говори.
-Вот ведь, и не скажешь...- пробубнил пожилой и еще раз перекрестившись, вышел из комнаты. За ним лязгнул в двери ключ.
Логаза - каша из ячменя и гороха была теплой. Съела две ложки, откусила кусочек довольно свежего хлеба. Легла на колючий матрац, из которого торчали стебли соломы.