Страница 30 из 48
-По древнеегипетскому образцу. Рабы будут строить пирамиды, а партийные бонзы подгонять их плеткой. Парадокс Маркса в доктрине классовой борьбы, которая сначала приводит к гражданской войне, а потом к поиску внеклассовых врагов внутри якобы бесклассового общества.
-Браво,- похлопал Свирчевский.
-Это вам, кажется, профессор философии Штрейхер объяснял?
-Да, Густав Карлович. Немец, даже во время войны с Германией его все уважали.
-Помню, помню,- сказал Егоров.- Ходил с тросточкой из слоновой кости и, несмотря на возраст, приударял за молодыми кадетками. Особенно ему нравились рыженькие, такие как вы, Елена.
-Вам ведь я тоже нравилась.
-И сейчас нравитесь. А еще больше понравитесь, если примете наше предложение. Я вам, как командующий фронтом, гарантирую полную безопасность. Только отправьте нужное нам донесение, а потом...Хотите, мы переправим вас за границу? Ниццу не обещаю, но до Турции доберетесь.
-Даже так?
- Именно. Нам очень важно, чтобы Май-Маевский, вернее Кутепов, получил срочную информацию от вас.
-Турция, говорите? А ведь Стамбул мог быть уже русским, снова православным, если бы вы, большевики, не устроили в октябре переворот. Колчаку не хватило недели.
-Ах, оставьте, Елена, эти рассуждения - если бы да кабы. Либералы получили буржуазную власть в Феврале и не смогли ею грамотно распорядиться, так что сами виноваты. Не вы лично, конечно, ваши нынешние господа. А мы предлагаем вам освободиться от господ раз и навсегда, стать свободной от предрассудков.
-Все по Гегелю.
-Давайте оставим философию,- сказал Свирчевский.- Словом, либо вы соглашаетесь на наше предложение, либо будете расстреляны. Я бы лично, конечно, повесил, но, думаю, Александр Ильич будет против.
Егоров опять поморщился:
-Будет вам, Кирилл Андреевич. Елена разумная девушка и примет правильное решение.
-Дай то Бог,- ответил чекист. - Так что, Елена Николаевна?
-Мне надо подумать.
-Нет времени у нас думать и ждать, Жница! Нет! - закричал вдруг он и схватил Васнецову за отворот кителя. Одумавшись, ослабил хватку, отступил.
Елена брезгливо отряхнулась:
-Почему у вас, Кирилл Андреевич, всегда такие руки потные? Повторяю, я подумаю. Оставьте мне папироски и идите. Предпочитаю "дюшески".
В пятницу, в день Покрова Пресвятой Богородицы, командующий Корниловской ударной дивизией, занявшей Орел, полковник Скоблин принимал парад на центральной площади. Моросил дождь, дул сильный ветер. Толпа в праздничной одежде, со светлыми радостными лицами, еле удерживала в руках цветы и соборные хоругви. Куда-то запропастился, согласившийся отслужить молебен священник. Епископ Орловский Серафим под невнятным предлогом отказался. "Ну и черт с ним, - сплюнул Скоблин, другого попа приведите. Хитрые, не верят, что мы надолго".
Наконец, пропавший священник нашелся. После молебствия полковник поднялся на свежесооруженную трибуну. Другая трибуна, украшенная красными флагами и портретами большевистских вождей, стояла рядом и предназначалась для дальнейшей символической церемонии. Николай Владимирович снял фуражку, перекрестился на большую икону, которую держала узколицая монашка в черном одеянии.
-Божией милостью, храбростью русского воинства, мы взяли Орел, открывающий нам дорогу на Москву,- громко, патетично произнес Скоблин.
Толпа взревела, замахала цветами: "Ждали, ждали как ангелов-спасителей!", "натерпелись мук от красных упырей!", "Слава России!", "Ура, Скоблину!".
Полковник поднял руку, прося дать возможность ему говорить. Продолжил:
-Я никогда не забуду те минуты тихого осеннего вечера, когда героические корниловские полки, после кровопролитных боев, вошли в ваш прекрасный, но истерзанный большевиками, город. Не забуду тех ярких цветов, слов благодарности, с которыми вы нас встречали. На ваших глазах были слезы счастья избавления от душащего всё живое террора. Плакал и я, под непрерывный радостный Пасхальный звон, не скрывая своих слез. Эта наша с вами общая победа над большевизмом, представляющим для России более страшную беду, нежели нашествие татарских степных орд. Но мы раздавим эту красную гадину совместными усилиями, потому что с нами правда и Бог!
Скоблин кивнул начальнику штаба Корниловской дивизии, преобразованной после взятия Орла из бригады, капитану Капнину:
-Начинайте, Константин Львович.
Тот в свою очередь махнул рукой и один из английских танков, украшенный российским триколором, надвинулся на "большевистскую" трибуну. Она с грохотом развалилась, портреты вождей превратились всмятку. Толпа возликовала. Точно так же она радовалась, когда Скоблин верхом на сером жеребце въехал в Орел. Опередив свой конвой, он оказался у здания Городской думы. Увидев его, люди начали, чем попало, громить памятник Карлу Марксу, украшенному красными полотнищами. Вскоре памятник превратился в труху, а толпа ликовала и кричала "Ура!" Однако то торжество омрачилось. Мальчишка лет восьми швырнул в колонну корниловцев гранату. Подоспевший конвой пристрелил его на месте. От взрыва пострадали два офицера, одному из которых перебило ногу. Он всхлипывал от боли и повторял: "Вот ведь постреленок, драть его некому, большевики одурманили...вот ведь постреленок..." С этими словами и умер.
Однако в целом вступление в город корниловцев превратилось в огромный праздник. Ликование продолжалось до самой ночи. А вот ночью...кто-то по своему воспринял свободу и начал грабить лавки, советские магазины, склады. Этим занимались не только местные, на мародерстве были пойманы двое корниловцев, которых Скоблин приказал расстрелять.
После уничтожения танком "красной" трибуны, начался парад. По площади шли резервные части, основные еще вели бои в окрестностях Орла. Однако, Скоблин все же снял с фронта гордость Ударной группы - батальон 2-го Корниловского полка, состоящего из 500 офицеров, чтобы продемонстрировать их красоту народу. Кто-то плакал, другие смеялись от радости. Вновь пустил скупую слезу и полковник Скоблин.