Страница 11 из 48
-Кто?
-Ну, Ленин, кто же еще. Так его Лёва называет. Однажды в Швейцарии Ульянов купил себе ботинки. Вышли они на прогулку с Лёвой. Ботинки сильно натерли ноги Ленину. Он уговорил наивного Лёву с ним поменяться обувью, мол, умирает, больше не может идти. Леве ботинки оказались малы, но Ульянов напрочь отказался снова меняться, скакал рядом и дразнился: так тебе, так, помучайся, как я мучился. Ну, Лева в сердцах и окрестил его Тяпкиным-Ляпкиным, прохвостом. Интересно, что Ленин не обиделся. Во, говорит, еще одна хорошая для меня партийная кличка - Тяпкин-Ляпкин.
-Странно слышать подобные речи о вожде мирового пролетариата от красного комиссара.
-Повторяю, да, я большевик, мне пока нравятся "красные" лозунги: "Мир народам, земля крестьянам, фабрики рабочим". Посмотрим, как это будет воплощаться в жизнь.
-А Учредительное собрание?
-Что Учредительное собрание?
-Ну, белые воюют за Учредительное собрание. Вам их лозунги не нравятся?
-Ах, это Учредиловка. Одна свара и ничего более. Свобода для России всё равно, что медведю рояль. Разломает и снова в лес убежит. И потом, в белых лозунгах много о смерти - "Умрем за родину", "Отечество или смерть", "Лучше смерть, чем гибель России". Это признак обреченности. Они сами чувствуют, что их время ушло. Хоть и говорят, что воюют за демократию и свободу, но какую реальную свободу они могут дать людям? Если победят, генералы снова осядут в своих роскошных поместьях, капиталисты на фабриках, заводах, будут пить французский коньяк, курить гаванские сигары, а бывшие солдаты продолжат, как и раньше, гнуть на них спину. Да, возможно, они пойдут на существенные уступки рабочим и крестьянам, но суть общества от этого не изменится. Рано или поздно опять случится государственный кризис и все начнется заново: революция, насилие, смерть...И это уже будет окончательный конец Рюриковой Руси.
-С вами интересно, - честно сказала Елена.
Сама подумала: правду про него Вербер говорил. Надо же какой оригинал - служит комиссаром в Красной Армии, член Реввоенсовета, дружит с "Лёвой", но еще не решил, будет ли ему дальше по пути с большевиками.
Замок заскрежетал. Солдаты принесли миски с кашей и хлебом, недобро взглянули на арестантов, не сказав ни слова, удалились. Вербер облегченно вздохнул - думал опять пришли его бить. Попросил еще воды.
Днем в селе началась отрывистая пальба. Елена и Аркадий прильнули к окну, столкнулись ненароком лбами, замерли, взглянув друг на друга, рассмеялись.
-Приятное соприкосновение, как первый поцелуй,- произнес Зингер, пытаясь глубоко заглянуть Елене в глаза. Достал из кармана галифе круглые, студенческие очки. Васнецова удивилась, что их не разбили и не изъяли при допросах.
Мимо решетки метались люди, споткнулся какой-то мальчик.
-Что там происходит?- спросил комиссар.
-С арестантами разговаривать не положено,- по-взрослому серьезно ответил мальчик, потом все же несколько прояснил ситуацию. - Беляки удрали, а наши мужики по красным, что за Чечерой объявились, палят. Нам ни тех, ни других не надобно.
-Как удрали? - Елена схватилась за железные прутья, словно пыталась сломать. Ни слова не говоря, никак её не предупредив, Подоленцев взял и ушел? Странно. Хотя, может, не было у капитана времени на разговоры, да и не хотел он лишний раз с ней общаться, это могло вызвать у комиссара подозрение.
-Вы что же со всей Красной армией воевать собираетесь?
Но мальчишка уже мчался через площадь.
-Самоубийцы,- прошептала Елена ему вслед. - И красные, и белые им, видите ли, "не надобны".
В дверь несколько раз тяжело стукнули, вероятно, прикладом, потом заскрежетал запор, она отворилась.
-Ну, сволота, красная, выходи,- с чувством сказал приземистый мужик со всклоченной неровной бородой, будто её обрубили топором. За широким кушаком, опоясывающим оливкового цвета зипун, какие носили еще в прошлом веке крепостные, торчал обрез. Его черные, нетрезвые, вероятно, с вечера глаза, радостно сверкали. - Красные пока в лес убёгли, а мы доделаем то, что их благородия не доделали.
Мужика отстранил хмурый детина в зеленом до пят пальто, с подтянутыми до локтей рукавами. Он держал трехлинейку, из ствола которой поднимался дымок.
-Дважды на праздник не приглашаю, - произнес он поповским басом. Поставил винтовку к стене, схватил за шиворот Зингера, затем Васнецову, поволок их к выходу.
-А с этим страдальцем недовешенным что делать?- Коротконогий кивнул на Вербера.
-Ещо таскать его. За ноги выволоки к амбару, по башке дрыном дай, чтоб не орал, собаки сожрут. Они, как беляки, не оплошают.
Мозг Елены начал вскипать. Эти точно, как и собаки, не "оплошают". Видно, красные им здорово насолили.
С многострадальной березы, только с другой ветви, свисала новенькая пеньковая веревка, видно, только что прилаженная.
-У нас не обломится и не порвется, это у благородий все гнилое, как и они сами,- пообещал громила то ли Елене, то ли щуплому мужику, ростом с ребенка, суетившемуся у дерева. Из его кармана торчал наган. Он заискивающе хохотнул.- Сначала с красными разделаемся, потом белых на котлеты пустим. Ха-ха.
Воротник платья Елены порвался, она упала в лужу, разодрала в кровь колено об острый камень. Страх перед реальной смертью сковывал всё тело. Неужели так и придется бессмысленно, глупо погибнуть от рук этих увальней?
Но голова работала исправно: "Зингер, как видно, не боец. Еще минута и все будет кончено. Что же делать? Извечный вопрос". Что-то светлое забрезжило в подсознании. "Руки детины были заняты нами, а заходил он в камеру..."