Страница 10 из 48
Тот вытянулся:
- Сам выбирал, ваше благородие. Не должна была.
-Пошел вон, кретин, рожу твою видеть не могу.
Унтер отдал честь, пошел прикурить к солдату у броневика.
Верберу отвесили еще пару легких тумаков, поволокли в острог. Подпоручик Саша собирался приложиться кулаком и к Елене, но капитан его остановил:
-Слишком хорошо, тоже плохо. Покалечите, кто уродину в штаб возьмет? "Снежная рапсодия", хм. Красиво.
Камера в бывшем жандармском отделении оказалась довольно просторной, с одним зарешеченным полуторадюймовыми железными прутьями окном, выходящим на площадь и двумя деревянными топчанами по обе стены. На одном из них имелся серо-черный, порванный в нескольких местах матрас. Рядом - охапка сена.
На ней устроился молодой человек лет двадцати пяти. Руки он держал в карманах широких военных галифе. На нем была широкая исподняя рубаха, с небольшими кровавыми подтеками на правом, засученном рукаве. Длинные, черные волосы, как у студента-народника, были перетянуты кожаной бечевкой. Такие же "ночные" глаза, родинка возле небольшого, слегка вздернутого носа, алые, тонкие губы. "Красив",- подумала Васнецова, которая ожидала увидеть пожилого, возможно, седого "комиссара" с иудейскими чертами лица. Капитан его внешность не описывал.
Солдаты бросили Вербера у одного из топчанов, ушли, громко хлопнув окованной, как в средневековых застенках, дверью. Елена попыталась его поднять, но обмякший подполковник оказался слишком тяжел. Она взглянула на "красавца", который уже спешил на помощь. Вместе перевалили Вербера на лежанку.
-Звери, - сказала вполне искренне Елена.- А изображают из себя порядочных людей, соблюдающих исконные традиции.
-Я всё видел,- сказал черноглазый, кивнув на окно.- К сожалению, теперь все звери: и белые, и зеленые, и красные. Человек вообще быстро превращается в дикое животное, потому как, по сути, им и является.
-Большевики тоже звери? - Васнецова взглянула на молодого мужчину, который с каждой секундой нравился ей внешне всё больше.
-А чем они лучше других? Но это вовсе не значит, что сама идеология большевизма, вернее, социал-демократии, полностью порочна. Лично я проникся марксизмом не так давно. Мне интересны работы Маркса о диалектическом материализме, о философии истории, где основной акцент делается на освобождении человека, о базисе и надстройке общества, политической экономии, в частности, прибавочной стоимости товара. Правда, там есть противоречие. Маркс не учитывает технический прогресс, подсчитывая затраты на производство товара. Но я в целом, подчеркиваю, в целом, только на данном этапе Гражданского противостояния, поддерживаю его постулат о классовой борьбе. Сначала мне были близки взгляды эсеров, потом анархистов. Одно время я даже был в отряде Нестора Махно.
-Вы? - удивилась Елена и вдруг расхохоталась. "Красавец" чем-то и напоминал батьку Махно, фото которого она видела в "Таганрогских ведомостях". Возможно, длинными волосами. Черты лица у комиссара были более аристократичными. "Да, этот гораздо приятнее".
-Ну да, а что, собственно, такого? Нестор Иванович не националист, не экстремист, его лозунг - "За Советы без большевиков". Имеет право на свои политические взгляды. По сути, человек, конечно, не меняется никогда, но свои взгляды он обязан трансформировать в течении всей жизни. Иначе это не человек, а каменный столб. Извините, что я так многословен. Знаете, несколько дней без человеческого общения.
-Ничего, мне даже интересно познакомиться...
-Ах, какая оплошность с моей стороны. Позвольте представиться - Аркадий Аристархович Зингер, комиссар 13-ой армии РККА, член Реввоенсовета Южного фронта. Для вас просто Аркадий.
На топчане зашевелился Вербер:
-Дайте хоть воды что ли, потом будете любезничать.
Зингер взял с железной тумбочки у двери огромную кружку, поднес ее к губам избитого подполковника. Часть воды пролилась на его лицо.
-Это мой отец Антон Петрович Вербер,- сказала Васнецова. - А меня зовут Мария Антоновна.
Зингер хлебнул из кружки:
-Я знаю его. Это заместитель начальника штаба нашей армии. Его белые взяли за день до того, как я попал к ним в лапы. Вот и встретились.
Подполковник снова застонал, открыл глаза, кивнул.
-А вы как оказались у корниловцев?- спросил комиссар.- Позвольте, я оботру ваши ссадины, сударыня. Ох, какой нехороший синяк.
Васнецова подставила лицо, и Зингер аккуратно стал его протирать. Елене было приятно. Эх, с таким бы о любви поговорить, а не о марксизме,- мысленно вздохнула она, но сразу себя осадила. Рассказала свою легенду - об Александровском училище, боях в Москве, бронепоезде, пленении. О тот, как обманула белых и пошла с отцом на верную смерть.
-Вы героиня,- подытожил её рассказ Зингер.- Подполковник, разумеется, тоже. Жаль, что о вашем подвиге никто не узнает. Сегодня вашему отцу повезло, а завтра...Скоро нас троих вздернут уже на надежном суку. Меня знаете, почему еще не повесили? Я им наврал, что знаю число, время и место, когда на Южном фронте появится Троцкий, но сообщу об этом только высокопоставленному офицеру контрразведки. Вроде поверили, говорят скоро приедет. Зачем я это сделал? Есть маленькая, с ноготок надежда на то, что к тому времени село возьмут наши.
-Вы знакомы с самим Троцким?
-С Лёвой? Конечно, мы вместе работали в Америке в одной социал-демократической газетке. Через моих знакомых удалось собрать деньги на возвращение в Россию. Мы часто с ним спорим. Я хоть и поддерживаю на данном этапе большевиков, но откровенно ему говорю - вы заменяете диктатуру пролетариата диктатурой одной партии. А это огромная ошибка, которая рано или поздно может привести к краху всей советской государственности. По национально-политическим и территориальным вопросам, на мой взгляд, тоже сделано много неверного, ошибочного. Нельзя было подписывать Брестский мир и давать независимость Украине, Эстляндии, Курляндии и прочим. Следовало продолжать держать Германский фронт, до победы Антанты оставалось совсем немного и тогда на нас союзники смотрели бы совсем иными глазами. Да они буржуи, да они недруги, но есть мудрая поговорка - держи друзей близко, а врагов еще ближе. В этом мы с Лёвой едины, но Тяпкин-Ляпкин настоял на мире.