Страница 20 из 75
Чувство вины угнетало ее.
— Ты не мог бы растопить камин.
— Иди спать, Фелиция, — пробормотал Харстгров.
Его голос был низким, скрипучим, интимным. Вызывающим дрожь.
— Здесь очень холодно.
Она скрестила руки на груди.
— Залезай под одеяла. Они согреют тебя.
— Я беспокоюсь за тебя. Если бы ты развел огонь…
— Соседи могут увидеть дым из дымохода и заподозрить что-то. То же самое с Матиасом, если он последовал за нами. Иди спать.
Значит, он отказался от тепла ради ее безопасности? И дал ей с себя рубашку, чтобы она была прикрыта? Он также не взял ни одной подушки или одеяла с кровати для себя.
Это не имело никакого смысла. Харстгров был герцогом. Богатым, титулованным человеком. Мейсон описал его как бабника и эгоиста. Но Его Светлость украл только один поцелуй, и он умолял ее остановиться. Он дал ей душ, оставил ей комфорт кровати.
Кем он был на самом деле?
Прикусив губу, она боролась сама с собой. Но она не могла оставить его мерзнуть всю ночь.
Фелиция схватила мягкую пуховую подушку в одну руку и одеяло с кровати в другую и подошла к Харстгрову, накинула толстое одеяло поверх его стройной фигуры.
Он приподнял ресницы, чтобы посмотреть на нее.
— Что…
— Я не хочу, чтобы ты заболел.
Она баюкала его, гладя по голову и опустила подушку ниже. Интимность этого акта омыла ее: его мягкие волосы скользили по ее ладони, щетина на щеке щекотала кончики пальцев. Бабочки порхали у нее в животе. Она шокировано вздохнула, когда желание снова нахлынуло. Что такого было в этом человеке?
Он схватил ее за запястье, его пальцы были горячими тисками.
— Не надо.
Его резкий шепот заставил ее внутренности скрутиться узлом, ее самая тайная плоть заныла потребностью.
— Холодно, позволь мне хотя бы поделиться немного теплом, так как ты оставил мне кровать.
Харстгров выругался уставился на нее, темные глаза горели похотью.
Она ахнула. Он хотел ее. Сильно. Неумолимо. И он либо не мог, либо не удосужился скрыть это.
Фелиция попятилась, ее сердце забилось, соски напряглись от запретной потребности.
— Ваша Светл…
— Черт побери, просто Саймон. Иди спать.
— Еще нет. То, что случилось раньше, больше не повторится.
— Согласен.
Никаких споров, никаких колебаний.
"Хорошо", — подумала она. Затем нахмурилась, внезапно обезумев от мысли, что больше никогда не поцелует Харстгрова.
Она отрицательно покачала головой. Это было на нее не похоже — быть противоречивой. Возможно, она просто устала или с трудом приспосабливалась к недавним драматическим событиям.
Все это было правдой, но глубоко внутри она знала, что реагирует исключительно на мужчину.
Харстгров собрал край одеяла вокруг груди, его взгляд был непоколебим.
— Мы уйдем вскоре после рассвета. Теперь спи. Завтра будет долгий день. Я изо всех сил пытаюсь сопротивляться тебе, так что не смотри на меня так. И не подходи ко мне больше.
Восход солнца наступил тремя бессонными часами позже. Фелиция осторожно опустила юбку своего объемного платья в маленький черный кабриолет, когда села в кресло рядом с Харстгровом. Он схватился за руль и мрачно уставился на покрытую туманной дымкой линию деревьев, изучая каждый дюйм окружения, как будто ожидая, что призрак, или Матиас, выпрыгнет в любой момент. Он уже дважды отвергал ее попытки поговорить. Неловкое молчание между ними опустилось, как свинцовый груз в ее животе.
Удивительно, но синяк под глазом, рваные раны и синяки, которые у него были прошлой ночью, полностью исчезли. Нормальные люди не восстанавливаются за один день. Что за чертовщина?
Харстгров повернул от дома, и она уставилась на пролетающие мимо пейзажи, стараясь не обращать внимания на напряжение между ними. Она включила радио, делая вид, что заинтересована в последних поп-песнях. Хоть она и отводила от него глаза, но чувствовала, что рядом с ней Харстгров, сильный, большой, как жизнь. Он излучал жар, как будто у него была сильная лихорадка. Находясь рядом с ним, она вся вспыхнула, губы защипало. Боль между ногами вернулась с удвоенной силой.
Через час он все еще не произнес ни слова. И это действовало ей на нервы. Что такого досадного она сделала прошлой ночью, дала ему подушку? Или вернула его поцелуй?
— Ты не можешь наказать меня за прошлую ночь, — проговорила она в тишине.
Он пристально посмотрел на нее.
— Я прекрасно понимаю, что виноват. Ты попросила меня об одолжении. Я воспользовался твоей близостью, а потом поставил тебя в неудобное положение, отказывая мне. Извини.
Из всего, что мог сказать Харстгров, этого она не ожидала. Так же, как и в случае с ее похищением и уступкой кровати, он удивил ее. Ни один эгоистичный ловелас не потрудился бы почувствовать раскаяние, тем более взваливать вину на себя.
— Ты не совсем виноват. Я должна была сказать нет или оттолкнуть тебя раньше.
— Если бы ты это сделала, сдерживать себя было бы легче.
Мрачная улыбка искривила его рот.
— Но без моей инициативы ты могла бы принять душ и спать без всех этих самобичеваний.
Фелиция ошеломленно посмотрела на него.
— Как…
— … узнал?
Он закатил глаза.
— Ничего я не знал. Кроме того, чувство вины было написано на твоем лице.
Фелиция отвернулась к окну, чтобы быть подальше от Харстгрова. Тем не менее, его острый полуночный запах наполнил машину. Было слишком холодно, чтобы открыть окна. И они были так близко, почти локоть к локтю. Как много пройдет времени, прежде чем он увидит ее непрекращающееся желание и любопытство, тягу к нему, которые она не могла объяснить? Что тогда произойдет?
— Можно позавтракать и сходить в туалет?
— Тебе не нужно так стараться избегать меня, ты отказываешься даже смотреть на меня, — настоятельно сказал он.
Неохотно она сделала все возможное, чтобы обуздать мимику лица и повернулась. Но его обжигающий взгляд опустился на ее изысканное кружевное свадебное платье, которое он помог ей надеть, а затем приласкал ее лицо и дико растрепанные кудри. Фелиция боялась, что он сможет увидеть сквозь нее желание, которое она подавляла.
Его челюсть сжалась.
— Извини. Давай тебя покормим.
Он съехал с автострады в соседнюю деревню, к востоку от границы с Уэльсом, и остановился перед пекарней на узкой улице. Витрина магазина в стиле Тюдоров, украшенная вьющимся плющом и соломенной крышей, стояла между старым кирпичным зданием и невзрачной лавкой портного, побелка которой от времени стала желтой.
"Пекари и кондитеры" читалось на навесе над дверью. В этот час улицы сонного города были пусты.
Взволнованная в течение нескольких минут подавляющим присутствием Харстгрова, она потянулась к дверной ручке.
— Стоп, — рявкнул Харстгров. — Подожди здесь.
Он излучал угрожающие флюиды. Она прикусила язык и откинулась на спинку сиденья.
Когда он вышел из машины и вытащил мобильный из кармана, его место занял холодный воздух. Его ослепительно белая рубашка и черные брюки были мятыми, а темная щетина скрывала худые щеки. Что-то мрачное сжало его тело, когда он прислонился к машине, говоря по телефону низкими тоном. Она слегка опустила окно, надеясь подслушать. Не повезло. Но даже без слов, когда он навис над машиной, она чувствовала, как его осторожное беспокойство сочится в воздухе.
Он не мог так защищать каждую женщину. Он просто реагировал на опасность? Или что-то большее?
Несколько мгновений спустя он положил в карман телефон и открыл дверь.
— Еще момент.
Внезапно из густого тумана появились две фигуры, их мощные шаги позволили быстро достичь Харстгрова. Откуда они пришли? Они здесь жили?
Пещеры Айса были рядом?
Первый мужчина, которого она узнала после неудачной свадьбы, блондин, командир, решительно добивающийся своего. Брэм. Сегодня он был одет в поношенную джинсовую одежду и темно-синий свитер. Коричневое пальто обтягивало плечи, достигая середины бедра. Он держал за ручки большую бумажную сумку.