Увлеки меня в сумерки (ЛП)

Отступив назад, он наблюдал, как она прижимает платье к груди, которая вздымается и опускается с каждым вздохом. Ее глаза, такие голубые, смотрели на него, выражение их находилось где-то между потрясением и обвинением.

Ему больше некого винить. Он во всем виноват.

— Прости меня.

Герцог заставил себя отойти, оставляя больше пространства между ними.

Она сморщила нос и долго смотрела на него. О чем, черт возьми, она думала?

— Нет, это не так.

Ее резкие вздохи сотрясали воздух, один за другим. В воздухе он почувствовал слабый намек на возбуждение. Герцог не мог остановиться. Он снова шагнул вперед, его ладонь скользнула по ее мягкой руке, вокруг плеча, лаская голую спину.

— Фелиция…

Она вздохнула, дернулась и захлопнула дверь между ними. Затем заперла ее.

Когда полилась вода из душа, он резко выругался и побежал к окну через комнату, так далеко от Фелиции, как осмелился отойти.

Снаружи он увидел Тайнана О'Ши в длинном плаще, прислонившегося к дереву. Маррок шагал по двору возле дороги, его меч вздрагивал с каждым шагом.

Ронан, он мог только сказать, какой из близнецов Вулвзи с темными волосами, ходил вокруг дома, проходя прямо под окном Герцога. Позже ему придется извиниться за их страдания, но по крайней мере он знал, что Фелиция сегодня находится в безопасности.

От всех, кроме него самого.

Он не раз слышал, как друзья говорили, что любовь — это боль. Он никогда не понимал этого до сих пор. Конечно, он не должен знать Фелицию достаточно, чтобы любить ее.

Но в ее поцелуе он чувствовал ее еще больше, еще больше узнавая о ней. Мягкая. Сладкая. Готов поспорить, она обожала детей и выпечку… но у нее был намек на терпкость. Из-за этого Герцог подозревал, что у нее есть больше, чем намек на суровый характер, который она показывала только тем, кому доверяла больше всего. Он уже видел проблески вспыльчивого нрава, который она пыталась скрыть под вежливым британским фасадом. Она была умной, очень искренней, и ее нежное лицо говорило ему о смущении из-за этого поцелуя.

Он знал, что она предназначена для него, но ее сердце принадлежит Мейсону, и это была самая сокрушительная боль, которую он когда-либо испытывал. Ощущал себя как будто потерял солнце навсегда, отправив себя в глубокую заморозку. Герцог нахмурился, эта правда разбила его сердце.

Даже если ему удастся сдержать Зов, он никогда не будет прежним.

Глава 6

Душ колотил Филицию в запотевшей маленькой ванной с черной плиткой.

Хотя она не замерзла, но и спустя почти пять минут после поцелуя Харстгрова не могла перестать дрожать. Это была не простая встреча губ.

"Что я сделала?"

Фелиция едва ли могла осознать тот факт, что она была в объятиях двух братьев за одну ночь и реагировала совершенно по-разному на каждого из них.

Поцелуй Мейсона удивил ее. Хотя он отчаянно пытался как соблазнить, так и успокоить ее, она не могла скрыть шока. С тех пор Фелиция была переполнена чувством вины. Мужчина держал ее за руку на похоронах ее приемных родителей, а два года спустя — на похоронах Дейдры, всегда поддерживая и улыбаясь… и она не могла ответить ему в день их свадьбы? Если он собирался стать отцом ее детей, разве она не должна наслаждаться его прикосновениями? Когда Мейсон поцеловал ее, Фелиция заподозрила, что ее страхи заперли любую страстную реакцию, и внезапность его романтических чувств захлестнула ее слишком быстро, чтобы она могла адаптироваться.

Его брат взорвал этот миф к черту.

Она была едва знакома с Харстгровом и знала о нем только по отчетам Мейсона и тому, что читала в таблоидах, и все это говорило ей, что Его Светлость был последним человеком, которого она когда-либо хотела. И все же, когда он опустошал ее рот, была ли она ошеломлена, выбита из колеи или напугана? Нет. Первое прикосновение его губ было горячим. Потом она растворилась в нем, ее голова кружилась, сердце колотилось. Мгновенно она отчаянно стала нуждаться в большем.

Затем он углубил поцелуй, превратив его во что-то похожее на клятву, ослепив ее чувством связи даже глубже, чем притяжение, которая она почувствовала при их первой встрече. Это не имело никакого смысла. Харстгров был мастером интрижек и дешевых романов. Как она может желать его? Фелиция не могла объяснить, но отказывать ему в ответе было бессмысленно. От одной мысли о поцелуе у нее сжало живот. Боль поселилась еще ниже и пульсировала именно там, где она этого не хотела.

Сжимая бедра, она позволила горячей воде скользить по себе. Соблазнение Харстгрова было медленным, контролируемым, но она чувствовала, как его голод кипел под тонкой сдержанностью. Сдерживание стоило ему больших затрат и ничего не делало, чтобы скрыть тот факт, что он был готов толкнуть ее к стене и сделать с ней то, что хочет. С ним она стала дрожащим желе за секунду, чужой для собственного тела, страстно желающей его запретного прикосновения. Она почти позволила ему все, что он хотел.

Почему Харстгров? Почему она не ответила с таким рвением знакомому, надежному Мейсону? Какой бы ни была причина, она должна выкинуть мужчину, или кем бы он ни был, из головы и сосредоточиться на том, чтобы остаться в живых.

Фелиция терла кожу, пока не почувствовала ссадины, но она не могла стереть ощущение прикосновений Харстгрова на себе, вспоминая, как его ладонь поглощала ее грудь. Независимо от ошеломляющего удовольствия, он не мог прикоснуться к ней снова. Хотя ее отношения с Мейсоном толком не решены, она была ему всем обязана. Он был готов дать ей свое имя, жизнь, поддержку, терпение и семью, которую она жаждала. Через несколько часов она отплатила ему, почти поддавшись его брату-плейбою. Этот факт заставил содрогнуться от стыда.

В жизни Фелиции было только два человека, с которыми она могла обсуждать дилемму такого масштаба. Дейдра покоилась в земле, и последнее, что Мейсон хотел бы услышать, это то, что поцелуй его сводного брата разжег в ней пожар.

Фелиция сдержала слезы. Самобичеванием никогда ничего не достичь, и Фелиция не могла прятаться в душе вечно. Она должна встретиться с Харстгровом.

Шампунем Фелиция смыла лак для волос, вырвав оставшиеся шпильки из прически. Она глубоко вздохнула, желая успокоиться. Когда закончит, оденется, как может, затем спустится к мужчине и объяснит границы их взаимопонимания в недвусмысленных выражениях.

Чувствуя себя чистой, если не лучше, Фелиция вышла из покрытого паром душа. Она надела лифчик и трусики, завтра настоит на чистой замене, затем заметила белую мужскую рубашку, сложенную на искусственной мраморной столешнице. Замерла. Харстгров был здесь, когда она была голая и думала о нем?

Волна жара и ярости сотрясла ее, и Фелиция стащила рубашку через голову. Потом остановилась. Боже, пахло в точности как от него. Сандаловое дерево, нотка цитруса и что-то греховное. Вещь принадлежала ему.

Ненавидя то, как она дрожала из-за него, женщина нашла новый гребень внутри ящика и дернула им волосы, пытаясь их расчесать, а затем решила выйти, чтобы установить основные правила.

Когда Фелиция вышла из ванной, по ней прокатилось удивление. Он лежал не на той самой уютной кровати, на которой практически поместился бы человек его роста, а неуклюже, полуголый свернулся калачиком на деревянной скамейке у подножия той. Ее гнев иссяк, и она нахмурилась.

Разве эгоистичный ублюдок просто не занял бы кровать? Разве Казанова не настоял бы на том, чтобы они разделили ее?

Вместо этого ее взгляд остановился на его обнаженных бронзовых плечах, напряженных мышцах, не расслабляющихся даже в покое. Выпуклые, жилистые руки, которые несли ее без особых усилий, кричали, что он был мужчиной. Его икры и большие ноги свисали через край.

Опять же она задавалась вопросом, кем он был. Учитывая, как сильно он повлиял на нее, теория Фелиции о том, что он был кем-то волшебным, имела смысл.

Лежа на боку на короткой скамейке с ногами, прижатыми к телу, Харстгров выглядел, как будто ему чертовски неудобно. Приглашение его в постель нанесло бы ущерб как ее здравомыслию, так и будущему. Хуже того, старый дом был продуваем, и зимний холод точно вторгся бы в него. Без сомнения, он проведет долгую ночь.