Мой профессор - волк!

Больше всего он походил теперь на одного из тех преступников с картинок Ломбразо начала двадцатого века.

И это было слишком. Это было чересчур.

Проверять, что произойдет раньше - я сойду с ума или же он набросится и разорвет меня на части

- у меня не было никакого желания, а потому, не дождавшись даже, пока машина полностью остановится, я дернула ручку дверцы вниз, выкатилась на гравий, вскочила, подлетая над землей, и не чуя под собой ног, бросилась под укрытие ближайших деревьев.

Сколько я так бежала, сказать было трудно, но, наверняка долго, потому что успело стемнеть. Неслась, не разбирая дороги и не замечая даже, что низкий колючий кустарник раздирает мои голые ноги в кровь.

И только окончательно выбившись из сил, я позволила себе остановиться. Впрочем, у меня не было выбора - иначе бы я просто рухнула лицом вниз.

Упершись рукой в ствол огромного, старого дуба, стояла одна посреди леса и дышала так часто и надрывисто, что, казалось, легкие сейчас разорвутся от усилий. А потом вдруг согнулась в три погибели и содрогнулась в сильнейшем рвотном позыве, прощаясь с содержимым завтрака и обеда одновременно.

И это было только начало. Меня тошнило и тошнило - раз за разом, спазм за спазмом, пока желудок не склеился от пустоты, а горло не начало саднить от жгучей боли.

«Воды!» - кричала каждая клеточка моего тела. Трясущимися руками, все еще вздрагивая, я привычно потянулась назад, к рюкзаку. и замерла, с ужасом понимая, что сбежала из машины монстра без рюкзака. А следовательно, без телефона, воды, кофты и остатков бутерброда, аккуратно сложенного в пакетик в наружном кармане.

И только тут реальность происходящего обрушилась на меня, придавив всей своей непомерной тяжестью сразу.

Мой профессор английского - жуткий, звероподобный монстр, который, если верить любому ужаснику, будет теперь преследовать меня за то, что я узнала его страшный секрет. Как он стал монстром - совершенно неважно, хотя, перед смертью, конечно, можно и расспросить.

Возможно, над ним проводили опыты в какой-нибудь секретной лаборатории, и за то, что я узнала об этом, теперь укакошат еще и всю мою семью, вплоть до бабушки из полувымершего села под Архангельском.

Разумеется, преследовать меня будут только в том случае, если то, что я увидела - не плод моего обкуренного травой воображения... И если я отсюда выберусь.

А я не выберусь.

Я, мать его, отсюда никогда не выберусь! Потому что я не просто сдуру сбежала в лес - я сбежала в орегонский лес! Без воды, еды и спичек. В лес, которому нет ни конца ни края, где температура по ночам в это время года падает почти до нуля, но это не мешает хреналлиону диких и очень хищных зверей вылезать из своих нор и берлог и жрать все, что движется и пахнет мясом.

Скорее всего, даже мои бренные останки отсюда не выберутся.

Вдруг разом обессилев, я сползла по щербатому стволу дерева на землю и села, обхватив руками колени. Ноги отказывались стоять, голова отказывалась понимать, что мне - крышка, а пить уже хотелось так, что было понятно - еще пара-тройка часов, и я начну умирать от обезвоживания.

Чтоб он сдох, этот супер-Тайлер!

О, если я выживу - месть моя будет страшной! Он еще не знает Настеньки Астафьевой! У меня, между прочим, два года занятий по карате, и уж что-то, а сделать мужику больно в штанах я точно сумею. Особенно, если нападу неожиданно.

Да, именно так - сначала коленом в яйца, потом локтем в подбородок, потом ногтями морду исцарапаю - да так, чтобы шрамы остались, а после, когда он очухается и врежет мне в ответ, разревусь и вызову полицию. И пусть он потом лет пять доказывает, что не пытался меня изнасиловать.

Я нарочно отвлекала себя подобной ерундой, потому что думать про мою будущую месть Тайлеру Бреннену было приятнее, чем представлять, как спустя несколько часов меня будет рвать на части какая-нибудь местная гризли c детенышами.

И уж тем более приятнее, чем размышлять о том, что я увидела в машине профессора Макмиллана.

И о чудо! Моя тактика сработала!

Голова прояснилась, от сердца словно кусок груза отвалился. даже руки перестали трястись - до такой степени меня вдохновила возможность как следует испортить жизнь сволочному квотербэку. С решимостью участника программы «Выживший» я вскочила на ноги и принялась осматриваться и прислушиваться, в надежде услышать вдалеке шум дороги.

Я всего лишь заблудилась - твердила себе. Всего лишь забежала в лес и немного. заплутала.

В конце концов, надо просто пойти обратно - вон по моим же следам, хорошо видным в свете полной луны, благо бежала я, как молодой слон, вовсю круша и ломая кусты.

На всякий случай решила обойти ствол «моего» дерева на предмет обнаружения мха. Что там говорят про ориентацию по мху? С северной стороны он растет или с южной?

- Кажется, с северной... - припомнила, ощупывая кору дерева и стараясь не вляпаться ногами в собственную рвоту.

К моему удивлению, дуб был покрыт мхом полностью - со всех сторон и даже изнутри, в довольно широкой расселине, пробитой не то молнией, не то непонятно чем.

И вот тут-то, согнувшись, с просунутой внутрь старого, рассохшегося дерева головой, я услышала это в первый раз.

Нет, не шум дороги, который так надеялась услышать.

Вой. Долгий, тоскливый, леденящий душу вой, вознесшийся над лесом.

Глава 3

Дернувшись и подскочив от испуга, я пребольно ударилась головой о нависающий надо мной рваный край расселины в дереве.

- Что. это? - пробормотала, осторожно вылезая наружу. Потопталась, обхватывая себя руками -снова стало холодно.

Не трудно было догадаться - «что это». Почему-то про волков или шакалов я не подумала, хоть в этих лесах их куда больше, чем медведей.

Вой стих на мгновение и снова разнесся, подхватываемый откуда-то с другой стороны леса другим, точно таким же. И еще одним. и еще.

Боже, да их тут целая стая!

Ноги не слушались, путались и спотыкались от страха, но я заставила их двигаться, и побежала в сторону мной же протоптанной тропинки, не заморачиваясь с тем, что громко хрущу ветками -если кто рядом, все равно услышит. или унюхает.

Под кронами деревьями стало еще темнее, хоть луна уже стояла высоко, кое-как освещая мне дорогу. Если бы не она, пришлось бы бежать наугад.

Под непрекращающийся звериный вой я неслась туда, откуда прибежала - все быстрее и быстрее, уже чувствуя вокруг движение и понимая, что никакое бегство меня не спасет, что любой хищник в разы быстрее человека...

Надо залезть на дерево, вдруг осенило меня. Ведь это же медведи хорошо лазят, а волки или шакалы - совсем нет!

Стараясь не думать о том, что я буду делать, когда меня окружит и станет караулить целая стая, я остановилась, лихорадочно оглядываясь в поисках хоть одного дерева, на котором смогу зацепиться за нижние ветки и подтянуться наверх...

И оцепенела.

Впереди, метрах в пятнадцати вдоль по тропинке, на самой границе освещенного луной пространства и кромешной ночной тьмы, светились глаза. Узко посаженные, золотисто -желтые. и несомненно звериные. Волчьи.

Медленно-медленно, глотая слюну, я отступила на шаг назад, зачем-то теперь стараясь не шуметь

- хотя надо было делать это раньше.

Глаза порхнули в мою сторону. Я снова шагнула назад - еще медленнее, чувствуя себя как в ночном кошмаре, когда хочешь убежать или улететь, но что-то не пускает снизу - ноги вязнут в странном, магическом киселе.

А потом, слишком низко переступая, зацепилась пяткой о торчащий из земли корень, потеряла равновесие, ойкнула и беспомощно замахала руками.

Для страшных глаз напротив это послужило приказом «фас», и с коротким рыком зверь ринулся на меня.

- Мама! - заорала я, падая на спину.

Нет, не шакал. Волк. Даже не так - волчище. Огромный и совершенно черный в ночном освещении - с когтистыми лапами и скалящейся, страшной зубастой пастью.