Патрициана

Норен на какое-то время замолк, полностью погрузившийся в те давно прошедшие дни.

— Иногда мне кажется, — сказал он медленно, — что мастер Инаро обезумел. Он сошёл с ума от горя, когда понял, что не сумеет вернуть свою возлюбленную, и решил послать это проклятие на головы своих врагов. В другие дни я думаю… — Норен снова на некоторое время замолк, — думаю, — после паузы продолжил он, — что если так — это была его месть и его война. Но мастер Инаро был талах-ир. Он не был рождён ни предсказывать последствия своих поступков, ни воевать. Он умел только чувствовать, и энтари разбудили в его сердце такую ненависть, которую мало кто из его касты когда-либо знал. А орудием его ненависти стали мы — дети войны. Рождённые не беречь жизнь, но убивать. Рождённые неспособными противостоять своему народу, потому что талах-ар накрепко вживили в наши головы и сердца любовь к крылатым. Единственную, какую нам дано было испытать.

Норен замолк окончательно. Наступила тишина. Только ветер посвистывал между горных хребтов. Потом тронул поводья коня и тот двинулся вперёд.

С каждым часом пейзаж становился всё более суровым и угрюмым. Они въехали в ущелье, и теперь по обе стороны тянулись скалистые карнизы. Солнечный свет почти не проникал сюда, а как только ущелье закончилось, путники оказались на самой седловине перевала. Ветер дул так сильно, что едва не сбивал с ног лошадей. Пришлось спешиться и вести скакунов в поводу. Холод стоял такой, что Велене с трудом удавалось передвигать ноги. Она куталась в меховой плащ, но всё равно нестерпимо мёрзла.

Заметив, что та сбавляет ход, Норен тоже замедлил движение и обнял её. От крылатого исходило слабое, но всё-таки тепло.

— Ещё чуть-чуть, — шепнул он, с удивлением рассматривая вымотанное лицо спутницы. Дорога была такой узкой, что уже на подъёме им пришлось спешиться, но Велена едва держалась на ногах, не говоря уже о том, чтобы вести в поводу коня.

— Знаю, — Велена чувствовала себя неловко от того, что помощь оказывали ей, а не наоборот. Но Норен отстраняться не спешил, и Хейд решила воспользоваться редкими мгновениями близости, дарившими обоим крохи тепла.

Так, не расцепляя рук, они двинулись вперёд.

Велена с каждым шагом становилась слабей. Боль в ногах, постепенно усиливавшаяся с тех пор, как они поднялись на перевал, стала гаснуть и теперь исчезла. Руки не слушались, и если бы не плащ Норена, внезапно оказавшийся у неё на плечах, она перестала бы чувствовать и их.

- Совсем чуть-чуть, - повторил крылатый, обнимая её за пояс и пытаясь согреть обнажённые пальцы энтари в своих. Норен не ожидал, что патрициана настолько не переносит холода, и теперь проклинал себя за то, что закупая припасы, не подумал о тёплых вещах.

Велена всем телом прижималась к нему – уже не для того, чтобы оказаться поближе, а просто потому, что пыталась сохранить последние крохи тепла. Остатки мыслей и стыда напрочь выветрились у неё из головы. Всё, что осталось – белоснежные шапки гор и снег, блестевший под ногами. Перевал засыпало целиком, и потому при каждом шаге ноги по колено уходили в него.

К вечеру они наконец выбрались в зону лугов. Здесь ещё встречались скалистые кряжи, а осеннее солнце уже с трудом пробивалось сквозь плотную пелену облаков, но всё же было заметно теплей.

Норен высмотрел пещеру, в которой они проводили ночь, когда ехали на север. С тех пор прошло две недели, а приближение зимы с каждым днём чувствовалось сильней. От камней исходил холод, и Норен не решился устраивать лагерь внутри. Усадив почти окоченевшую Велену на землю около скалы, он собрался было отправиться на поиски хвороста для костра — но вместо этого замер, разглядывая всё такое же красивое, но смертельно бледное лицо.

— Велена… — прошептал он. Глаза энтари были закрыты, и оставалось лишь догадывается, слышит его патрициана или нет. — Велена! — Позвал Норен громче и встряхнул её за плечо.

В одно мгновение ему стало страшно. Так страшно, как не было ни разу за все прошедшие годы.

- Велена! – снова позвал он, но девушка не отзывалась. На чёрных густых ресницах лежал иней. Губы посинели, так что в сознание  невольно закрался вопрос: жива ещё энтари или нет?

«Конечно жива!» - мгновенно оборвал Норен себя.

- Велена! – снова позвал он, но та по-прежнему молчала.

Норен не знал, что делать. Его познания в лекарском мастерстве ограничивались перевязкой и прижиганием ран. Он, как и все крылатые, легко переносил холода, и хотя ему приходилось когда-то ночевать под открытым небом среди снегов, холод никогда не сковывал его так, как патрициану сейчас.

- Велена… - растерянно прошептал он.

Норен наклонилась и поднёс ухо к её груди, прислушиваясь к стуку сердца. Облегчённо вздохнул, обнаружив, что то всё ещё бьётся. И всё же Норен впервые видел Велену без сознания и понятия не имел насколько серьёзно её состояние. На теле не было ран, но руки и щёки оказались бледными и холодными на ощупь.

Норен растерянно огляделся по сторонам. Ощущение беспомощности становилось всё сильнее, и в то же время на краю сознания проскочила предательская мысль:

«Уйти. Покинуть Рим. Никто меня не найдёт». Норен не знал, куда собирается идти эта часть его души. Знал только, что в это мгновение свобода оказалась так близко, как никогда за все прошедшие тринадцать лет.