Патрициана

Велена покинула здание молча. Она не стала седлать коня — так и вела его под уздцы. Норен следовал за ней в шаге позади. Он видел, как устало поникла голова патрицианы к тому времени, как вечер подошёл к концу.

«Это меня не касается», — старательно убеждал себя крылатый. Он слишком хорошо знал, что жалость к энтари ещё никого и никогда не доводила до добра. И тем не менее, когда они миновали пару кварталов, окликнул Велену и спросил:

— Это было важно для тебя?

Велена вскинулась и некоторое время с недоумением смотрела на него, как будто и не узнавала.

— Ты о Лукасе? — наконец произнесла она и пожала плечами. — Просто одним врагом меньше. Вряд ли это существенно изменит ситуацию.

— Я не спрошу тебя, зачем ты заводишь столько врагов…

Велена хмыкнула — фраза крылатого немного её развеселила.

— …Я спрошу о другом. Правильно ли я понимаю то, что происходит между тобой и этим мужчиной?

Велена снова помрачнела. Она хотела ответить грубо, но передумала. Внезапно для себя она поняла, что подобие доверия, промелькнувшее между ней и этим рабом, для неё куда важнее, чем уважение многих из тех, кто остался в императорском дворце. «Надо же быть настолько одинокой, чтобы разговаривать с собственным рабом», — со злостью подумала она.

Однако вслух произнесла:

— Полагаю, думая о наших отношениях с императором плохо, сложно зайти слишком далеко.

Норен не отреагировал на шутку никак. Впрочем, всё, что видела Велена в последние дни, приводило к мысли, что тот вообще смеяться не умел.

— Тогда зачем? — просто спросил Норен.

Велена долго молчала, подбирая слова. Холодный ветерок щекотал её щеки. В тёмном небе горели звёзды, и ночь вполне могла бы быть хороша, если бы они находились где-нибудь в тысяче лиг отсюда.

— Есть законы общества, в котором мы живём. Невозможность отказать императору в его капризе — один из них.

— Не замечал, чтобы энтари высоко ставили закон.

— Закон, который записан на свитках и хранится в скриптории — может и нет. Но есть другие законы, которые не произносят вслух, но которые знает каждый, кто хоть раз вступал во дворец.

Норен помолчал, обдумывая её слова. Он медленно вышагивал у Велены за спиной.

— В моём мире тоже нет законов, как таковых, — наконец сказал он. — Есть очевидные вещи, которые каждый делает на благо всех. Можно сказать, что это — те законы, о которых не принято говорить.

— Тогда ты должен меня понять.

— Нет. Среди моих внутренних правил нет ни одного такого, какое приказывало бы мне унижаться перед одним единственным властьимущим лицом.

Щёки Велены вспыхнули, хотя она не смогла бы вспомнить, когда такое случалось с ней в последний раз.

— Не смей меня судить! — процедила она.

— Разумеется, — лицо Норена оставалось спокойно, но пальцы крепче стиснули поводья, — как рабу посметь судить хозяйку. Ты, госпожа, должна понимать, что раб не способен на подобное хотя бы в силу скудости своего ума.

Рука Велены сама собой потянулась к кнуту. Пальцы замерли на рукояти, судорожно сжимая её. Она больше не шла вперёд, а стояла, повернувшись к Норэну лицом, но чувствовала, что не сможет нанести удар. Одно только это лицо, равнодушное и спокойное, гипнотизировало её. Она стояла и смотрела, и хотела бы смотреть на крылатого ещё и ещё, забывая о том, в чьей постели только что побывала и куда идёт.

Осознав степень собственного безумия, Велена резко развернулась на пятках и, дёрнув поводья, двинулась по улице вперёд.

Норен помедлил, а затем последовал за ней.

— Я не пытаюсь судить, — сказал он через некоторое время, — я пытаюсь понять. Вы, энтари, почитаете собственную свободу так, будто это единственное божество.

— Собственную свободу вы цените ничуть не меньше нас, — заметила Велена зло.

— Это так. Именно поэтому каждый крылатый знает — за сделанное им отвечает только он сам. Как можно испытывать такое отчаяние, какое я вижу в твоих глазах, когда свой выбор ты сделала сама?

Велена обернулась и, снова замедлив ход, ещё несколько долгих мгновений смотрела на него.

— Ты точно не из мрамора? — спросила она. Ей очень хотелось ткнуть пальцем в белую щёку и проверить это на ощупь.

Норен, словно почувствовав её пристальный взгляд, провёл пальцами по щеке.

— Думаю, что нет, — сказал он. — Камень слишком тяжёл, чтобы драться и летать.

Велена закатила глаза, отвернулась и двинулась вперед. Теперь Норен шёл вровень с ней.

— У тебя была мать? — спрашивая это, Велена думала, что задаёт риторический вопрос, но, к своему удивлению, услышала:

— Нет. Я жил при… храме… с тех пор, как был рождён.

Велена обернулась к нему и вскинула бровь.

— Ты — духовное лицо?