Страница 4 из 16
С Францией Карла IV связывали тесные родственные связи. Его родная тетка, сестра Яна Люксембурга, была супругой брата французского короля, и сам Карл много времени в детстве проводил в Париже. Поэтому не было ничего удивительного в том, что французский король подарил Карлу IV два терна из венца Христова, которые хранились в церкви Сан-Шапель в Париже. В Мантуе в монастыре бенедиктинцев чешский король приобрел губку, которой смачивали губы висящего на кресте Иисуса, а также большой обломок этого самого креста с отверстиями от гвоздей. А копье Лонгина перешло к нему от прежних императоров, должность которых в Священной Римской империи, объединившей много земель, была выборной.
Впрочем, никому доподлинно не было известно, то ли это копье, которым пронзили тело Христа. Дело в том, что в средневековой Европе в те времена любая христианская реликвия ценилась дороже золота. И предметов, имитирующих подлинные христианские реликвии, по всей Европе расплодилось немало. Но Карл IV не жалел ни денег, ни времени на то, чтобы отыскать и собрать в одном месте все, что считал важным и нужным.
Не хватало той самой чаши, которую средневековые поэты назвали Граалем и которая хранилась ранее в соборе Святой Софии в Константинополе. И Карл IV разослал гонцов по всей империи, суля тому, кто найдет и принесет ему Грааль, огромное вознаграждение.
И чаша, действительно, вскоре нашлась. Ее привез из Амстердама потомок той самой семьи жонглеров-музыкантов, происходивших от южнофранцузских катаров. Камень, украшавший когда-то чашу, нашелся еще ближе, в самой Чехии. Он осел у одного пражского бюргера, который и принес его на показ сначала в университет, а потом в королевский дворец. Король, действительно, сдержал свое обещание и щедро вознаградил всех, кто доставил ему детали реликвии.
Теперь желанный им Грааль был в его руках. Камень, который когда-то носил в качестве талисмана окситанский рыцарь Себастьян де Мазаурик, снова соединился с чашей. Все собранные Карлом IV реликвии были размещены в капелле Святого Креста, которая находилась в Большой башне замка Карлштейн. Женщин в эту капеллу никогда не пускали, поскольку персоны женского рода в Средние века в среде католиков считались заведомо греховными существами.
Замок был построен по многоуровневому принципу. По замыслу Карла IV, видевшего в своей любимой Чехии преемницу Палестины, Карлштейн представлял собой имитацию Святой горы в Иерусалиме, по которой паломники должны были подниматься, преодолевая ярус за ярусом. На самом нижнем уровне был построен внешний двор, где слуги занимались хозяйственными работами. Там также располагалась колодезная башня, которая нависала над рекой.
В XV веке, когда чуть ли не вся Чехия поднялась на борьбу против засилья католической церкви, объявленные Папой Римским еретиками табориты осадили замок Карлштейн, в котором хранились сокровища чешской короны. На знаменах таборитов была изображена та самая чаша Священного Грааля, которую воспевал средневековый Запад. Иногда рядом с чашей можно было видеть еще и гуся в память о сожженном на костре инквизиции Яне Гусе, бывшем ректоре Пражского университета, который открыто обличал нравы развращенного всевластием духовенства, требовал реформы Церкви, выступал против немецкого засилья в Чехии.
Делом принципа для таборитов было добыть этот самый Священный Грааль, хранившийся в стенах Карлштейна, чтобы использовать его силу в своей борьбе за свободную Чехию. И они шесть месяцев стояли под замком, безуспешно пытаясь сокрушить его стены каменными ядрами. Когда табориты сняли осаду Карлштейна, мало кто знал, что в последний момент слуге бургграфа замка Мирко Татичку все-таки удалось передать им Грааль.
Еще в детстве, лазая с собакой по окрестностям замка, Мирко обнаружил заброшенный подземный ход, выводивший из башни к реке, и никому об этом не сказал. Когда начались гуситские волнения, он, который как и многие другие чехи ненавидел церковников и немцев, решился выкрасть заветную чашу из капеллы Святого Креста.
Мирко верил, что чаша поможет его народу победить, и не побоялся рискнуть ради этого своей жизнью. Его смертельно ранили выстрелом сверху солдаты, которые обороняли замок. Но чашу Мирко все-таки передал одному из таборитов, хотя так и не успел ничего рассказать о тайном подземном ходе, который мог открыть гуситам дорогу в замок.
Табориты отступили, так и не захватив замок, но с чашей. И еще двенадцать лет они стойко сопротивлялись врагу, пока не были разгромлены под местечком Липаны на севере Чехии. После поражения в этой битве отряд таборитов под руководством гетмана Яна Рогача из Дубы еще удерживал несколько месяцев крепость Сион недалеко от Липан, отражая атаки противника. Когда Рогачу стало ясно, что больше держать осаду крепость не сможет, он приказал табориту Томашу Желенке спрятать Грааль, зарыв его в землю под стенами крепости, что тот и исполнил. После того, как крепость пала, Рогача и других захваченных в плен таборитов привезли в Прагу и казнили. Томаш Желенка погиб в бою. А часть таборитов отошла в Словакию, где поддержала восстание тамошних крестьян.
Много позже, уже в социалистической Чехословакии, на месте разрушенной крепости Сион проводились археологические раскопки. В составе экспедиции был и очевидец событий весны 1968 года студент Ярослав Муриц. Он хорошо помнил, как советские танки шли по Праге, где мирное население выступало с демонстрациями протеста против введения советских войск. Он помнил, как вместе с мамой и маленькой сестрой попал под разгон этой самой демонстрации, и мать погибла под дубинками чешских полицейских, прикрывая дочь. И Ярослав люто ненавидел не только СССР, но и покорное ему чешское правительство. Возможно именно это обстоятельство коренным образом повлияло на весь ход дальнейших событий.
Окончив исторический факультет Карлова университета в Праге, Ярослав Муриц устроился на работу в Институт археологии. Он женился по страстной любви на однокурснице, но с течением лет любовь остыла, появилось четкое осознание того, что они с женой совершенно разные и, более того, чуждые друг другу люди. Михаэла Мурицова вместе сыном Яном после развода переехала в Карловы Вары, где вновь вышла замуж.
Муриц-младший на дух не переносил своего отчима и коротал время между Карловыми Варами и Прагой, нередко наведываясь к отцу. Вот и сейчас он пришел к нему на улицу Желевского, намереваясь задержаться у него на несколько дней. Яну было двадцать лет, и он только что окончил профессиональную школу. В этой школе он основательно подсел на наркотики, о чем отец только догадывался. Ярослав, впрочем, предпочитал делать вид, что ничего не замечает, когда искоса бросал взгляд на синюшную физиономию своего отпрыска. Он полагал, что во всем виновата Михаэла, лишившая его возможности ежедневно видеть и воспитывать сына, за которым и сама должна была неусыпно следить.
А Ян, кое-как поддерживая разговор с отцом, трепетал в жутком нетерпении. Ему позарез нужны были деньги, поскольку тот дилер наркотиков, который еще совсем недавно безропотно прощал ему все долги, вдруг поставил его на счетчик, теперь на кону стояла жизнь, которая ему еще была не безразлична. Ян знал, что в шкафу у отца хранится какая-то старинная ваза, о которой он почти ничего не знал, но полагал, что за нее можно выручить немалые деньги.
«Если ее продать, – думал Ян, – можно не только рассчитаться с долгами, но еще и покайфовать, было бы желание».
– А помнишь, ты как-то рассказывал, как привез из экспедиции какую-то вазу? – спросил он у отца, который сосредоточенно набивал трубку табаком, не поднимая глаз на сына.
– Да, из раскопок возле Кутной горы, на месте Сиона, а что? – ответил Ярослав.
– А почему ты не сдал это барахло вместе со всем прочим хламом в музей? – продолжил расспросы сын.
Ярослав задумчиво затянулся табачным дымом, вспоминая, как тогда, когда все его коллеги ушли на обед, он остался на месте раскопок и случайно обнаружил нацарапанный на одном из камней крестик. Что-то подсказывало Мурицу, что под этим камнем таится нечто весьма значительное. И это нечто, словно диктуя ему свою волю, заставило его вернуться в раскоп в выходной день, когда там никого не было. Под меченым камнем он обнаружил тот самый предмет, который его сын назвал вазой.