Страница 3 из 16
Но это была уже другая эпоха, в которой место старой Римской империи прочно заняла новая Священная Римская империя с германским ядром, вокруг которого объединились земли Чехии, Италии, Швейцарии, Нидерландов и Бельгии.
Себастьян де Мазаурик, вернувшись после позорного четвертого крестового похода к матери в Лангедок, примкнул к катарам, которые видели в католической церкви, грабившей местное население, заклятого врага. Будучи дуалистами, катары приписывали все мирские установления, связанные с угнетением человеческой воли, Сатане, который возымел власть в душах людей на земле, а истинным Богом считали Любовь, которая обреталась в чистых, незамутненных ложью, межлюдских отношениях.
Такие взгляды на мир были Себастьяну по душе. Они были гармоничными, не принуждали его к разладу с самим собой. Себастьяну грели душу также воспоминания о славянской красавице Милене. Память о ней жила в его сердце. И он, наверное, был бы счастлив, если бы узнал, что у нее в Далмации родился от него сын.
Чаша, которая он вывез из оккупированного крестоносцами Константинополя, была передана им на хранение общине катаров. Себе он оставил только камень, который, словно нарочно, откололся от нее при переезде из Константинополя в родной Лангедок. Он носил его как талисман из Святой земли в кожаном мешочке на шее и завещал своему слуге Морису передать камень катарам в случае его смерти.
Спустя пять лет после разграбления Константинополя Папа Римский объявил очередной крестовый поход, теперь уже против непокорных еретиков Лангедока, не желавших подчиниться церковникам и французской короне. Поводом послужило убийство в Лангедоке папского прелата.
Было жаркое лето 1209 года, когда крестоносцы подступили к городу Безье и потребовали, чтобы все католики покинули город. После того, как горожане не подчинились, город был взят штурмом и отдан на разграбление. Кровь в Безье лилась рекой. Папские крестоносцы вырезали всех подряд от мала до велика, не глядя ни на пол, ни на возраст. И делали это они по прямому распоряжению папского ставленника Арнольда Амори, курировавшего крестовый поход, который на вопрос рыцарей, как отличить католиков от катаров, спокойно ответил:
– Убивайте всех. Господь признает своих.
Последними словами Себастьяна, который упал пронзенный копьем крестоносца, были:
– Вот и все. Оказывается, умирать не страшно… А я думал…
Копье прошло возле самого сердца, обильно окропив кровью благородного рыцаря Лангедока камень, который висел у него на шее. Рядом с господином лежал его слуга, кровь из расколотой головы которого струилась подобно водам протекавшей через Безье реки Орб.
После жестокой резни в городе Безье еще долго бесчинствовали бродяги и нищие, грабя дома и выворачивая карманы благородных сеньоров, валявшихся на улицах в лужах засохшей крови. Один из этих бродяг по прозвищу Роже Косой добрался до тела Себастьяна и завладел драгоценным камнем.
Роже Косой погиб от руки таких же, как он, нищих и попрошаек, которые в драке на площади в Монпелье, девять месяцев спустя после описанных событий, распороли ему живот. Кровь снова залила камень, зашитый у бродяги Роже в штанах. Эту драгоценность обнаружила прачка Аурелия, жившая в доме неподалеку от площади, которая стянула с бродяги штаны, чтобы перешить их на портки детям.
Аурелия отнесла камень в лавку к старьевщику Исааку, запросив за него несколько золотых монет. Прижимистый Исаак, разумеется, тут же сбил цену, однако Аурелия осталась довольной и теми крохами, которые ей столь неожиданно перепали. Так в первый раз за историю своего существования сине-зеленый камень, украшавший некогда легендарную чашу, стал объектом купли-продажи.
После этого камню пришлось пролежать около двадцати лет в земле, закопанным во дворе дома еврея-старьевщика. Времена были неспокойные. В Лангедоке все еще истребляли еретиков, то и дело бунтовавших в городах и селениях. И Исаак решил выждать время, закопав свое столь нечаянно свалившееся на голову богатство в землю.
А в Окситании набирала силу инквизиция. Крестоносцы с их военным разбоем отошли на задний план. Теперь еретиками занимались братья-инквизиторы из ордена доминиканцев, которые с замечательным усердием отправляли их на костер в Альби, Тулузе, Нарбонне. Одним из последних оплотов катаров была крепость Монсегюр, где и хранилась чаша, вывезенная катарами из Безье накануне гибели этого города.
В 1244 году, когда Монсегюр пал, а всех его жителей сожгли, чаша отправилась в путешествие по Европе вместе с бродячими музыкантами и жонглерами, которым ее передали на хранение катары Монсегюра. Возглавлял труппу Николя Аверони, бедный сочинитель серенад и сервентов.
Камень же к тому времени был уже извлечен из-под земли и продан проезжему купцу Геральду, направлявшемуся из Барселоны через Монпелье в Париж.
Исаак получил за этот камень достойную плату, но деньги не пошли ему впрок. Его зарезали грабители в собственном доме, а все золото, конечно же, пошло прахом.
Новый обладатель камня не продал его, а подарил факультету искусств Парижского университета, где учился его сын Аймерик.
О происхождении реликвии догадались только более чем полвека спустя, когда студентам и преподавателям университета стали доступны рисунки византийских художников, на которых в цвете изображалась та самая чаша с глазоподобным сине-зеленым камнем.
Еще некоторое время камень лежал в университетском музее минералов, а затем студент Эрик Флефри украл его для своей возлюбленной Жеральдин Брейтон. Поклонник творчества средневековых поэтов Вольфрама фон Эшенбаха и Кретьена де Труа, сочинивших легенду о Граале, он почти поверил в волшебные свойства этого камня, способного, согласно легенде, лечить любые болезни.
Дело в том, что любимую матушку Жеральдин мучили сильные головные боли, она чахла прямо на глазах, и поскольку медицина XIII века не продвинулась дальше применения пиявок и кровопускания, бедная женщина пребывала в отчаянии, надеясь только на чудо. Это чудо, по мнению Эрика, и должен был явить Грааль.
Но камню так и не суждено было попасть в дом мадам Брейтон на бульваре Сан-Мишель. Эрика Флефри, студента факультета искусств, на перекрестке улиц сбила мчавшаяся невесть куда карета. Он ударился головой о мостовую и тут же испустил дух. Камень украл некий Клод Балле, который нагнулся над распластанным на мостовой Эриком, заметив у него в руке что-то блестящее.
В тот же вечер Клод Балле отправился на Монмартр, где его приняла в свои объятия куртизанка Жозетта Декруа, которая и получила красивый камешек в качестве платы за свои услуги.
Малышка Жозетта сразу смекнула, что доставшаяся ей драгоценность поможет ей выпутаться из того дерьма, в котором она пребывала, каждый день продавая свое тело за гроши. И фламандский нюх ее не подвел. Вернувшись, некоторое время спустя, из Парижа в родной город Брюгге Жозетта продала камешек пражскому купцу, который дал ей за него хорошие деньги. Бывшая куртизанка купила себе домик и открыла лавку по продаже разного снадобья. Никто больше не называл ее малышкой, и она почувствовала себя настоящей госпожой, когда женила на себе лавочника из Брюгге, что позволило им объединить их маленькие капиталы.
О Граале вновь вспомнили в эпоху чешского короля и императора Священной Римской империи Карла IV Люксембурга, деятельность которого во многом определила в XIV веке расцвет чешской культуры и государственности. Чех по матери, Карл Люксембург, в отличие от отца Яна Люксембурга, предпочитавшего Чехии Францию и путешествия по другим странам, любил Чехию и сделал все возможное, чтобы его правление способствовало ее экономическому и политическому подъему. В Праге был открыт университет и началось строительство комплекса Новый град. В тридцати километрах от Праги, на скалистом берегу реки Бероунки был построен замок Карлштейн, что в переводе с немецкого означает «Карлов камень». Там король-патриот разместил сокровища Священной Римской империи, королевские регалии и христианские реликвии, которые он собирал по всему миру.