Сторис

   А слухи уже прорастали сквозь замочные скважины, набивались в уши, скользили по вестибюлям, запутывались в тяжёлых гостиничных шторах. Бульбулязкин, стоявший, как говорили, у истоков совещания, не приехал, а ведь он должен был руководить тем семинаром прозы, в который записался Сторис.

   - Видно здорово он на Байкале обкупнулся, - вспоминали предыдущий семинар в Сибири старички.

   - Вместо него будет Паратов.

   Сторис задумался. Он помнил "Сермяжную правду" Паратова, слышал, что тот не очень-то хотел ехать да его уговорил организатор, с которым они были старыми друзьями. Сможет ли подневольный руководитель что-то дать ему? Не попробовать ли по-быстрому поменять семинар?

   - Собираются ученики, Голгофа одобряет, - подмигнул ему огромный лохматый парень с лупой в руках, - осталось ещё крест свой не уронить, а то все здесь только и ждут повода поржать.

   Водянистая улыбочка прорезала его сухой рот.

   - Ты здесь в первый раз, - парень приценивался к нему, то приближал лупу, то отдалялся. Глаз его то соперничал со всевидящим оком, то становился совсем маленьким, детским с дрожащей капелькой внутри, - Ты держись меня, я тебе конкретно растолкую, что к чему.

   - Да я и сам тебе, что угодно расскажу, - улыбнулся Сторис, взял лупу, но через неё вообще ничего было нельзя рассмотреть, - я был на паре совещаний у нас в Сибири. Такие места просматриваются сразу. Если ты его сразу не поймёшь, то оно никогда не раскроется.

   - Ну, не скажи, - оглядел гостиницу усталыми пустыми глазами парень, без лупы зрачки у него были маленькие, как горошины. - Меня здесь кличут Бессмертный, потому что я на всех совещаниях подряд был. Николай Стуков.

   - Не надоело? - на всякий случай спросил Сторис.

   - Спрашиваешь! Ты тут через неделю сам уезжать не захочешь. На бутылку коньяку спорю.

   - Знаю, что не захочу уезжать. Но надоедать можно по-хорошему.

   - Это ты на своём обсуждении скажешь, а я тебе не философ, - Стуков расхохотался, ключ его от номера поддакивающе зазвенел. - Сегодня приходи в тринадцатую комнату на тринадцатый этаж. Будет фестиваль рожи, торжественно вскроем коньяк, купленный на прошлое закрытие.

   - Что это за фестиваль рожи? - удивился Сторис, нетерпеливо выискивая в очереди знакомых, но обнаруживая лишь потерявшиеся, брошенные в однообразный гул лица. Даже друзья бы стали неуловимы, неразличимы здесь, даже близкая девушка улыбалась бы здесь другому.

   - Будем ржать. Мы обязательно в ночь перед семинарами смеёмся, на удачу. Вспоминаем разные прикольные штуки прошлых лет.

   - Половина из них - выдумка и бред, - Сторис поморщился, ему не хотелось вторить третьесортным шуткам.

   - А как ты думал, рождаются легенды? - подмигнул ему Бессмертный, огромный глаз скользнул в лупу, мелкое крошево зрения рассыпалось по полу, - как ты останешься в памяти этого форума? Постарайся хотя бы придумать себе историю, если твоя обычная несеминарская жизнь неинтересна.

   - Я придумал, - ему было жаль несчастного Стукова, было тяжело глядеть на его уменьшающийся глаз, но счастливой судьбы Сторис для него придумать не мог, - ты же читал тексты нашего семинара? Помнишь там роман, где толстый лохматый писатель уверяет, что знает всё на свете?

   - На паратовском семинаре, брателло? - Николай хлопнул себя по башке и ещё раз оглядел нового знакомого, будто пытался угадать в нём собственные черты.

   - На нём, - Сторис с удивлением заметил, что до сих пор держит бессмертную лупу и вернул её Стукову, - говорят, уже поздно записываться куда-то ещё. Все семинары забиты.

   - Это они всем говорят, - буркнул Николай, наверняка сам жалея, что вовремя не переметнулся, - на моей памяти было дважды, что семинар расформировывали. Кому это надо? И организаторам неудобно, и журналу неприятно.

   - А наш семинар... Кто там будет?

   - Бульбулязкин был свой парень, а этот... пока не скажу. "Сермяжная правда", безусловно, мощная вещь, но как разбирает, не знаю. Знакомые ребята говорили, больно бьёт, но я им особо не верю. И тебе говорю, выть как собака будешь, если поверишь писателю. На первом моём совещании был один. Лапатушка Милославский. И не критикует, а мурлычет. И не журит, а в усишки себе улыбается, бородёнку поглаживает, похохатывает меленько. Говорил, издадим, и в Москве меня продвинет, а семинар закончился и нет ни хрена. Мне ещё двадцати не было, понятно, сопля, пишу ему из своего Засранска - я такой-то был у Вас на семинаре (с большой буквы Вас - как положено!), а в ответ получаю: мои произведения... не заинтересовали, ля-ля. Я вам, блин, не фокусник, чтоб интересовать! Мне ваши красные словечки в одном месте обломились! Идите глупеньких девочек разводите!

   Николай раскраснелся, у виска под лохматыми прядями забилась жилка, лоб взмок, тёмные капли пота падали на отброшенные ветки вербы. Посмотри на них в свою лупу, Бессмертный, и увидишь весну. "Вот и ещё одни брошены вон", - подумалось ему, потом он поднял эти ветки, пока их не затоптали, прижал к груди, подумал отнести в комнату, порадовать Мику. Бессмертный в номер не торопился, он встретил пьяную группу писателей из Питера и затерялся среди них, то и дело прикладываясь к пущенной по кругу бутылочке.

   - Сторис? - сторожкий сощуренный взгляд недоверчиво осмотрел пыльные влажные бугорки вербы у его груди.

   - Юлька, - лёгкая краска побежала по его колючим щекам, - я думал, вдруг у нас окажется случайно один рейс.

   - Я позже вас, - и сейчас в кинотеатре перед глазами летала лёгкая фигура, лица было не разобрать, но голос звал за собой, увлажнял резкие грубые крики, сглаживал шумливый пережёвывающий семинаристов лифт, - рейс выбрала удобный, по Москве мы с девочками походили, побывали на чистых прудах, зашли в ЦУМ, в Третьяковку. Погода была супер.

   - Возьми, - он протянул ей одичалые веточки, - сегодня вроде как весна началась. Вам ведь не хватило.

   - Ты же их только что подобрал с пола, - тонкая ядовитая усмешка рассекла её бледное лицо, - по ним прошли все великие писатели современности. Уж и не знаю, достойна ли я такой чести.