Страница 2 из 158
Впрочем, нет, прозвучало это только раз, сразу после полнолуния. На второй день вампиры одумались, и приписывать героические свойства разбойникам перестали. А говорили, что поджидают некие террористы доверчивых людей, не жалея ни стариков, ни увечных, ни деток малых, и подло убивают всякого, кто проявит к ним сочувствие, простодушно предлагая дом, кров и пищу, и от рук их уже полегли тысячи.
Потом и это переиначили, перестав называть террористами и разбойниками. «Разбойник» — в государстве звучало гордо. И, хотя желающих примкнуть к неоплачиваемой оппозиции не нашлось, их с Борзеевичем теперь называли не иначе, как «запрещенные в государстве-те-кого-нельзя-упоминать…»
А еще радио пообещало: тому, кто сумеет снесть вражеские головы и доставить во дворец, дадут награду в миллионном исчислении. И желающие находились, рядом с благодатной землей постоянно шныряли простодушно соблазнившиеся посулами граждане, но глубоко за границу пока заходить не рисковали, встречаясь с сильной организованной охраной с крепкими зубами, в которую почему-то пули не могли попасть, искривляя свою траекторию.
В общем, ничего нового...
Но Манька расстроилась: за миллионное сострадание ко всем истерзанным ее рукой, будь у нее в избе хоть броненосцы с потемками, ее обязательно достанут, не дав зажить тихой спокойной жизнью. За такую награду желающих найдется, хоть отбавляй, и даже Дьявол не защитит, если найдется достойная нечисть. Научить или подсказать, еще куда ни шло, а выступить против нечисти права не имел. И против человека остерегал, убивец в Аду автоматически попадал в разряд попирающих землю, когда Дьяволу вменялось карать нарушителей сурово. Разве что, при личной встрече разрешалось:
А) — оплатить добром за зло,
Б) — вернуть злое,
В) — поставить доброе, как щит.
Были и другие варианты, но Дьявол их не рассматривал, считая сверхъестественными.
Такую награду, в которую оценили ее голову, она и в мечтах побоялась бы на себя приложить — прямо хоть сама беги сдавайся. Выходило, что вампиры выбора ей не оставили: теперь пронырливой Помазаннице придется еще за оборотней отчитываться, объяснять, что сами пришли, сами себя поубивали, и ее вины тут нет. Но она все же еще надеялась уладить дело миром, а если повезет, помириться с душою свою, объяснив, что трудная жизнь его, которая натолкнула на мысль стать вампиром — чистое недоразумение, и мешать семейному счастью с Ее Величеством она не собирается.
Пусть вампир — но человек же!
Борзеевич только головой качал, когда она высказывала ему свои соображения. Он сомневался, что им простится армия оборотней. Она не унывала, но как-то пустила стрелу, поискав образную цель Матушки всея государства. Стрела полетала-полетала и вернулась, ударившись оземь, чуть не пришибив ее саму — едва успела увернуться.
— Потому что не знаешь о ней ничего! — прокомментировал Дьявол стрельный самостоятельный выбор цели. — А если она, это как бы ты? В твоей матричной памяти Благодетельница записана, как доброе интеллектуальное начало, а ты злобное и бессовестное. Проклятый грех вампира на себе несет и принимает искупление отовсюду, а почему? Пусти стрелу еще раз — и будешь гореть. Но кому, как не мне, знать, что только так человеку дано поймать второго себя. Если честно, имея такую мерзость в душе, я бы без раздумий умер, — брезгливо передернулся он.
Какое-то время Манька смотрела на него в сомнении…
Не иначе, опять имел в уме что-то не совсем то, что сказал. После сокрушительной победы над врагом в ее планы умирать не входило, жизнь только-только наладилась. Вообще. Никак. Да она и раньше такого желания не испытывала, а иначе, зачем претерпела столько мучений?
Она убрала стрелы в колчан.
— Тогда люби ее, как самою себя, — посоветовал Дьявол, выкладывая из ящика новый инструмент для художественной резки по дереву.
— Шутишь? — брезгливо скривилась она, выкладывая с подноса на стол обильный завтрак, который больше смахивал на праздничный обед с десятком гостей. Изба продолжала их закармливать. Если так дальше пойдет, скоро в двери не пролезет. Борзеевич уже наел щеки, морщины разгладились — жирок пошел ему на пользу.
Облизала палец с вытекшим из пирогов малиновым сиропом.
— Немного радости заметить за собой голодуху по окровавленным шеям…
— На это не надейся. У вампиров это личностное качество, людям знать о нем не положено. Лучше задайся вопросом: как Помазанники, суть которых — кровососущая тварь, остаются милейшими людьми, а ты, казалось бы, добрейшее существо — кровожадная тварь?
— Понятия не имею, — буркнула Манька. Она много над этим думала и медитировала, пытаясь понять, что там у нее внутри, но ничего такого, что видели люди, не находила.
К столу подкатил Борзеич. Мокрый, взлохмаченный, на босу ногу, в рубахе с цветным горошком навыпуск. Глаз, в сиреневом ореоле, припух. Опять, наверное, досталось от водяного. Старик, бес ему в ребро, неисправимо любил пофлиртовать с русалками, а они отвечали ему тем же. Водяной старика подкарауливал и, чтоб не шкодил, кормил за баловство подзатыльниками — на дочек у него рука не поднималась. Но Борзеевич не умнел, а только вздыхал с досады — и стоило водяному отвернуться, уже качался в лодочке, а вокруг хороводили милые девичьи мордашки, слушая его сказочные повествования, с любовью расчесывая волосы и бороду, не слишком протестуя, когда он их за прелести щупал.