Страница 1 из 158
После битвы с оборотнями прошло две недели. О том, что произошло в благодатной обогретой неугасимым деревом земле, ничто не напоминало, кроме погорелого леса, но деревья уже выпускали новые побеги, зарастив шрамы. Колодец почти восстановился, неугасимое дерево подросло — из земли показался ствол. Восстановили огород, насадив кучу новых диковинных растений. Животные с удовольствием обживали зеленые пастбища, которые расширялись по мере того, как разрасталось неугасимое дерево.
Каждое утро Манька убегала все дальше, достигая края благодатной земли, и, добравшись до снега, втыкала в землю колышек неугасимой ветви, расширяя пределы своих обширных владений.
У яков, бизонов, оленей и других парнокопытных начался весенний отел — в избах текли молочные реки, превращаясь в творожно-сметанно-сырные озера. Они потчевали домочадцев переработанной продукцией и выменивали полезные приспособления, диковинки и экзотические семена у водяных, живших в озере, которые по всему свету имели связи и могли достать, что угодно.
Манька и ее новый друг Борзеевич — вставший плечом к плечу, когда пришла беда — наслаждались тишиной и умиротворением. О такой жизни она в самых сказочных фантазиях не мечтала. И внезапно поняла, что такое «дом», где любят с железом или без него, радуются твоей радости, слушают любую ересь, доверяют, невзирая на то, что из твоей головы никуда не делась полюбовная жизнь с вампирами и, стоит отвлечься, в твоих мыслях снова Благодетели.
Неотступная болезнь…
Это огорчало всех, и ее саму, но так уж устроен проклятый — и она с этим смирилась, надеясь, что когда-нибудь переборет свое наваждение. Самовнушением, или еще чем…
И только Дьявол бродил как неприкаянный, истаивая от скуки и напоминая, что вампиры никогда не смирятся с поражением, что документов ни на землю, ни на избы у нее нет и никто их выдавать не собирается, и, если она еще не передумала встретиться с Благодетельницей и расставить точки, пора бы собираться в дорогу.
Манька тянула время…
— Дай хоть неделю пожить по-человечески! — канючила она, взывая к его сердоболию. — Должен же быть у человека отпуск? Куда твоя любимая Помазанница денется? Да ей не жить, пока со свету не сживет! Пусть теперь сама за мной побегает! — хихикала она, предвкушая мучения Идеальной Женщины.
— Ну, Маня, это ты зря… — тяжело вздыхал Борзеевич, которому сладкая жизнь тоже пришлась по вкусу. — Сюда придут не оборотни, а государственная военная махина, которую заморские страны не рискуют разбудить, хотя мощи у них помощнее имеются. А если людей пригонят? Люди от Дьявольских стрел не умрут и по боголепию нашему пройдутся сапогами, не оставив камня на камне. Кто знает, а вдруг избы против человека не устоят?
— Но хоть раны залечим. Десять пуль из меня достали. Я не человек, что больничный мне не положен? — расстроилась Манька.
— Обещаю, если сносишь железо вот до этой отметины, — поклялся Дьявол, сделав на шестой части посоха снизу зарубку, — остальное сотру в порошок, да такой, что скрипеть на зубах не будет!
Перспектива была заманчивая. После битвы с оборотнями от второго железного каравая и посоха осталось чуть больше половины...
Почему-то снашивать железо в тихой домашней обстановке, при всем желании не получалось. Она уже давно поняла, что железо лучше изнашивается, когда она борется с какими-то ужасами и преодолевает неподъемные трудности. Первый комплект закончился, когда избы от покойников чистила, еще полкомплекта сносила, когда воевали с оборотнями. Можно сказать, комплект — за три месяца. А если сносит железо, которое на ней, запасок в котомке совсем не останется — и пойдет налегке, а там еще комплект — и можно во дворец заявиться, требуя встречи на законном основании.
Избы от железа начинало потряхивать. Они продолжали его прятать, пока она спала, а когда вспоминала, приходилось долго искать котомку и посохи.
— Это страх, — объяснил Борзеевич. — Что-то про цепи рассказывают, про ось, в землю вбитую. Снимают они его с тебя, решили на себя тяжесть взвалить.
— Снимают они... Да разве ж так его снимают?! — возмущался Дьявол, негодуя.
А Манька избам была благодарна. Кто бы еще принял ее с железом, да понес его на себе? И не расстраивалась, когда в очередной раз котомку не могла найти, с тайной радостью позволяя избам чувствовать себя Благодетелями. До дворца, в обход гор, оставалось, чуть больше половины пути, и получалось, что железа осталось меньше, чем дорога, а пока избы держали его при себе, оно не мучило и не шло за ней.
Не об этом ли она мечтала?!
«Ладно, избы, сами железные ходили, а Борзеевича напугаю, — думала она. — Пусть посмотрит на меня, какая я есть, пусть привыкнет!» И не верила, когда старик доказывал, что за долгую жизнь, начала которой он уже не помнил, насмотрелся и на железных людей, и на медных, и на больных, и на здоровых, и на голых, и раздавленных золотыми одеяниями… — в язвах и беззубую он ее не видел.
К счастью, радио на старика не действовало, но знал о нем много, иногда пытаясь дать совет, как лучше вывести железо на чистую воду.
Огорчало другое...
Манька привязалась к избам, которые сами топились, готовили парную, стол с яствами, были всегда такие теплые, уютные, а, главное, безопасные. Без нечисти они помолодели: бревна стали свежие, с желта, подвалы тучно наполнились всякой всячиной. Мысль, что их придеться оставить, расстраивала ее с утра до вечера. Но вампиры лицемерного и корыстно продуманного просвещения опять поднимали голову. Радио слушать она уже научилась, и хоть близость гор глушила основную часть каналов, теперь на всех доступных волнах радиоведущие пугали народ такими-сякими террористами, которые грозили царству-государству концом света…