Пока ты веришь

– Мама, – позвал Токен, и Атаана вскинула голову, вытирая пот со лба тыльной стороной ладони. – Кто кричал?

– Я ничего не слышала, – пожала плечами Атаана. – Пойди в дом, умойся холодной водой и полежи немного. Ты весь день просидел здесь со мной на жаре, вот и мерещится всякое.

Токен вскочил на ноги.

– Мама, мне срочно нужно к Афису. Что-то плохое вот-вот случится, но я сам не смогу понять, что именно.

Не дожидаясь ответа матери, он стремглав кинулся к калитке, даже не потрудившись помыть испачканные землей руки. А где-то на задворках сознания эхом раздавался жалобный крик и гудело пламя.

Он понял все, уже взбегая по ступенькам дома верховного жреца. Внутри, казалось, никого не было. На звук хлопнувшей двери вышла женщина, прислуживавшая Афису, и сообщила, что в данный момент господин находится на Совете двенадцати, а значит, нет никакой возможности его увидеть. Правда, жрецы заседали уже давно, и если Токен подождет… Но он не мог ждать, как и не мог сам каким-либо образом предотвратить назревающую беду.

Не обращая внимания на неодобрительные возгласы женщины, он прошлепал босыми ногами в общую комнату, оставляя грязные следы на чисто вымытом полу. Токен взял пергамент, краску, палочку для письма и оставил для Афиса сбивчивое послание. Он отдал пергамент служанке, взяв с нее обещание, что как только жрецы выйдут из предназначенной для собраний комнаты, она тут же передаст записку Афису, пока остальные еще не разошлись. Сам же он направился к черному ходу, пересек задний двор и шагнул к запретному лазу в стене, где ненадолго замешкался, выбирая меньшее из зол. Предпочтя телесное наказание возможной катастрофе, Токен продолжил свой путь.

Чем ближе он подходил к поляне, тем отчетливее становился жадный треск пламени. Воздух был пропитан приятным, умиротворяющим запахом горящего дерева и смолы. «Кто это сделал? А что, если этот человек все еще там? Что я смогу? Я всего лишь ребенок».

Изящный изгиб бедра Тхор ласкали тонкие огненные пальцы. Огонь был удивительно ярким и в наступивших сумерках больно резал глаза. Хотя еще больнее резануло где-то в груди – перед горящей статуей, уперев руки в бока, стоял его собственный отец.

– Так тебе и надо, – монотонно твердил он. – Получи свое, ведьма. Я это сделал, я это и исправлю. Прочь, прочь из моей головы. Не хочу тебя слушать, не желаю ничего знать!

В голосе засквозили истерические нотки, и Дасар рассмеялся жутким, безумным смехом отчаявшегося человека. Он рухнул на колени, и смех перешел в рыдания.

– Что ты сделал? – тихо и холодно спросил Токен, заставив Дасара вздрогнуть и резко обернуться.

– Что ты сделал? – чуть громче повторил мальчик, медленно наклоняясь и подбирая с земли камень – на случай, если отец совсем обезумел и нападет на него.

– Ты не понимаешь. Она существует на самом деле, и она погубит нас всех, – Дасар недоуменно смотрел на булыжник в руке своего маленького сына.

– Мне незачем бояться Тхор. Потуши, пожалуйста, огонь – я не достану сам. Я не скажу, что это ты сделал, обещаю. Скажу, что, когда я пришел, уже никого не было.

Дасар отрицательно покачал головой и выпрямился во весь рост, преграждая сыну путь. Его лицо исказила отвратительная гримаса – смесь угрозы, насмешки и помешательства. Огонь медленно полз все выше и выше, норовя обнять Тхор за талию. Вдалеке послышались голоса и топот ног.

– Уходи, прошу, – Токен схватил отца за руку и снизу вверх умоляюще заглянул ему в глаза.

– Нет уж, – усмехнулся Дасар, – твой Афис все равно поймет, что это я. И я с самого начала был готов понести кару. Жаль только, что задуманного не сделал. Собственный сын помешал, кто бы мог подумать?

На поляну уже выбежали человек шесть жрецов и среди них Афис, который, ахнув, поспешно стянул с себя безрукавку и принялся сбивать пламя. Илайя и еще один жрец схватили Дасара и заломили его руки за спину, хотя тот и не думал сопротивляться, а лишь поморщился от боли, когда Илайя в сердцах пнул его коленом в живот. Токен вскрикнул.

– Остановись, Илайя, – бросил Афис через плечо, – его участь и без того незавидна.

Пламя удалось быстро погасить, и воцарившуюся темноту пронизывал лишь свет одинокого факела в руках одного из жрецов. Афис медленно подошел к Дасару. Едва ли кто-то до этого дня видел верховного жреца в такой ярости. Хотя внешне он оставался невозмутимым и не повышал голоса, все присутствующие кожей ощутили исходящую от него разрушительную гневную силу. И каждому стало не по себе, как будто это они, а не стоящий среди них плотник, были повинны в чем-то.

– Зачем ты разрушил то, что сам создал? – обратился к нему Афис, и строгий голос его наносил куда более существенные удары, чем колено Илайи. – И я не только про статую. Ты потерял мое доверие и уважение, которое все эти годы только возрастало. Неужели я ошибся в тебе, Дасар? Скажи.

– Ты все знаешь, не притворяйся, – прохрипел Дасар.

– Да как ты разговариваешь? Забыл, кто перед тобой? – Илайя грубо сжал предплечье своего пленника.

– Я велел тебе перестать, – резко оборвал его Афис, одарив убийственным взглядом. – Сейчас говорю я, или ты тоже забыл свое место?

– Прости, – Илайя опустил глаза и, казалось, даже стал ниже ростом, чуть сгорбившись и втянув голову в плечи.

– Дасар, ты догадываешься, что тебя ждет в уплату за содеянное? – продолжил Афис.

Дасар, в отличие от Илайи, стоял с гордо поднятой головой, бесстрашный и уверенный в своей правоте. Или окончательно сошедший с ума.

– Ты приговариваешься к смерти на алтаре сразу же после завершения необходимых приготовлений, не дожидаясь одного из двух ежегодных дней жертвоприношений, – заключил Афис. – Пусть твоя кровь смоет грех с твоей души. И пусть тело твое страдает, как страдала сегодня наша госпожа. Я даже не стану выносить это решение на Совет. Среди нас не найдется такого, кто оправдает твой поступок.

Токен до крови прикусил костяшку указательного пальца, чтобы не закричать. Он прекрасно понимал, что решение Афиса справедливо. Более того, он сам поступил бы так же на его месте. Отец совершил преступление, осквернив святыню, а преступники в Тхорасе умирали и за гораздо меньшую вину. И тот крик, что он слышал. Тхор звала его на помощь. Его, маленького мальчика, а не кого-то из своих посвященных слуг. Вспоминая этот вопль страдания, Токен понимал, что не сможет простить отца. И уродливый, обугленный бок идола будет вечным напоминанием. Злость, страх, любовь к отцу – чувства боролись в его душе, копошились внутри подобно клубку ядовитых змей, готовых ужалить, чуть только он ослабит бдительность.

– Уведите его туда, где он будет дожидаться исполнения приговора. Дайте есть и пить – завтра пусть начинает поститься. И сообщите его жене о случившемся, а также о том, что Токен сегодня переночует у меня.

– Я сделал это для тебя, сынок, – жалобно проговорил Дасар. – Пусть ты сейчас не понимаешь этого, но я лишь хотел спасти тебя. Лучше беги отсюда, уходи туда, где она не властвует. Слышишь, Токен?

– Пошел, – один из жрецов подтолкнул его, и Дасар, оступаясь и волоча ноги, двинулся вперед по узкой тропинке.

– Афис, ты же знаешь правду, зачем ты так с ним? – вдруг надрывно крикнул он, обернувшись, и тут же получил еще один удар в спину.

Процессия скрылась в чаще, оставив Афиса и Токена в темноте. Вдали снова раздался душераздирающий смех умалишенного. Это стало последней каплей, и Токен тихонько заплакал, грязными руками размазывая слезы по щекам. К слезам тут же прибавилась икота. Босые ноги начали неметь от ночной прохлады, царапины на них щипали и саднили.

– Мой мальчик, – Афис попытался прижать Токена к себе, но тот извернулся и присел на землю, прислонившись щекой и плечом к белевшей во тьме статуе. Дерево, весь день вбиравшее в себя солнечный свет, было успокаивающе теплым. Закрыв глаза, он мысленно просил у Тхор прощения за своего отца.

– О чем отец говорил? О какой правде?

– Я не знаю, Токен, – искренне ответил верховный жрец, – он не в себе, ты же все видел. Мне очень жаль, правда. Эта работа его доконала. Я даже чувствую себя в какой-то мере повинным в его болезни. Хотя я не ставил ему сроков и не заставлял столько работать.