Страница 8 из 11
Очень удобная и экономичная в плане ресурсов философия. Плавно выросшая из религии, экспансия социальной вины постепенно заползла под воротник современного человека. Сегодня мы не хотим просто смартфон, сегодня нам подавай «яблоко». И стоять за последней моделью в очереди совсем не стыдно: быть в очереди людей, способных приобрести эту модель, все равно, что оказаться в списке Форбс. В противном случае столкнуться с чувством вины.
Почему же я его не испытываю?
Очень давно я западал по наручным часам, покупал и искал новейшие модели. Все потому, что, как мне кажется, знаю в этом толк. Это сугубо субъективное мнение, но то, что сегодня выпускает швейцарская промышленность – отвратительно по определению. Я не беру технические характеристики изделий и говорю исключительно о дизайне. Мне он не нравился никогда. Попадались часы на твердую четверку, модели, на которые облизывался, потому что не мог себе позволить, но в принципе весь модельный ряд я оцениваю как отстойный.
Чтобы у читателя не возникло ощущение, будто записки делает самолюбивый напыщенный поц, я приведу пример. Относительно недавно интернет наводнил мем наручных часов в виде советского электросчетчика. Здесь слово «советский» использовано в качестве временной характеристики. Были такие механические приборы с вращающимся за счет вихревых токов алюминиевым диском. Наши дедушки и бабушки его помнят. И вот один незадачливый фотошопер сделал коллаж из счетчика и электронных часов. Яндекс страдал от запроса, где купить такие часы, а буквально через год китайская фирма «Skmei» выпустила на рынок похожую модель. Сегодня вы без труда найдете их на «Али», но что стоило спроектировать такой дизайн профессионалам?
Если вы по-прежнему убеждены, что маркетологи просиживают штаны не напрасно, приведу еще пример. Когда я переехал в частный дом, столкнулся с проблемой неустойчивой сотовой связи. Мой аппарат плохо ловил сигнал, быстро садился, и представляю, как сильно фонила антенна, пытаясь дотянуться до своей соты. Я много лет пытался купить стационарный сотовый телефон. Чтобы он стоял на столе и постоянно был включен в розетку, чтобы к нему можно было подсоединить усиливающую антенну и чтобы трубка была на шнуре, а не связывалась с базой по радиоканалу.
Сегодня такой аппарат можно купить только в интернет-магазине, но десять лет назад это было решительно невозможно. Причем, если я спрашивал в магазине о наличии такого устройства, продавцы крутили пальцем у виска и говорили:
– Так он же перестанет быть мобильным.
Ой, да я могу рассказать сотню таких историй, когда производителям товаров и услуг наплевать на желания покупателей. Порой я точно знаю чего хочу, даже делаю эскизы и пытаюсь найти. Но не всегда всевидящий отдел по развитию обращает внимание на меня. Так же было с наручными часами, пока однажды не зашел на «Железный рынок», где увидел китайские пародии швейцарских и японских часов. Я купил их штук двадцать, а позже отправлял покупателям в качестве извинения, если девчонки сильно косячили. Но самое главное, нашел, что так долго искал – электро-механические часы стоимостью семьсот рублей. Я носил их четыре года. После того как они облезли и поцарапались, с сожалением отправил в мусоропровод. Вмести с ними ушла и моя «часомания». Я понял, что носить дорогие часы так же тупо, как покупать яблочный телефон, и что большими деньгами мы платим не за вещь или сервис, а компенсируем наше чувства вины.
Именно чувство вины заставляет идти солдата в атаку, а вовсе не патриотизм. (Прямо-таки вижу, как сплюнули ура-патриоты.)
Приведу очень бородатую байку о том, как генерал обходил окопы перед атакой.
Молодой боец тихо плакал, ожидая сигнал к наступлению. К нему подошел бывалый военный в лампасах и ободряюще похлопал по плечу.
– Что, сынок, страшно? – спросил он по-отечески.
– Я описался от страха, – сказал новобранец, – мне стыдно, поэтому и плачу.
Тогда генерал подмигнул солдату и тихо сказал:
– Ничего, сынок. Я вообще обгадился.
Уверен, что история придуманная, но где здесь патриотизм? Если, конечно, патриотизм – не чувство вины перед товарищами.
Да и где может быть патриотизм при рыночном воспитании? Я могу себе представить, что кто-то может погибнуть за Родину, и даже за Сталина, но за Ельцина-то – дураков нет.
И все же патриотизм, если верить Википедии, – любовь к Родине, а значит, чувство противоположное чувству вины. Как и наши с Кристиной отношения.
Я дарю ей цветы, потому что люблю ее или потому что хочу вызвать чувство вины? Одинаков ли будет результат? Каковы последствия двух совершенно однозначных транзакций: подарить цветы любя и подарить цветы, ожидая чего-то взамен? Я понял, что приблизился к разгадке очень существенного и важного принципа, но пока мне не хватает опыта, чтобы его прочувствовать.
Хорошо. Будем продолжать накапливать знания, и рано или поздно материал из количественного перейдет в качественный, а мне удастся сделать академически выверенный вывод. Пока же я стал конспектировать наши с Кристиной диалоги. Игла мне в этом очень помогла, составляя стенограмму наших бесед.
Я сбрасывал их на компьютер и причесывал электронными таблицами, сразу же заметив – у Кристины, как и у меня впрочем, стабильный словарный оборот. Иными словами, мы используем одни и те же устойчивые идиомы и словосочетания. Более того, по количеству местоимений и союзов нас можно идентифицировать не хуже дактилоскопии. А слова-паразиты – просто вишенка на торте – живут в нас как настоящие.
Мне сразу же вспомнилось Ленкино умение определять энтропиков по почерку, и я позвонил ей.
– Меня всегда поразжало твое умение узнавать проблемных покупателей, – сказал я вместо приветствия.
– А меня – твое умение звонить не вовремя. – Как обычно, Ленка отреагировала колкостью.
– Чем ты таким занимаешься? – спросил я.
– Утро понедельника, – сообщила она.
– Делаешь заявки поставщикам?
– Именно, – подтвердила Ленка.
Было почти одиннадцать, а я знал, что Ленка всегда успевает до половины десятого. Следовательно, мой администратор мне лгала, либо действительно не хотела говорить, но совершенно по другой причине. Я хмыкнул.
– Ну, давай зайду вечером, и все обсудим.
– Нет уж, вечером я занята, спрашивай сейчас, и покороче.
– Хорошо, – растянул я, – подскажи мне алгоритм твоего безошибочного узнавания. Вернее, не так. Я тебе его расскажу, а ты поправь.
– Слушаю, – согласилась Ленка.
– Я тут предположил, что у энтропиков, ты их обычно называешь гандурасами, есть своего рода словарь. Выражения, которые они чаще всего используют, слова-паразиты.
– Кажется, я тебе говорила, что они пытаются нарушить правила.
– Помню, – согласился я, – но может, есть какие-то вербальные маркеры.
– «Какие гарантии?». Энтропики чаще всего спрашивают гарантии. Причем, если задать им вопрос, что конкретно, это приводит их в ступор. Как правило, немногие отвечают, что хотят оплатить товар при получении. И если я спрашиваю, что мешает мне прислать вместо заказанной детали кирпич, то самые тупые отвечают: «А я не буду оплачивать».
– Иными словами, – подытожил я, – энтропики используют антонимы к слову страх? «Гарантия» или что-то подобное.
– Да я бы не сказала, – ответила Ленка. – Это больше похоже на поведение избалованного ребенка: «хочу» или, как часто говорят мамы, «вынь да положи».
– Не знал, что ты общаешься с молодыми мамами, – выпалил я и тут же прикусил язык.
Я упоминал, что Ленкина личная жизнь была для меня загадкой. Казалось, девушка годами не выходит из дома, а она, Ленка, уже давно переступила пубертатный период, и логичным было бы завести семью или, по меньшей мере, парня. Однако мой администратор все двадцать четыре часа находился на работе. От чего я невольно испытывал угрызение совести.
– Кстати, Лен, а тебе не кажется, что энтропики лишены чувства вины, или даже наоборот, они нас с тобой изначально считают виноватыми?