Страница 9 из 11
– А где здесь «кстати»? – спросила Ленка.
– Просто в голову пришло.
– Чувство вины… – сказала девушка, как бы смакуя. – Это называется эгоизм, Леша. Но мысль интересная. Что, если отправлять покупателям твои голые фотографии? А в случае непоставки товара выкупать их обратно.
– Тьфу, – плюнул я в трубку.
– Ну, подожди, – прицепилась Ленка, – ты же любишь чужие идеи вертеть. Можно тебе спеть на камеру акапелла, если не хочешь фотографии в стиле «ню». Посылать видеофайл покупателю как гарантию получения товара. И я убеждена, что любой, получив такую запись, обязательно в нее заглянет, а увидев, сразу же испытает чувство вины. И уже после не сможет уйти в другой магазин. Так сказать, будет должен жениться.
Я прервал разговор, но подумал, что Ленка, как всегда, права. Только опять это не будет работать.
И еще она сказала слово «эгоизм». А что это в моем понимании первобытных инстинктов? Пересечение жадности и лени или жадности и страха? Казалось, что эгоизм – сама сублимация всех трех чувств. Абсолютный и первобытный порок.
В то время, о котором я рассказываю, мне нравилось приезжать в Технопарк и гулять по автостоянке, щекоча нервы до состояния холодных иголок в пальцах.
По какой-то причине я был убежден, что повторных покушений Организация не предпримет, и бесстрашно разгуливал на месте нападения. Чтобы это не показалось странным, я брал щенка шоколадной таксы по имени Ширли и выгуливал его. Нередко Ширли скулила, желая, вернутся в корпус, а иногда просто подгибала лапы и садилась прямо на асфальт. Тогда я брал ее на руки и заносил в лабораторию. Щенок тут же тыкал меня холодным носом в рукав, прося, чтобы его гладили.
– Какая требовательная к ласке собака, – каждый раз удивлялся я. – «Гладьте меня, пожалуйста, а гулять я больше не хочу!»
Поняв, что говорят с ней, собака весело лупила мне в грудь хвостиком.
Тук-тук-тук.
Я уже не считал действия щенка эгоистичными. Ведь, гладя холку, вместе с ним получал заряд положительных эмоций, вроде бы становясь лучше, добрее, что ли.
В очередной раз, гуляя с собакой, я увидел на стоянке долговязую фигуру в длинном плаще. Человек показался мне знакомым, но я не сразу узнал Аркадия Быстрицкого.
– Сколько лет! – приветствовал он меня.
– Рад вас видеть.
Действительно, с нашей последней встречи прошло больше года. Быстрицкий изменился и, как мне показалось, постарел. На его лице стало больше морщин, но улыбка осталась прежней.
– Какими судьбами? – спросил я.
– На очередной брифинг, – развел руками доцент кафедры прикладной физики. – А вы? Я смотрю, такс разводите.
– Выгуливаю, – уточнил я. – Вот, взяли из приюта, чтобы звук записать, а сдать обратно не получилось. Так и прижилась в девятой лаборатории. Хорошо, хоть руководство комплекса не гонит, а то бы пришлось усыпить.
Ширли недовольно подняла мордочку.
– Да ладно, шучу, – сказал я собаке.
– Странная порода, – заметил Быстрицкий, – вроде кроличья, но грудь слишком объемная. Такая в норе застрянет, а для классической породы – маленькая, ни то ни се.
– Наверное, по этой причине хозяева ее и сдали.
– Вы говорите, записывали звук? – спросил Быстрицкий, – Зачем, если не секрет?
– Да это уже закрытый проект. Записывали стук ее хвостика, но сейчас я работаю над другой программой.
– Поделитесь?
– Семейное приложение, – объявил я. – Дабы создать гармонию во взаимоотношениях супругов.
– Серьезно? – удивился Быстрицкий. – И каков основной принцип?
Я как можно подробнее рассказал о своей работе. В конце моей речи Аркадий нахмурился.
– Что-то вам не нравится? – спросил я.
– Все нравится, просто не понимаю. Вы пытаетесь подсчитать, кто больший в семье эгоист?
– Нет, – ответил я обиженно.
– Алексей, а вы когда-нибудь слышали об открытых и закрытых системах?
– Не припоминаю.
– Я вам сейчас расскажу, но сначала о вашем исследовании чувства вины. Эгоизме, как вы назвали. Если правильно понимаю, вы исследуете альтруизм. По большому счету… Ведь эгоизм это механизм выживания особи. А альтруизм – группы. Улавливаете разницу?
– Нет, – растерянно сознался я.
– Вы никогда не слышали о почвенных бактериях Субтилис? Их общественная жизнь полна драматизма. Дело в том, что, когда колония голодает, одна половина бактерий убивает другую. Погибшие служат пищей своим убийцам. Причем все бактерии имеют защитный механизм от яда, которым их травят соплеменники. А это значит, что бактерии, служащие пищей, добровольно отключают защиту. Переводя на наш язык – совершают акт самопожертвования. Или, если хотите, альтруистское самоубийство. А все потому, что целой колонии не выжить и только таким образом можно сохранить популяцию.
Представьте себе, что большинство бактерий окажется эгоистами. Тогда бы мы никогда не узнали о существовании Субтилис. Но этот механизм закрепился эволюционно, и мы видим его продолжение в поведении летучих мышей-вампиров, где особи подкармливают своих соплеменников, даже без родственных связей. Среди летучих мышей есть экземпляры, которые игнорируют этот принцип, те самые эгоисты. И что бы вы думали? В тяжелые времена никто не желает делиться с ними пищей. Но самое важное для дальнейших выводов, что альтруистское поведение не является адресным.
– Пока не улавливаю связи.
– Я всего лишь хочу сказать, – заметил Быстрицкий,– что альтруизм это порождение социума, групповой признак, в отличие от эгоизма, абсолютно индивидуального посыла. Сейчас вы пытаетесь понять, что движет вашими поступками, альтруизм или эгоизм. И, как всегда, ответ очень прост: если вы создаете транзакцию адресно, это эгоизм, если же действие групповое, то это в чистом виде альтруизм.
– Но как я могу действовать не адресно в группе из двух человек?
– Вам решать, – ответил Быстрицкий. – Не могу же я ответить на все вопросы.
Я задумался, собака замерзла и села, намекая, что дальше продолжит прогулку на руках.
– Эгоистка, – сказал я. – Ты мне пока не семья.
– Ну, а теперь – к системам, – продолжил Быстрицкий. – Взаимодействие, которое совершаете вы, всегда бинарное – ноль или единица – и такие системы всегда закрыты. Однако семья может состоять из нескольких человек, с ней могут взаимодействовать другие семьи, и это уже открытая система, в ней значение транзакций может достигать от нуля до бесконечности.
– Приведите пример, пожалуйста, – попросил я.
– Извольте, – согласился Быстрицкий. – Включите телевизор и посмотрите политическое ток-шоу. Гости из Украины приезжают в Москву, чтобы их поводили носом по батарее. Зачем? Или, правильнее сказать, почему? Да потому, что на каждой передаче их аудитория укрепляется во мнении, что Россия – страна-агрессор, и так же жестко ведет себя с гастролирующими политиками. А противоположная сторона убеждается, будто в Незалежной уже весь мозг отморозили, иначе зачем вступать в спор с такой слабой аргументацией? Каждый остается при своем мнении без соблюдения баланса системы, потому что она является открытой. Ну, если совсем банально, это как открытый ядерный реактор. Посчитать его КПД невозможно – только ущерб окружающей среде.
– Что же получается, мое приложение никогда не будет работать?
– Не знаю, – пожал плечами Быстрицкий, – сейчас везде кризис. Даже фундаментальная физика находится в тупике.
– Как это возможно? – спросил я. – Наука не может находиться в кризисе.
– Может, – растянул Быстрицкий. – Похоже, мы приблизились к пределу того, что можем узнать.
– Проясните, – попросил я.
– Помните, – начал Быстрицкий, – как сто лет назад появились теория относительности и квантовая механика? Это были золотые времена. Казалось, еще немного, и мы выведем формулу всего. Однако Эйнштейн умер, так и не закончив единую теорию поля, а на протяжении последующих пятидесяти лет появилась разве что теория струн. Это довольно спорное научное открытие, которое никогда не будет подтверждено.