Страница 7 из 11
Наверняка среди читателей найдется пара умников, которые вспомнят сцены из фильма «Убить Билла», где в тесном вагончике герои сражаются на мечах. Я даже возражать не стану. Пусть сами попробуют или спросят морских офицеров, почему кортик, до того как он превратился в элемент формы, затачивали с острия. Сам же и отвечу: в тесных корабельных рубках даже таким оружием противника можно лишь заколоть. Наносить там рубленые раны способны исключительно офицеры диванных войск, а я к ним не отношусь.
В общем, пришлось заменить меч коротким мачете. А позже и ограничиться битой, дабы не создавать опасности для подросших детей.
Коренным образом изменившаяся жизненная ситуация требовала поменять мой подход к безопасности. Однако лежавший в бардачке «ПЛ-15» совсем не прибавлял уверенности. Напротив, мне хотелось избавиться от оружия или, по крайней мере, убрать его подальше.
Порассуждав над этим несколько дней, я пришел к неожиданному выводу, что решить вопрос безопасности при помощи традиционного оружия в принципе невозможно. Наверняка я уже утомил читателя своими рассуждениями, поэтому лишь резюмирую и выделю моменты, которые упустил.
Вот они: горячее оружие небезопасно для владельца и членов семьи. Психологически сложно выстрелить в человека, а юридически лучше вообще этого не делать. Стрелковое оружие малого калибра неэффективно, крупнокалиберное же неповоротливо. В стесненных условиях им может овладеть нападающий. Легальное приобретение требует массы бюрократических процедур.
С холодным оружием чуть проще, но эффективно оно лишь в ближнем бою и опять же – вне стесненных условий. Оставленный без присмотра меч – такая же угроза для окружающих, а наличие у нападающего огнестрельного оружия полностью обнуляет усилия по защите.
Мне вдруг вспомнилось, что в человеке почти пять литров крови, и если нанести рубленую рану и вызвать артериальное кровотечение, то с большой вероятностью стены, мебель и потолок будут забрызганы кровью. Может, сейчас читатель и посмеялся над моими опасениями, но считаю это весомым аргументом против. Тот, кто хоть раз стирал большое количество крови, знает, что она не оттирается ни спиртом, ни бензином – только водой и пока не свернулась. Выше я описывал, как получил травму от отлетевшего в лицо диска болгарки, и упомянул, что забрызгал кровью салон автомобиля. Ее вид вызвал во мне слабость и тошноту, состояние очень не подходящее при обороне.
Мне, в общем-то, нужно было оружие, которое таковым и не являлось, как спортивная бита или кухонный нож. Безопасное для окружающих, высокоэффективное, мобильное и, по возможности, не летальное. Будто продолжение руки.
Как только в моей голове прозвучала эта фраза, я понял, что ищу. И странно, что никому раньше не пришла подобная идея. Впрочем, может и пришла, но кричать о ней разумный человек не станет.
Сделав несколько эскизов и вызвав Олега, я отправился на швейное производство «Дона Карлеоне». Уже через час одна из работниц сняла с меня мерки и, делая пометки в школьной тетради, лениво спросила:
– Алексей, мы с вами знакомы лет семь, а я все никак не попрошу вас, – она пальцем постучала в раскрытую тетрадь, – познакомьте меня с вашим дилером.
Я посмотрел на женщину, не понимая.
– Тоже хочу попробовать вашу траву, – пояснила она.
– Это не то, о чем вы подумали, – поспешно оправдался я.
– В этом-то и проблема.
– Просто сделайте, – попросил я. – Чем быстрее, тем лучше.
Спустя два дня я забрал сшитую на заказ легкомысленной расцветки пижаму. Затем заехал в спортивный магазин и докупил недостающие компоненты.
Дома я все убрал в платяной шкаф и, наконец, расслабил напряженные плечи.
Глава 3
Казалось, что последние события растопили разделявший нас лед. Мои с Кристиной отношения почти вернулись к прежним, но ключевым словом здесь было «почти». Мы старательно избегали тему Саши, плавно перекочевавшей из разряда любовниц в категорию друга семьи. Я даже удивился такой трансформации, произошедшей на моих глазах.
Мы с Сашей перебрасывались парой слов об игле, а Кристина секретничала с ней, как с лучшей подругой. Никто не ревновал, не подозревал и не пытался контролировать. И все же маленький червячок где-то глубоко внутри точил яблоко наших отношений. Была в них какая-то холодность, недосказанность, опустошенность.
Я получил с Цифрограда бета-версию семейного приложения и стал тестировать его в одиночку. По первоначальному замыслу это должна быть групповая инсталляция. То есть программа устанавливалась всем членам семьи, но предлагать Кристине сейчас я не решился. Подобно Джессу Ласеару , я начал эксперименты на себе, разумно предполагая, что являюсь «скотиной», и оценивая свои действия, может, субъективно, но крайне жестко.
Работа приложения заключалась в том, чтобы давать оценку окружающим меня событиям и получать обратную связь от друзей, близких и родных. Я открыл монопольный режим и сам оценивал действия, совершаемые мной.
Например, утром, когда обнимал и целовал Кристину, пять баллов уходили в мой актив. Звонки на работу, комплименты, цветы, ее любимая поза в сексе, просмотр фильма «Дом у озера» – за все это я начислял себе баллы.
Однако мир, с которым я взаимодействовал, это не только Кристина, и в приложение я заносил дорожные пробки, приятных и не очень покупателей, повышение пенсионного возраста и необычно теплую и яркую осень.
Спустя две недели мои наблюдения сложились в гиперболу. Согласно этому графику, я должен был впасть в длительную депрессию и покончить с собой. Но чувствовал я себя неплохо, а значит, мои оценки были сильно занижены. Либо существовали еще один или несколько каналов взаимодействия, которые не были учтены.
По сути, это самая настоящая научная работа – когда вы видите систему, не знаете, что в ней происходит, но по внешним признакам и с помощью многочисленных измерений вычисляете формулу.
Как, например, гравитация. У нас нет внятного объяснения, что это. Однако мы не только рассчитали ускорение свободного падения, но используем формулу каждый день. Самолеты и поезда движутся, не падают и не сходят с рельсов, хотя мы понятия не имеем, что находится в основе.
Я цинично рассуждал, что мы с Кристиной – устойчивая система транзакций, и раз она не разваливается, то либо хорошо сбалансирована, либо стремится к этому. А значит, рассчитать работу системы – только вопрос времени. И с еще большим энтузиазмом принялся за исследование и конспектирование наших отношений.
Сразу же я сделал неприятное для себя открытие. Даже не открытие, а наблюдение, которое на протяжении всей своей жизни не замечал. Мне просто не приходило в голову задуматься об этом, но, чтобы составить алгоритм, пришлось спросить себя:
«Почему мы совершаем те или иные поступки?»
Да, это очень простой вопрос, и ответ кажется простым, но я сейчас говорю не о желании пить, спать и веселиться.
Почему мы совершаем социальные поступки? Например, приговоренный к смертной казни – поднимается на эшафот. Почему заключенный идет к плахе, а, скажем, не вступает в схватку с палачом? Ведь результат для него будет одинаков. Или почему дети делают уроки? Взрослые ходят на работу? Люди женятся и заводят детей? Что стоит в основе социальных алгоритмов, ведь они никак не связаны с нашими первобытными инстинктами – страхом, жадностью и ленью?
Как мне показалось, это связано только с чувством вины. Таким своего рода дизлайком от окружающих, который ни за что не хочет поиметь индивид.
Более того, иногда он может идти на причинение вреда, и даже смерть, лишь бы не выглядеть в глазах окружающих слабым.
Ярчайшим примером этого служит институт ронинов в Японии, где опозоривший себя трусостью вассал должен был уйти из жизни при помощи ритуального самоубийства, распоров брюхо. При этом господин как бы прощал мерзавца, но на него не накладывалось материальных обязательств. Например, содержание семьи ронина, забота о его потомстве и тому подобное.