Хантер

И тем удивительнее, что один из них волкодлаков разводить удумал.

Да ладно бы, только волкодлаков. Ильфорт много любопытного рассказал о своей подневольной жизни.

Не так давно, наигравшись, но не получив желаемый результат, маг волка в покое оставил, зато стал в лабораторию людей приводить и клетку строить. Что это за люди были, волк не знал – слышал только, как Ялрус их смесками кликал, да жаловался, что им магию кто-то запер. Кто такие смески волк тоже не знал, но про себя решил, что это что-то оскорбительное – уж больно презрительно маг о них отзывался. Хотя на вид люди были, как люди, разве что навью от них тянуло.

Еще Ялрус йольфа почему-то ждал, и ловушку ту, в которую Хан попал, для него и готовил. А волк готовился в эту ловушку прыгнуть – не мог он больше с магом оставаться, и каждый раз от страха трястись, новых опытов ожидая.

Интересное дело выходило.

Значит, маг смесок с проклятой деревни воровал, а потом, когда те в дамнаров обращались, обратно их возвращал. А жители и не понимали – так же думали, нечисть уводит.

А ловушку Ялрус видно на того, кто проклятие снимет, поставил. Только вот, почему он был уверен, что это именно йольф, наложивший его, сделает, Хан не понимал. Как и не понимал, что маг с йольфом делать собирался, если б все же его поймал.

Волк говорил – опыты ставить, чтоб обещанного ребенка получить. Да только на йольфах опыты обычно навьим холодом обходятся, хоть в какую клетку их посади.

Амбициозен был маг. И до власти жаден, что магам вовсе несвойственно.

А что теперь от него ждать?

Интуиция шептала – ничего хорошего, а Хантер в таких вещах ей привык доверять.

Но Хан впредь наготове будет, да больше в ловушку мажью не попадется.

Надо бы еще старосту деревушки предупредить – проклятье то теперь снято, а вот Ялрус на месте остался. Как бы не продолжил он этих смесок многострадальных и дальше красть.

И все же, странные дела выходили. Стоило разобраться с этим, пока это само с ним не разобралось.

– А что мы дальше делать-то будем? – спросил вскоре волк, не выдержав долгого молчания.

– Мы? Хм, – ведьмак вскинул брови.

Его дальнейшие планы никаких «мы» не предполагали.

– Стой. Стой-стой-стой-стой! – засуетился Ильфорт. – Ты что ж это, на произвол судьбы оставить меня хочешь?

– Я тебя спас. Хватит этого, – покачал головой Хан.

– Ну, предположим, спасал ты себя. А я просто следом увязался, – волк обогнал Хана, заставив и без того нервно вздрагивающую лошадку встать на дыбы. – Хотя, конечно, спасибо и на этом!

– Спаси меня кто? – вцепившись в седло, Хан принялся успокаивать насмерть перепуганную волчьим и ведьмачьим духом лошадь.

– Ой, забыл, нечисть же не благодарят, – волк зашелся хриплым лаем, очень похожим на нервный смех. – В любом случае, не можешь ты меня бросить. Да и вообще, я тебе пригожусь!

– Хм?

В пользе волка Хан очень сильно сомневался, тот разве что на воротник бы сошел. А пока от него одни неприятности сыпались.

– Я тебе буду нечисть помогать убивать. Вот. Вы ж, ведьмаки, этим и занимаетесь.

Хан фыркнул.

С нечистью он и сам прекрасно справлялся. Да и что-то подсказывало ему, что убежит Ильфорт, едва кого опасного увидит. Только хвост мелькнет.

– Ну куда мне идти-то? – скис волк, видя, что Хан остался при своем мнении. – В лес я больше не могу. Я уже не зверь. А люди меня вряд ли примут. Я же не человек. Эта, как его… смеска магическая, вот! Да еще и бесполезная.

– Хм. А только что говорил, что помогать можешь, – невольно улыбнулся Хан.

– Нет. То есть да, то есть могу, но… – воспрянув духом, завилял хвостом Иль.

Он что-то еще продолжал говорить, но ведьмак остановил лошадку, прислушиваясь.

Солнце слепило глаза, припекая голову. Воздух был тяжелым, душным и плотным, словно тюк соломы.

Легкий ветерок колосил траву, расстилавшегося с двух сторон тракта, поля. Тихо гудели шмели, одуряюще пахло ромашками.

Ромашками.

– Эй, ты чего? – спросил ушедший несколько вперед волк.

– Лошадь карауль, – ведьмак соскочил на землю, сорвал повязку с глаза и незаметным жестом достал пару своих кинжалов.

В поле, в десятке шагов спиной к ним, стояла девушка. Волосы цвета расплавленного золота струились по плечам, голые лопатки были усыпаны веснушками, легкое белое платьице колыхалось на ветру. Голову девушки украшал венок из ромашек, маленький букетик которых она сжимала в опущенной руке.

Пружинистым шагом, не сводя с девушки глаз, ведьмак двинулся в ее сторону, держа кинжалы наготове.

– Эй, ты чего, с ума сошел? – зашептал волк, крадясь следом. – Чего тебе девка-то сделала? Познакомился бы лучше с ней. Или ты того? Нет, я не осуждаю, просто, если ты того…

Хан обернулся и шикнул на него, опасаясь, что волк прежде срока привлечет внимание девушки в белом. То, что Иль считал шепотом, услышал бы даже глухой.

Но было уже поздно.

Захлебнувшись словами, волк зашелся испуганным визгливым лаем.

Хан пригнулся, развернулся, крутанувшись на месте, и тут же отшатнулся.

Полуденница – а это была именно она – клацнула зубами в сантиметре от его лица и выбросила вперед худую руку с букетом ромашек.

Хан увернулся, перекатившись через бок, вскочил на ноги. А вот волк оказался не столь проворным. Букетик прилетел ему прямо в морду и, закашлявшись, волк без чувств свалился на землю, скрывшись в высокой траве.

Полуденница склонилась над ним, но Хан свистнул, привлекая ее внимание, и нечисть кинулась на него, позабыв о первой своей жертве.

Ведьмак сосредоточился на схватке. За волка он не беспокоился – поваляется полчасика без чувств, да очнется после, с больной головою, но живой.

Если, конечно, Хан сейчас деву одолеет.

А если нет, то ляжет рядом с Ильфортом, но тогда уже ни один из них не очнется. Сожрет полуденница обоих, только кости белеть на солнце останутся.

Дева кинула в Хана ромашки, что вовсе не ромашками на самом деле были, но и в этот раз ведьмак сумел увернуться и, не тратя больше времени, взмахнул кинжалами.

Засвистела зачарованная сталь.

Полуденница пригнулась, оскалила зубастую пасть, что была у нее вместо рта, махнула рукой, выпуская длинные когти.

Голод ведьмака, благодаря которому он и учуял деву, усилился, и Хан отдался ему целиком, отпуская свои инстинкты.

Выставил кинжал – дева вновь уклонилась, прыгнула со всей силы. Повалив Хана в траву, навалилась сверху.

Ведьмачьим глазом видел Хан, как в занесенной руке грязно-желтым дымком клубится вновь появившийся ромашковый букетик.

Полуденница – нечисть сильная, но неразумная, по одному сценарию всегда действует. Вот и сейчас, решив, что жертва слабее нее, дева вместо когтей предпочла усыпление.

Ожидавший этого Хан, молниеносно быстро махнул кинжалом и, задымившись, запястье нечисти, с зажатыми в нем ромашками, упало в траву, чернея и рассыпаясь прахом.

Полуденница соскочила с Хана, собираясь в навь сбежать, но ведьмак ловко поднялся на ноги, в три быстрых прыжка настиг нечисть и вонзил кинжалы в хрупкую девичью спину, почти неотличимую от человеческой.

Дева выгнулась, остановилась, вновь повернулась к Хану, поняв, что не сможет от него теперь уйти.

И вот с этого ракурса ничего человеческого в ней не было. Белый венок превращался в колючие шипы, вместо глаз чернели провалы, а рот представлял собой косую прорезь, наполненную острыми зубами.

Белое платье врастало в серую кожу, гладкую, напоминавшую шкуру змеи. То же самое становилось и с золотистыми волосами.

Дева оскалилась, вскинув целую свою руку с отращенными когтями. Усыпить Хана она больше не пыталась.

Вся битва проходила в полной тишине – полуденницы ни говорить, ни кричать не умеют – и от того выглядела еще более жутко.

Ведьмак, чьи кинжалы по-прежнему торчали из спины девы, поморщился. Меч остался в седельной сумке – он им редко пользовался, обычно и нужды такой не было.