Страница 3 из 43
— Серьезно…
Рен поднимает руки, чтобы успокоить меня.
— Он не был против. Он предложил мне чай.
Мой рот раскрылся.
— Я сказал, что спешил, но предложил в следующий раз, — Рен улыбнулся, и стало видно острые клыки, придающие ему сходство с волком. Я отвернулась, пытаясь взять себя в руки.
Волчий — лучший способ описать Рена. У него были острые скулы и внимательные глаза. Рен был хитрым, немного растрепанным. И он не отвернулся бы в беде, а оказался рядом раньше, чем вы поняли бы. Словно доказывая это, он обвил рукой мои плечи, подобрался ближе, пока я отвлеклась.
— Не злись, — попросил он, притягивая меня к себе. Его длинные волосы щекотали мое ухо. — Он не выглядел разозленным.
Я оттолкнула его и скрестила руки.
— Откуда тебе знать?
— Я знаю, как выглядят злые люди. Ты видела того типа, что ухаживал за моей мамой.
Его голос изменился, но на лице осталось веселье, уголки рта были приподняты, у глаз собрались морщинки, из-за чего он выглядел старше, чем на свои семнадцать.
— Я могу помочь? — он кивнул на телегу за мной. — Загладить вину за то, что побеспокоил?
— Разве ты не должен быть на работе? — спросила я.
— Ночная смена. Я весь твой до сумерек, — он многозначительно улыбнулся.
— Хватит.
Рен лениво пожал плечами.
— Я серьезно. Дай помочь.
Я кивнула после паузы. Все пройдет быстрее, если мы будем вдвоем, и отец уже знал, что он был тут. Я могла извлечь из этого выгоду.
— Хорошо. Видишь столбики у берега? — я указала на них. — Сверху и внизу невода есть петли. Их нужно завязать на столбиках. Мы оставим невод на земле, пока будем делать это. Оставайся тут, а я пойду к дальнему концу. Встретимся на середине.
Рен снял сумку и опустил ее осторожно возле дерева, пока я сворачивала накидку и вешала ее на поручни телеги. Он помог мне донести невод и развернуть его, и мы начали прикреплять его к столбикам. Мы работали в тишине, задали неплохой ритм, скручивая нити, помогая друг другу, пока не закончили в центре невода.
Он не отставал от меня, подстраивался под мой темп и, что раздражало, даже не запыхался. Мою блузку под руками и на спине пропитал пот, и я знала, не глядя на свое лицо, что оно было красным, а он выглядел так, будто только что проснулся. Его щеки лишь немного порозовели. Работа на мельнице помогала держать тело в форме.
Он выпрямился и убрал волосы с глаз.
— Тебе нужно подстричься, — сказала я.
— Хочешь помочь с этим?
Я вытащила маленький раскладной ножик из кармана.
— Айе, иди сюда.
Он рассмеялся, убрал волосы и кивнул на невод.
— Теперь в воду? — спросил он.
— Трус, — буркнула я, заметила его улыбку. Мы толкнули дно невода в озеро. Оно погрузилось, поднялись пузырьки. А потом они прекратились, половина невода была над поверхностью.
Мы перевели дыхание, глядя на неподвижное озеро.
— Низко, — сказал Рен, кивнув на линию воды. — Можно почти пройти к горе там.
Он указал направо, где мелководье раскрыло части дна озера, оставив болотистую тропу к горе. Темная линия отмечала, где раньше была вода. Поверхность теперь была куда ниже, и Рен нахмурился из-за этого.
— Ты говорила папе… — начал он.
— Конечно, — я прервала его. Я говорила отцу, что происходило, еще до того, как вода опустилась до первой отметки на столбиках, что измеряли глубину. — И он не слепой, — я кивнула на ближайший столбик с тремя засечками на боку, показывающими, как опустилось озеро. — Он и сам видит.
Я глядела на отметки, желудок сжимался. Потому что я знала, что папа видел, что происходило, но он ничего не делал. А должен был. Это была его работа. Только поэтому мы еще не покинули деревню.
Мой отец — наомфуил — хранитель озера. Дугласы были хранителями Ормскаулы с тех пор, как деревня была еще четырьмя хижинами без роскоши, за века до землетрясения и слияния озер. Это была не просто работа — это было его призвание, священный долг: заботиться об озере, понимать его, ухаживать за ним и охранять его. Сообщать жителям, если ждет беда. Но сейчас он этого не делал. И, похоже, и не собирался.
А это было серьезной проблемой, потому что Ормскаула зависела от мельницы Стюарта. А мельница работала от реки, что текла из нашего озера.
— Твой отец не переживает? — Рен будто читал мои мысли. — Это точно плохо скажется на мельнице, да? Ты знаешь, что устроит Жиль.
Я нахмурилась, потому что знала, каким он был. Разозли Жиля Стюарта, и вдруг обнаружишь, что твои часы или время твоей семьи на мельнице сочтены, или что народ не будет покупать у тебя молоко или яйца или пить в твоей таверне. Все следовали за ним, чтобы хотя бы получить его благосклонность. В Ормскауле было сложно, если не дружить с Жилем Стюартом, и я это говорила по своему опыту. Но я или кто-то еще ничего не могли с этим поделать.
Ормскаула была маленькой, не нуждалась в мэре. Мы видели почтальона и священника один-два раза в год, но это не помешало Жилю сделать себя хозяином деревни. И кто мог бросить ему вызов, если мельница была его, и его деньги получали все?
Кроме меня и моего папы. И папа с Жилем не дружили из-за этого, а были старыми врагами. И если Жиль узнает, что мой отец скрывал такое важное событие от него, нам мало не покажется. Он долго ждал шанса.
— Он планирует расширяться летом. Если озеро станет еще ниже… — Рен посмотрел на меня с вопросом.
— С каких пор тебе есть дело до Жиля Стюарта? — бодро сказала я. Рен не был сплетником, но если он расскажет кому-то об уровне озера, даже невзначай, и это дойдет до Жиля, тот сам придет проверить. И я не могла этого допустить. Не сейчас. — Я не думала, что тебе нравилось там работать. Наверное, ты бы обрадовался, если бы мельница закрылась на время.
Рен помрачнел.
— Ага, ты же меня знаешь, — сказал он резким тоном. — Только бы не работать хоть день. Избегающий работы и беспомощный, как весь мой род.
— Что? Я не хотела… Рен…
Он прошел к дереву, опустился осторожно рядом с сумкой и раскрыл ее, поджимая губы, а я смотрела ему вслед, растерявшись.
Я его знала. И я знала, что такое, когда у всех есть мнение о тебе. Я была дочерью Лахлана Дугласа, которого все презирали, потому что Жиль Стюарт сказал им так делать. И меня не любили, мне не доверяли из-за родства. А Рен был Марреном Россом, англичанином, и он не знал, кто управлял им.
Мы с ним были гнилыми яблоками, упавшими с деревьев, что растили нас.
Я не думала до этого, что это его беспокоило.
— Я пошутила, — тихо сказала я. — Я знаю, что ты не такой… я знаю.
Он вытащил флягу и сделал большой глоток, протянул ее мне, не глядя в глаза.
Я узнала в этом жест прощения, опустилась рядом с ним и взяла флягу, радуясь прохладной чистой воде. Когда он вытащил сверток с сэндвичами и протянул мне один, я чуть не обняла его.
Даже в голодном состоянии я распробовала угощение. Тонкие ломтики баранины и желе из красной смородины были меж толстых ломтей хрустящего хлеба, так обильно смазанного соленым маслом, что я видела на нем следы своих зубов. Я радостно жевала, и мы передавали между собой его флягу, пока она не опустела, а от сэндвичей не остались одни крошки.
— Это было чудесно, — сказала я, когда мы доели. — Спасибо, что поделился.
Рен улыбнулся.
— Не за что. Я специально их сделал.
Конечно. Скорее всего, забрал их у тех, кто не уследил.
Я взглянула на сумку, он вытащил кусок фруктового пирога, разломил его надвое и протянул мне кусок побольше.
— Ты принес мои вещи? — спросила я, взяв пирог.
Он посмотрел на озеро, задумчиво жуя свой кусок.
— Не смог, — сказал он, проглотив и бросив на меня взгляд. — Так что тебе придется прийти завтра в деревню.
Я думала мгновение, что он шутил, потому что зачем он поднялся на гору с его ногой, если не принес мне то, о чем я просила? Но он не ухмыльнулся, не подмигнул, а смотрел на спокойную поверхность воды, и я поняла, что он был серьезен.