Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 4 из 43



— Точно, — я попыталась скрыть разочарование и смятение. Я подумала о том, что нужно было сделать за следующие несколько дней перед прибытием телеги с почтой. — Хорошо. Может, не завтра. Это зависит от многого, — от моего отца и его настроения. — Ты сможешь приберечь их до того, как я отыщу тебя?

Он улыбнулся.

— Если не захочет забрать кто-то другой. Шучу! — добавил он, заметив выражение моего лица. — Это твое. Я достал их для тебя. Так что ты должна рассказать мне, зачем они.

Я пожала плечами.

— Я думала, что это очевидно.

— Конечно. Но для чего они?

Я устала от этого разговора, мы проводили его не в первый раз.

— Рен, я не буду рассказывать, Ни сегодня, ни завтра. Никогда. Хватит спрашивать.

Он яростно посмотрел на меня, но я не сдалась. Я хорошо умела хранить тайны. Рен моргнул первым и повернул голову к озеру.

— Туман сгущается, — сказал он, и я проследила за его взглядом и поняла, что он был прав.

Завитки тумана собирались у края, размывая его. Рыба всплывала, оставляя рябь. Похолодало, и я потерла руки, вдруг замерзнув.

— Ты можешь мне рассказать, — Рен смотрел на воду, говорил беспечным тоном. Но он не обманул меня этим, особенно когда продолжил. — Ты можешь мне доверять.

— Дело не в доверии. Просто это не твое дело, — мягко сказала я и встала на ноги. — Идем, тебя ждет работа. И нам не стоит задерживаться на горе в темноте. Мы думаем, что бешеный лух порвал невод. Не нужно задерживаться, — я протянула руку, но он проигнорировал ее и неуклюже встал, направляя весь вес на левую ногу.

Перед тем, как уйти, я проверила уровень воды еще раз. И меня потрясло, что он опустился еще на дюйм за часы, пока мы были тут. Хотя я не видела этого отсюда, я повернулась на восток в сторону деревни, могла представить мельницу у реки, постоянно крутящееся колесо, поднимающее воду озера, превращающуюся в брызги и пар.

Я решила, что расскажу отцу еще раз. Что-то нужно было делать.

— Смотри, — Рен указал на туман, на ту часть озера, куда мы обычно не могли добраться, ведь там озеро примыкало к склону горы. — Видишь дыру? Думаю, она ведет в логово выдр.

— Норы, — исправила я его негромко. — Логово выдр — нора.

Я посмотрела туда, куда он показывал, щурясь, чтобы видеть лучше. Над водой было видно край темного отверстия в горе.

— Дыра слишком большая для входа в нору, — сказала я.

— Волны могли ее расширить, раз она на уровне поверхности теперь. Выдрам это не понравится. Может, они и порвали тебе невод. В протесте.

Я фыркнула со смешком, а потом притихла и замерла. Выдры были робкими. Я жила у озера всю жизнь и не видела ни одну выдру, хотя несколько раз находила их следы. Я не видела, чтобы озеро было так низко, чтобы было видно вход в их норы, если это был он.

— Или… — его голос стал драматичным, зловещим. — Может, гору испортил монстр из озера. Жуткое древнее существо, что появилось из глубин, чтобы отомстить Ормскауле.

— Возможно, — я позволила себе улыбнуться. Тут был только один монстр, и он жил не в озере. Но я промолчала, и Рен ничего не сказал.

Туман сгущался, и солнце стало чуть ближе к горизонту.

— Идем, — повторила я, укуталась в шаль и пошла, потянув телегу за собой.

Обратный путь был почти тихим, мы затерялись в мыслях, хотя порой указывали на рыб или соколов, пока туман прогонял нас по тропе по склону горы.

— Ты спустишься один? — спросила я у развилки, которая повела бы его к Ормскауле, а меня — домой, в другую сторону.



Рен бросил на меня взгляд.

— Если бы я сказал нет, ты бы предложила проводить меня домой? Или пригласила бы меня к себе? — я молчала, и он улыбнулся. — Я буду в порядке. А ты?

В ответ я подвинула внешнюю юбку, показала пистолет в кобуре. Это был один из двух кремневых пистолетов моего отца, и, как и его два ружья, их мне нельзя было использовать. Пистолет уже был на предохранителе, я не хотела мучиться с порохом и пулей, если лух нападет. К счастью, я хорошо стреляла. И у меня был складной ножик в кармане, на всякий случай.

Рена не удивил пистолет. Но с чего бы, если учесть, что я попросила его принести мне?

— Для этого ты хотела пули? — он прищурился. — Они будут мелкими для этого.

Больше мы не избегали названия. Я пригладила блузку.

— Не твое дело.

Он, казалось, хотел сказать что-то еще, но широко раскинул руки и развернулся, пошел вниз по горе к Ормскауле. Я провожала его взглядом, пока он не пропал из виду, повернув за камень, и последним я увидела его волосы, окрашенные в красный уходящим солнцем. Я направилась к амбарам, тянула телегу одной рукой, в другой руке был пистолет.

ЧЕТЫРЕ

Я открыла дверь дома и чуть не умерла от шока.

С кухни доносился звон посуды. Кто-то был там, делал работу, которую я выполняла с девяти лет. И запах. Я знала этот запах. Я днями и ночами желала его, сделала бы почти все ради него. Ради мягкого картофеля, приготовленного в кожуре, плавающего в сыре и соусе с травами, усыпанного поджаренным беконом с дымком. Я потрясенно прислонилась к раме двери, сглотнув, голова кружилась.

Он готовил. Мой отец готовил.

Это было не к добру.

Я не могла сразу идти на кухню, так что пошла в его кабинет, чтобы вернуть пистолет под замок, а потом отправилась в ванную, чтобы помыться и обдумать то, что он вдруг стал готовить, но объяснений так и не нашла. В своей комнате я надела чистую блузку и юбку, спрятала в карман складной ножик и попыталась сделать из своих диких волос подобие косы. Резинка порвалась, когда я попыталась завязать ею косу, была слишком старой для моей гривы. Я поискала еще одну, но быстро сдалась и завязала желтый шарф, найденный в выдвижном ящике, на голове.

Когда я пришла на кухню, отец стоял лицом к плите. Нож блестел в его руке, и я замерла на пороге, сердце трепетало.

Я сглотнула. Сказала себе расслабиться. Он столько старался, готовя это, не для того, чтобы убить меня до ужина. Если он это и сделает, то после.

Это мало утешало. И юмор был черным.

— Вкусно пахнет, — сказала я, пройдя на кухню. Если он делал вид, что все нормально, то и я могла. — Новый невод на месте. Я проверю его через пару дней. Луха видно не было.

Отец остался спиной ко мне, но хмыкнул в ответ, и я зажгла свечи и собрала тарелки и утварь. Он открыл печь и вытащил шипящий противень, который заполнил комнату запахом тимьяна и потери.

Он повернулся, сжимая противень руками в варежках, посмотрел на меня и замер, вздрогнув так резко, что я боялась, что он уронит еду. Но он взял себя в руки и донес противень до стола, а я налила ему темное пиво, поставила стакан с его стороны, а потом налила себе воды.

— Все хорошо? — выдавила я. Он все еще смотрел на меня с нечитаемым видом.

— Твои волосы… — я ждала продолжение, но он сказал. — Садись. Готово.

Я посмотрела на противень, увидела, что еды хватило бы на троих, как раньше. Я, он. И мама.

Было больно. Впервые за долгое время я ощущала старую знакомую боль под ребрами, словно кто-то резко ударил локтем. Изнутри. Я закрыла глаза и дышала ртом, ожидая, пока это пройдет.

Когда я открыла глаза, то увидела, что отец уже начал есть, словно все было в порядке. Может, так и было. Я вела себя глупо. Вряд ли он понял, что сделал.

Подавив печаль в груди, я села и подняла одну картофелину с противня. Сметана с нее капала на тарелку, сыр и бекон вытекали изнутри. Это было его коронным блюдом, когда я была маленькой. Я просила приготовить его дважды в неделю, но он делал его не больше двух раз в год. Он запекал картофель в печи, в пепле. Когда он был почти готов, отец вытаскивал картофель и счищал пепел, а потом убирал внутренности. Он смешивал картофель изнутри с сыром и беконом и наполнял кожуру, закрывал отверстия. Для подачи он срезал верхушки и поливал сметаной с чесноком и зеленым луком, тимьяном и эстрагоном. Вкус был соленым, с дымком, жирным и сливочным. Это был вкус дома, но я слишком нервничала, чтобы попробовать, боялась того, что вылезет на поверхность от этого. Вместо этого я сделала глоток воды.